Несудьба - Эллин Ти
А утром просыпаюсь впервые не от будильника, а от какого-то шума снизу. Что уже стряслось? Если драка, то может понадобиться моя помощь…
Вскакиваю с постели, натягиваю шорты, оставаясь в пижамной майке, пытаюсь очнуться хоть немного и вылетаю вниз, застывая на ступеньках. Потому что в общей гостиной стоят тренер «Титана», тренер «Феникса» и Макс… А на ступеньках и диванах еще несколько парней из команды.
А что происходит?
Меня накрывает странным волнением, я не спешу показываться им и просто стою и наблюдаю, пытаясь вникнуть в суть столь раннего утреннего собрания.
Через минуту до меня доходит, что обсуждается драка. А точнее, избиение Сережи Максом. Мне интересно, а Булгаков тоже здесь? Мне его не видно, но не вся комната попадает в поле зрения, нужно спуститься, чтобы увидеть.
Виктор Павлович с очень сильным недовольством высказывается по поводу происшествия, и, конечно, я полностью на его стороне. Несмотря на то, что сама из «Титана», а Макс когда-то был моим лучшим другом. Такие ситуации недопустимы, и это абсолютно верно.
Я по сути своей против любого насилия, и если драку между парнями оправдать как-то можно, то вот такой поступок – нет.
– А твои птенчики не умеют вопросы по-взрослому решать, да? Сразу к маме под юбку бегут докладывать? Хотя, что я удивляюсь, ведь ты их тренер, – говорит Егор Николаевич, старший тренер «Титана». Он не самый добрый дядька в мире. Они с Виктором Павловичем примерно одного возраста, но абсолютно разные люди. Я сталкивалась и с одним, и с другим в работе, и в «Титане» все намного жестче. И я не дисциплину имею в виду. Он всегда за грубость на льду, за жесткость, за вырывание победы любыми способами. В «Фениксе» же упор идет на профессионализм, и, честно признаться, это мне импонирует гораздо больше. Не сосчитать, сколько я травм лечила и ушибов осматривала после тренировок и игр «Титана».
– А твоим словами слабо? – отвечает Виктор Павлович. Судя по интонации, он абсолютно спокоен, хотя даже я уже психую. – Ну или хотя бы один на один, по-мужски, нормально подраться. Или они только так умеют, как крысята? Хотя что ж я удивляюсь, да, Егор?
Атмосфера в гостиной накалена настолько, что есть ощущение, на коже останутся ожоги. Мне кажется, в этом разговоре явно спрятаны какие-то личные счеты, и от этого все ощущается еще острее.
– За то, как мои парни поступили, – не хвалю, – отвечает тренер, – но и твоего за стукачество по голове не поглажу. Сам сказал, что разборки мужские. А бежать докладывать – это низко. Стукачам место знаешь где?
У меня кровь от этих слов стынет! Да как так можно? Как так вообще можно говорить?
Я не даю ему договорить, потому что я не уверена, что хочу все это слышать. Слетаю по ступенькам, сразу замечаю, что Сережи здесь нет, и выпаливаю на одном дыхании:
– Это я рассказала! Я все рассказала Виктору Павловичу!
Я понимаю, зачем говорю это. Потому что за «стукачество», как выразился тренер, Макс может поступить с ним гораздо хуже. А мне, я надеюсь, он ничего не сделает.
– Что? – холодеет голос тренера. Я вижу осуждение в его глазах, в глазах всех присутствующих, кроме Виктора Павловича. У того там только сожаление, и больше ничего. – Что ты сделала?
– Я все видела в окно, это произошло рядом с медпунктом. Из кабинета не видно, но из коридора да, а я как раз вышла выпить кофе. Я видела, как Сереже держали руки, а Макс его бил. А потом видела, как Булгаков пришел обработать раны к Маше, ну, врачу «Феникса». У него много травм, я не смогла смолчать, поэтому пошла и все рассказала.
– Алена… – От его тона мне становится по-настоящему страшно. А еще страшнее, что взрослый человек осуждает меня, а не парня, который поступил так жестоко. – Ты за чью команду играешь вообще?
– Я за справедливость, Егор Николаевич. В той разборке ее не было.
Он злой. Злой как черт. А я не понимаю! Все ведь правильно! Макс должен понести хоть какое-то наказание за то, что сделал! Ну как это возможно, что виноватыми выставили всех, кроме него одного? Как? Это ненормально!
– Значит, так, Малышкина, – говорит он снова. Макс, к слову, молча за всем наблюдает. На его лице нет эмоций. Парни, ясное дело, тоже молчат. Виктор Павлович, кажется, в таком же шоке, как и я. – Еще один косяк с твоей стороны – вылетишь отсюда. В другую команду в нашем городе тебя не возьмут, я поспособствую. Увижу, что с кем-то из «Феникса» трешься, – вылетишь еще быстрее. Тебе ясно?
У меня внутри все холодеет. Это правда все происходит сейчас? Я не сплю?
– Не тех ты прессуешь, Егор, и зря на девушку наговариваешь, – говорит Виктор Павлович. Единственный человек, готовый за меня заступаться! Единственный! Из другой команды! Да из-за меня его игрока избили, из-за меня тот чуть из команды не вылетел, а он заступается. А мои молчат…
– Я повторяю: тебе ясно?!
– Да. Я все поняла, – выдавливаю из себя сквозь огромный ком в горле. Слезы застилают глаза, мне обидно и больно, и я убегаю к себе, громко хлопаю дверью и съезжаю спиной по ней, съеживаясь в комочек.
Мне хочется домой. К маме. А лучше – к папе. Пожаловаться ему на всех плохих людей, послушать, что он им голову за меня оторвет, поплакать на его плече и успокоиться наконец. Но папа далеко, до конца сборов еще очень много времени, и как прожить его теперь – я не знаю.
Из плена слез и разочарований меня вырывает сообщение от Сережи. Он явно не в курсе всего.
Сережа: Приснилась:) Теперь еще больше хочу тебя зацеловать. Встретимся до завтрака?
Боже… Что же мне с нами делать?
Отвечаю на эмоциях, пишу быстро, смахивая слезы.
Алена: Не подходи ко мне сегодня, я тебя очень прошу. Не нужно.
Сережа: Ален? Опять? Серьезно?
Алена: Нет-нет! Я тебе все объясню, но, хороший мой, прошу тебя, сделай как я прошу.
Надеюсь, он не включит снова свою гордость и все-таки услышит меня. Я не хочу еще больше проблем, их и так слишком много, они наваливаются как снежный ком! И только с ним мне спокойно… Вспоминаю эту ночь – и жить хочется. В его руках и правда словно нет ничего плохого
