Братство бумажного самолётика - Екатерина Витальевна Белецкая
Слёзы, наконец, высохли. Берта тщательно умылась, вытерла лицо, придирчиво оглядела себя в зеркало. Никаких следов. Она улыбнулась отражению, выпрямила спину, сделала строгое лицо, а затем – показала отражению язык.
– Выкуси, гений, – прошептала она беззвучно. – Подавись ты своими экспериментами. Сволочь. Котлет ему жалко… Зато мне не жалко.
Дожаривала она котлеты и варила суп уже абсолютно спокойной, предварительно закрыв окно на шпингалет, и, на всякий случай, занавесив – солнце уже ушло, и под окном больше никого не было. Когда пришел Ит, Берта ему ничего не сказала, и если Ит о чем и догадался, он промолчал – просто потому что говорить было особенно и не о чем.
* * *Сентябрь получился какой-то странный, погода гуляла, как хотела. То в разрывы туч заглядывало холодное осеннее солнце, то начинался дождь, долгий, унылый, на два-три дня, не прекращающийся ни днём, ни ночью; то наступал холод, словно уже начался октябрь, то теплело, но ненадолго, и на следующий день неутомимый дождь принимался за свою работу снова.
Ян и Пол старались выбираться на аэродром каждый день, но получалось не всегда, и несколько самолётиков, посланных Амритом, в результате пропали, потому что оказались в лужах, из которых их некому было достать, и размокли, превратившись в клочки расползающейся в руках бумаги. Но всё же несколько самолётиков удалось прочесть, и содержание писем братьев основательно встревожило. Во-первых, Амрит писал о каком-то сопротивлении, но ни Пол, ни Ян так и не поняли, кто кому сопротивляется, тем более что в письмах Амрит не использовал привычных им названий, а писал какие-то незнакомые слова – например, «Самфелаг». Что это такое? Надо спрашивать, а как послать самолётик под проливным дождём, они в такую погоду просто не взлетают. Или – Амрит написал, что достал и прочёл книгу «Собор Парижской Богоматери», но в библиотеке никакого Гюго, конечно, не нашлось, а спросить о книге было, разумеется, не у кого.
Между тем, на то, что братья зачастили в библиотеку, обратил внимание Комар, и, отловив братьев на пустой дороге, когда они шли из аэропорта в детдом, учинил им форменный допрос – чего это они туда шляются? Ян, к огромному удивлению Комара, спокойно ответил, что они хотят поступить в речное училище, в Пермь, и ходят готовиться. Читают книги по дизельным двигателям, по речной навигации, учатся читать карты. Комар сперва опешил, но опомнился на удивление быстро, и вкрадчиво (а он умел говорить издевательски-вкрадчиво) поинтересовался у братьев, берут ли в матросы с переломанным ногами. Пол сделал задумчивое лицо, и ответил, что берут, если переломаны только ноги, когда эти самые ноги срастутся, а вот с переломанными мозгами точно не берут, они узнавали. Убегать пришлось быстро, правда, в этот день Комар их всё-таки побил, но уже в корпусе, у спален, и аккуратно, он опасался справедливого гнева воспитателя, и не особо усердствовал.
Комар, конечно, после этого разговора всё же затаил на братьев злобу, но поделать пока что ничего не мог: в последующие дни в детдом снова понаехали комиссии, и за драку могло прилететь от Фрола Савельича, которого Комар не то чтобы боялся, но всё же опасался. Однако от братьев Комар отставать не собирался, и подначивал при каждом удобном и неудобном случае. Но не всегда его издёвки достигали цели, один раз ситуация развернулась абсолютно не так, как планировал Комар.
Дело было на уроке математики, Берта вызвала к доске Яна, тот справился с задачей на удивление быстро, но когда шел обратно, к своей парте, получил тычок в бок от Ковриги, которого Берта не так давно пересадила с задней парты в правом ряду на третью парту центрального ряда, причем сидел Коврига в гордом одиночестве – чтобы не списывал. Среагировать Ян не успел, однако не упал, схватился за чей-то стул, и, выпрямившись, зло глянул на Ковригу. Но от ругательства воздержался.
– Чего, язык проглотил, Фляма-мяма? – идевательски спросил Коврига. – Или так понравилось?
– Ковригин, молчать, – привычно рявкнула Берта. – К доске захотел?
– А чего я должен молчать? – тут же вскинулся в ответ Коврига. – Чего им, всё можно, раз ненашенские?
– Кто тут ненашенский? – Берта внутренне напряглась, и, как оказалось, не напрасно.
– Эти вот, – подал голос Комар. – Чего у них за фамилия такая, Фляма-мяма? И чего они врут, что русские, не бывает у русских таких фамилий.
– Ян, сядь, – приказала Берта. Встала из-за стола, вышла к доске. – Запомните, они – русские. Но вот этнически могут быть испанцами. Точнее, какой-то их предок был испанцем. Очень далекий предок, какой-нибудь пра-пра-пра-прадедушка мог действительно быть испанцем, который приехал в Россию, и стал здесь жить. В их внешности от этого предка мало что осталось, а вот фамилия сохранилась, пусть и в измененном виде. В испанском языке есть такое слово, «flameante», оно означают «пылающий». И фамилия Фламма – производное от этого слова. Его упростили и сократили, именно потому что семья много поколений жила в России. Есть еще такой танец, фламенко, это слово переводится как «огненный танец».
– А вы откуда знаете? – спросил Комар ехидно. – Шпионка, что ли? Слова испанские какие-то…
Берта рассмеялась.
– Дурак ты, Комаров, – сказала она. – Танцами занималась, в Перми. Оттуда и знаю. Еще раз ляпнешь такое, возьму за ухо, и к Фролу отведу, понял?
– А чего, испанцы рыжие бывают? – вдруг спросил до этого молчавший Зот.
– Бывают, – кивнула Берта. – Но редко. Так что рыжие волосы Пол унаследовал от какого-то местного предка, которого тоже за них, скорее всего, дразнили, – Берта выразительно глянула на Зота, и тот потупился. – К тому же Пол не совсем рыжий, у него темные брови и глаза, а у настоящих рыжих глаза и
