Ты мой худший вариант - Анастасия Градцева
К которому меня обещали не допустить. Вернее, допустить только после разговора с директором, но к нему я ни за что не пойду.
Или лучше все же пойти?
Я стою посреди коридора, тупо замерев посреди огибающей меня со всех сторон толпы студентов, и не понимаю. Абсолютно не понимаю, что мне сейчас делать. В голове пустота – белый лист. Или скорее серый.
Мысль попросить помощи у Зака вспыхивает в голове автоматически, но я ее прогоняю с особой яростью. Я больше в жизни у него ничего не попрошу! Никогда! Ни за что!
Может, поговорить тогда с мамой? Нет, не то чтобы она могла мне помочь, но… Но я должна ей хотя бы рассказать про случившееся.
Я ищу маму в столовой, на кафедре и в аудитории, где у нее должна быть следующая пара, но ее нет нигде. На звонки она тоже не отвечает, и я уже начинаю сходить с ума от тревоги, когда наконец натыкаюсь на нее в преподавательском туалете, от которого мама мне еще в прошлом году дала ключ. Она стоит возле раковины и моет руки.
– Мам, а я тебе везде иска… – бросаюсь я к ней, но не договариваю. Слова комом встают в горле, когда я с ужасом смотрю на мамины узкие запястья, на светлой коже которых проступают багровые синяки.
Мама бледная. По ее лицу текут слезы, и она с таким ожесточением трет руки, как будто пытается содрать с них кожу. Намыливает, смывает и снова намыливает.
– Кто… кто это сделал? – с трудом совладав с голосом, спрашиваю я.
Она молчит.
– Мама! Мама!!!
– Не кричи, Лия, – мертвенно-спокойным голосом говорит она, продолжая мыть руки. – Лучше скажи, почему у тебя недопуск к экзамену. Ты же обещала делать все домашние задания. Я понимаю, что у вас любовь, но ты же знаешь…
– Мама, – яростно перебиваю ее я. Во мне растёт дикая невозможная злость, которой я в жизни не ощущала. – Кто? Кто это сделал?
Она молчит.
– Дэннис твой?
Мама мотает головой так сильно, что мне вдруг кажется, что она у нее отвалится.
Не он. Значит… Значит…
– Ты у него была, да? – почему-то шепотом спрашиваю я. – Из-за моего недопуска?
Мама кивает, и слезы снова текут по ее лицу.
– Звони своему Дэннису, – говорю я жестко. – Пусть он приедет и побьет его. Или посадит. Он же может. Он какой-то крутой начальник у тебя.
– Нет! – мама выкрикивает это с таким ужасом, что я непроизвольно отшатываюсь. – Ни за что.
– Тогда я сама позвоню.
– Нет! – мама смотрит на меня с упрямой решимостью. – Нет, Лия, ты этого не сделаешь. Я запрещаю. Я нравлюсь Дэннису. Нравлюсь, понимаешь? А вся эта грязь… Думаешь, как он будет смотреть на меня, если я скажу, что этот… этот меня трогал…
Она резко отворачивается от меня. Такая счастливая, такая сияющая вчера, сейчас мама выглядит сломанной куклой. И я так сильно ненавижу за это директора, что готова убить его.
Никакое образование не стоит вот этого. Не стоит маминых слез и моего бессилия. Не стоит синяков и того, о чем она так старательно молчит.
Я сегодня же заберу документы. И маму уговорю уволиться.
Но сначала… Сначала я пойду и скажу этому старому мудаку (кажется, именно так его все время называл Зак) прямо в лицо то, что давно пора было сказать.
Я молча выхожу из туалета и иду по коридору. Есть грань, за которую нельзя переступать. Есть то, что нельзя терпеть. Ни при каком раскладе.
И я впервые думаю о том, что мама… мама не права. Ей с самого начала нельзя было это замалчивать. Мне просто всегда казалось, что она взрослая, что она точно знает, как правильно, ведь взрослые на то и взрослые, чтобы лучше понимать жизнь, но…
Но, кажется, я ошибалась.
Я подхожу к двери приемной, решительно вздыхаю и нажимаю на ручку. Вхожу туда нагло, бесцеремонно, без стука, и в первую минуту замираю от удивления, потому что секретаря там нет. На месте секретаря сидит Жанна, закинув свои длинные ноги в блестящих ботильонах прямо на стол, где лежат какие-то бумаги.
– Привет, – тянет она, как будто даже не удивившись. Ее голос, как ни странно, звучит довольно дружелюбно. – Пиджак у тебя, конечно, полный зашквар. Ты его на какой помойке выкопала?
Я молчу.
– Секретарши нет, если ты к ней, – продолжает она беспечно, с интересом разглядывая свои длинные, нежно-розовые ногти.
– А где она? – зачем-то спрашиваю я.
– Понятия не имею, – зевает она. – Я сама только что пришла. А чего ты без Захара? Поссорились?
На последнем слове в ее голосе вдруг звучит такое радостное возбуждение, что мне даже противно становится.
– Я к директору, – говорю я решительно. – Где он?
– Так-так, – раздается голос слева от меня, и я машинально поворачиваю голову.
Он стоит в дверях своего кабинета, такой раздутый, такой лоснящийся, с этой толстой шеей, на которой не сходится воротник рубашки, и с самодовольной мерзкой улыбкой, от которой меня тошнит.
– Значит, нерадивая студентка Истомина пожаловала, – проговаривает он чуть нараспев. – Недопуск к экзамену – дело серьезное, тут, знаете ли, угроза отчисления рисуется в перспективе. И преподаватели на вас жалу…
– Вы угрожали моей маме, – резко, громко и решительно перебиваю его я. В моей груди клокочет ярость, такая сильная и жгучая, что страху там просто не остается места.
Как там говорил Зак? «Ну что он тебе может сделать?»
Действительно, что он мне может сделать, если я больше не собираюсь тут учиться?
Ничего не может.
А я могу. И сделаю.
– Угрожал? – неверяще переспрашивает директор, и
