Одинокий медведь желает, или Партия для баса - Тереза Тур
— Что? Что стряслось?!
— Мама, — прошептал пацан. — Она у них.
— У кого? — спросил Сергей, считая про себя до десяти, чтобы не орать от страха и бессилия. Потому что до Сочи пара сотен километров. На дворе непроглядная южная ночь. И… — Маша, где мой телефон? У кого Карина?!
— У отца дома, там дед приехал… — сбивчиво начал пацан рассказывать про уродского Зуброва, про подставу с наркотой, про «уезжай, я все сама решу».
Сергей сжал кулаки. Сама она решит. Конечно, сама! Ох, Рыжая Бестия, в какое же дерьмо ты влипла! И я хорош, наплевал на скота по имени Платон, не принял всерьез, не подумал, что за Зубровым-недоразумением стоит Зубров-старший, мерзавец старый и опытный.
Черт. Черт!
Но хоть жива. Главное — жива. Остальное поправимо.
— Спокойно, пацан, — с уверенность, которой вовсе не ощущал, Серый сильнее сжалимает плечи паникующего мальчишки. — В эту чушь никто не поверит. У Карины регистратор, видно, кто и что подложил. Спокойно.
— Они дома в сумку сунули. И сумку в багажник, — покачал головой пацан. — Неважно. Они маму забрали! Я слышал, что-то про фотки какие-то…
Он болезненно скривился, дернулся, словно не мог устоять на месте.
Серый — тоже. Какой тут стоять, когда уроды что-то делают с Кариной! Фотки… компромат, что ли, снимают? Чтобы не вздумала сбежать? Лихие девяностые, мать их! С ума посходили совсем, такой беспредел устраивать!
— Так. Фотки — ерунда. Главное, Карина жива и здорова. Ты понял? Все хорошо, пацан. — Успокаивая мальчишку, Серый оглянулся вокруг. Где Маша, где телефон? Опять увидел юную байкершу, которая шкурила по трассе среди ночи. — Спасибо тебе, — кивнул ей Серый, изобразил ободряющую улыбку.
Хорошую такую. Профессиональную. Девчонка слабо улыбнулась в ответ.
Еще б самому поверить, что все хорошо.
О, Маша!
— Держи, — она протянула телефон.
Где-то далеко и уже совершенно неважно бесновался зал, не желая отпускать любимцев. Там же, далеко, парни втроем завели про синее платье и шашлычок под коньячок. Стандартный курортный бис.
Хорошо, когда точно знаешь, что делать.
А что делать ему?! Впрочем…
Что-что.
Звонить Олегу. Вызывать ядрену, мать ее, авиацию.
— Маш, позаботься о девочке. Накормите там, спать уложите.
— Я с вами поеду! Меня ждут! — попыталась противиться юная байкерша.
— Дождутся. Утром. Живую. Ясно? — рявкнул Серый.
— Ясно! — невольно отшатнулась она.
— Маша, под твою ответственность. Черт… не отвечает… — пробормотал он под нос, глядя на мигающий исходящий вызов «Рыжая Бестия».
Ожидаемо. От того не менее погано. Ладно. Теперь — Олег.
— Слушаю, — с какой-то странной интонацией ответил Томбасов, сразу, словно держал телефон в руках. На фоне слышался звук автомобильного мотора: Томбасов куда-то ехал.
— Олег, нужна твоя помощь. Карина… — У Серого вдруг пропал голос, вместо баса — стало хриплое шипение. — Карину забрали…
— Карину, — Томбасов перешел на деловой тон. — Кто? И что ты хочешь от меня?
— Зубров-старший. Организовал подставу…
Серый сам удивился, как коротко и четко все вышло рассказать. Словно Петр Иваныч докладывал, а он сам наблюдал со стороны.
— То есть ты мне предлагаешь поссориться с бывшим депутатом Госдумы. Влиятельным, между прочим, человеком. Крайне злопамятным.
— Да, — не стал дослушивать Серый. — Я тебя прошу, Олег.
В трубке напряженно замолчало.
Сергей даже успел подумать: черт, не может же отказать! Только не Олег! Неужели у него с этим козлом Зубровым какие-то важные дела?..
— Она тебе так важна? — опять с какой-то странной интонацией спросил Томбасов.
— Очень. Я ее люблю. Олег, ты же сам знаешь! Черт, так ты…
— Да куда я денусь, — хмыкнул Томбасов. — Мне и самому этот Зубров не ндравится.
— Спасибо. Я… это… вместе с Денской, скажи ей там… Уже еду!
— Едь-едь, Портос, — еще веселее отозвался Томбасов и отключился.
Глава двадцать вторая
Такого козла еще поискать надо.
Но я-то умница. Я нашла.
(С) ВК
Вся жизнь — Хогвартс.
А ты в ней — мандрагора без горшка.
Оттуда же
Карина
Особняк Зубровы снимали роскошный. Ближе к горам, с бассейном, огромной террасой. Или прикупили уже недвижимость в Сочи? Вот нелепость какая! Столько денег, столько возможностей. А… злые как… И не скажешь же — как собаки, зачем животных обижать. Злые как Зубровы. И несчастные.
Распахнулись автоматические ворота, пропуская машины — один из охранников ехал на моей. Передо мной открыли дверь авто, под руки вывели и сопроводили вслед за Зубровым-старшим через двери особняка в помпезный, ярко освещенный холл.
В мой персональный ад.
Навстречу, лживо и старательно блестя улыбкой, уже спешил Платоша.
— Здравствуй, дорогая, — распахнул он объятия.
Меня передернуло.
— Ничего нормально сделать не можешь, — проворчал Зубров-старший, с недовольством глядя на сына. — С Дениской зачем поругался? Мальчишка бы сам тебе маму притащил. Полюбовно. А так…
— Ну па-а-па, — заныл Платоша.
Ты ж моя деточка. Боже мой, какая гадость. Я смотрела на капризно поджатые губки — мужику тридцать пять! — на это выразительное ножкой топ. И размышляла о том, насколько я счастливая. У меня сын вырос не таким. Не капризной размазней, попутавшим берега от вседозволенности. Не моральным уродом, как дедушка. И я, когда разгребусь со всем неароматным веществом, в которое втянули меня эти горе-родственники, обязательно скажу об этом Дениске. И все будет хорошо!
Эти двое разговаривали так, словно меня и близко не было. Как и всего остального мира. А потом Платон схватил меня за руку.
— Нет. — Я вырвалась. — Я отказываюсь в эти ваши игры играть. Вам нужна картинка с красивой семьей. Так вот имейте в виду: как только я окажусь в мало-мальски людном месте, то заявлю, что вы меня похитили.
Обернулась к Зуброву-старшему. Который на все происходящее смотрел с каким-то извращенным удовольствием.
— А ты если хоть пальцем меня тронешь, то прилетит еще и заявление об изнасиловании.
Посмотрела на Платошечку. Который как-то сник. И проговорил, стараясь не смотреть мне в глаза:
— Стерва!
— Изумительная речь, — похлопал мне Зубров-старший. — Идите, Платон. Давайте по-быстрому, но чтоб горячо было. И надо платье выбирать на свадьбу. С мамой по скайпу свяжемся, она поможет.
Я покачала головой. И направилась к выходу. Платон, в ответ на окрик отца — как собачонка, ей-богу, подхватил меня на руки. На меня нашло странное настроение: как на берсерка, объевшегося волшебных мухоморов. Я рычала, кусалась, царапалась. Когда Платоша уронил меня — бросилась бежать, не чувствуя боли от
