Назад в СССР 11 - Рафаэль Дамиров

— Каждую пишущую машинку можно идентифицировать по отпечатанному тексту. То есть если мы найдем устройство, то я смогу провести технико-криминалистическую экспертизу документов и определить, на этой или нет машинке отпечатан текст.

— Замечательно, — всплеснул руками Федя, изображая аплодисменты. — Все так просто! Осталось только аппарат найти, а для этого нужно сначала установить подозреваемого, чтобы обыск у него провести. Делов-то…

— Ты оперативник, ты и ищи, — буркнул Алексей, чуть нахохлившись, — Я свои возможности обозначил вам.

— И что?.. — Федя таращился на письмо. — Ты вот так прямо и определишь? Я вот ничего не вижу, никаких дефектов.

— Это частные микропризнаки, — поучительно проговорил Катков. — Индивидуальные особенности. Вот смотри, — он ткнул толстым пальцем в буковку.– Здесь у «г» правая часть верхнего горизонтального элемента плохо пропечаталась. Случайно? Или нет? Теперь находим эту же букву дальше в тексте — и что мы видим?

Он провёл пальцем дальше по строке и перешёл на следующую.

— Что? — Федя усердно таращился в текст с уже нескрываемым любопытством.

— Что на ней аналогичный признак… А вот у буквы «к» внизу присутствует лишний элемент — точка-марашка. Причем и в других словах тоже.

— И вот по такой ерунде ты проводишь идентификацию? — озадаченно чесал затылок Федор.

Катков возмущенно фыркнул.

— Это не ерунда, а устойчивая совокупность индивидуализирующих признаков, которая делает устройство уникальным и отличным от всех других экземпляров этой и подобных моделей.

— Ага… Понял, — Федя воодушевился и стал сам искать другие частные признаки, — вот, смотрите!

Он радостно ткнул в строку:

— Тут заглавная «О» плохо пропечаталась. Вся причем…

— Нет, — замотал головой Катков, в следующем слове она нормально отобразилась, это не признак, а случайность.

— А вот «р» тоже бледновато выглядит, — не сдавался Федя. — Хотя в следующем слове, вроде, черненькое. Опять случайность? Стоп! Смотрите! Следующая буква, которая тоже неважно пропечаталась — это «и», а потом бледное «х».

— Ну и что? — пожал плечами криминалист, — бывает так из-за недостаточного удара по клавише. Поторопился, например, человек. Случайность, говорю же…

— Да! — как обычно, если уж Федя Погодин напал на какую-нибудь версию или зацепку сам — не так-то просто его спустить с этого конька. — Но если прочитать вот эти все бледно-дохлые, так сказать, символы, сложить их вместе, то что получится?

— Что? — мы вглядывались в строки, шевелили губами, складывая буквы в одно слово.

— Мать честная! — хлопнул по столу ладонью Горохов. — Получится слово… «ПРИХОДЬКО».

— Ага-а-а! Я разгадал шифровку! — заслуженно сиял Федор. — Из непропечатанных букв первого абзаца получилась фамилия нашей похищенной.

— Молодец, Федор! — следователь, казалось, сейчас обнимет подчиненного, но сдержавшись, только похлопал его по плечу. — Теперь мы точно знаем, что в письме — намек на администратора гостиницы, и что она, судя по всему, еще жива. Жирный такой намек получается…

— Только зачем так намекать? — озадачился Катков. — К чему все это?

— Я думаю, — взяла слово Света, — что таким образом Литератор показывает нам связь между преступлениями. Мы же делаем вид, что серийности не существует, официально занимаемся только делом Парамонова. Он считает, что мы не догадались, что все это дело рук одного человека.

Катков растерянно закивал.

— А зачем ему нам так помогать? — нахмурился Горохов.

— Он затеял с нами игру, а мы не приняли правил. Притворились недалекими. Вот он и пошел на это. Еще и предупреждение вынес, якобы, у вас две недели — и Приходько умрет. В тексте написано, что Арнольд говорит: «…Две недели — и я заберу ее жизнь». Так? — она посмотрела сначала на письмо, потом в книгу. — Это выдержка из романа, и она здесь не случайно, это явно срок, который нам определил Литератор.

— Вот гад! — Никита Егорович, хрустел костяшками пальцев, будто разминал кулаки перед боем. — Все-таки ему удалось навязать нам свои правила… Ну, мы еще посмотрим, кто кого… Алексей, а что ты скажешь про почерк на самом конверте?

Тот еще раз присмотрелся к листу, но, кажется, ответ у него был готов давно:

— Идентифицировать краткую рукописную запись вряд ли получится. Буквы намеренно стилизованы под печатный шрифт. Судя по наклону, нестабильности нажима и неустойчивости штрихов — исполнитель либо был сильно пьян, либо, что скорее всего, тщательно и намеренно искажал свой навык письма.

— Да, вижу, — задумчиво пробормотал Горохов, — как курица лапой… Но вот эту пишущую машинку во что бы то ни стало надо найти.

— Нужно проверить аппарат самого Светлицкого, — предложил Федя. — Вдруг он и есть пресловутый Литератор.

Но Горохов на такое только рукой махнул — его всё больше разбирало раздражение:

— Если он причастен, думаешь, он настолько глуп, чтобы отпечатать текст со своей машинки?

— Кто его знает…

— Ну, да, ты прав, — смягчился наш начальник, — проверить надо. Хотя бы для того, чтобы его исключить.

* * *

Дом литераторов Литейска расположился в историческом здании, в котором раньше проживал некий этнограф. Личность по местным меркам известная, даже табличка соответствующая с годами его жизни на доме имеется. Музея, однако, из его жилища не сделали, то ли экспонатов не набрали, то ли что-то еще помешало, а отдали просторную квартиру на первом этаже дома дореволюционной постройки под писательскую организацию города Литейска.

Я открыл тяжелую деревянную дверь и вошел. Старинный интерьер перемежался с советскими плакатами, бюстом вождя на окне и суровой табличкой с крупными буквами: «Уходя, гаси свет».

— Здравствуйте, — в помещении меня встретила приятная возрастная женщина с «седой» шалью на плечах и массивным узлом волос на голове. — Вы хотите вступить в Союз писателей?

— Здравствуйте, — улыбнулся я. — Пока нет.

— Ну почему же? От вас потребуются две фотокарточки 3×4, заполнить анкету и три ваши рукописи на рецензию.

— Я из милиции.

Дама, кажется, не смутилась, только пожала плечами:

— Жаль…

— Почему? — уточнил я.

— Извините, не так выразилась, жаль, что вы не прозаик и не поэт. Молодежь сейчас к нам не особо идет, свежих веяний нам не хватает.

— Ну, может, когда-нибудь напишу мемуары по своей милицейской жизни и подумаю над вашим предложением, а пока я хотел бы задать