Кремлевские звезды - Дмитрий Ромов
— Нос не дорос ещё, — польщённо смеётся она.
— Ладно, пойду к Ефиму. Надеюсь, Стрункина отправят на повышение, а тебя поставят вместо него. Всё, Ленусь, побежал. Не пропадай, если что.
Я разворачиваюсь и иду прочь, но Иванова меня не отпускает.
— Егор, а ещё новость хочешь?
— Ну, конечно, — говорю я, останавливаясь. — Кто же не хочет?
— Снежинского выпнули, — она подходит ко мне ближе и снова понижает голос. — Он дома порнографию делал. Представляешь?
Глаза у неё загораются любопытным огнём.
— Да ты что! — удивляюсь я. — А ты когда-нибудь видела порнографию?
— Чего? — смеётся она. — Дурак что ли? Я же не извращенка!
— Нет, конечно. А вот Снежинкский точно извращенец, я первый раз когда его увидел, так и подумал.
Она хохочет.
— А ты где так загорел-то?
— На кварц ходил, я же лечусь ещё.
— Ох и врать ты горазд, Брагин. Ну, да я тебя и такого люблю.
Мы расстаёмся и я иду к Ефиму. Он обещает помочь. После него еду на фабрику. Разговариваю с директором, фурнитура пришла и всё идёт своим чередом. Выслушав информацию о текущих событиях, захожу в комитет. Там, как обычно, сидит Галя.
— О, Егор! Привет! Ты где был так долго?
— В командировке, Галя. Делился комсомольским опытом с товарищами.
— Долго ты делился, вон аж почернел весь.
— Это на сборе хлопка. Я же был в Узбекистане. Пришлось личным примером воодушевлять хлопкоробов и хлопкоробок. Не способны они без нас, сибиряков дело делать.
Галя смеётся.
— Ну, ты даёшь, Егор.
— Даю-даю, — говорю я, усаживаясь за свой стол. — Ты тоже давай, пожалуйста, рассказывай, что у нас тут нового и хорошего.
— Не знаю, — усмехается она, — насчёт хорошего, но новое точно имеется.
— И что же это за новое такое, что аж нехорошее?
— Я так не говорила, — мотает она головой. — К нам Снежинский на работу устроился.
— Чего? — у меня глаза на лоб лезут. — Куда это к нам?
— На фабрику. Его же из обкома попёрли.
— За порнуху?
— Не знаю, история тёмная, — оживлённо докладывает она сплетни. — Говорят, он вроде какие-то доносы прямо в ЦК написал, минуя первого секретаря. Вот его и пропесочили. А доносы ещё и лживыми оказались. В общем, его попросили на выход. А так-то, если что, вечеринки у него забавные были.
— Эх, Галя-Галя, — качаю я головой. — Правильно попросили, честно говоря. А у нас-то он чего хочет?
— В бухгалтерию устроился.
— Как его приняли-то? Он же и на нас пытался кляузы сочинять, Курганову вон подговаривал.
— Не знаю, видать руководство не просекло ещё. Он мне сказал, что будет свою кандидатуру на место начальника КП выдвигать, вместо Кургановой, как раз.
— А он разве из комсомольского возраста не вышел ещё? — хмыкаю я.
— Не знаю, — пожимает она плечами.
Ты посмотри, наглец какой. Надо сказать директору, чтобы его перевели куда-нибудь подальше отсюда, если уволить сразу нельзя будет.
Дверь открывается, и на пороге появляется собственной персоной Снежинский.
— О, Егор Андреевич, приветствую, — говорит он, будто всё вообще нормально и он всю жизнь здесь работает.
— Здравствуйте, Эдуард Фридрикович. Признаюсь, удивлён вас видеть. Думал, что уже не встретимся.
— Ну, зачем такой пессимизм, — ехидно усмехается он. — Я к вам по делу, между прочим.
— Слушаю вас, — говорю я, но пройти и присесть не предлагаю.
— Вы когда из командировки вернулись, сегодня? Или завтрашним днём закрывать?
— Завтрашним закрывайте.
— Хорошо, понимаю. Но вы, пожалуйста, командировочное не забудьте отдать, прямо с самого утра, ладно? И проездные документы тоже. Пытаюсь порядок в этих вопросах навести, а то там такой бардак, знаете ли, особенно вот с вашими бумагами. Ну ладно, не буду вас отвлекать, занимайтесь делами комсомольскими. До свидания.
Вот змей, но ладно, решим с ним что-нибудь.
— Вот и он, — говорит Галя.
— Ладно, Галина, пёс с ним, Снежинским этим, давай, отчитывайся, рассказывай, что делала, что не делала…
Галя подробно рассказывает обо всех делах и событиях, произошедших в моё отсутствие. Заходят ещё наши ребята и я занимаюсь рабочими вопросами до самого конца рабочего дня, а потом выхожу вместе со всеми и двигаюсь к проходной. Мы сливаемся с потоком рабочих, вытекающим с фабрики после смены.
Коллектив у нас, в основном, женский. Они спешат, торопятся, отработав смену, прибежать домой и ещё там отстоять вахту у плиты, ну, и прочие дела по дому, естественно.
«Решения съезда выполним», — гласит транспарант над выходом с территории. Я иду вместе с Игорем, а Паша уже ждёт в машине снаружи, за оградой.
Мы выходим из проходной и двигаемся по большой площадке, ведущей на улицу, к рыночку. Я думаю о Новицкой. Нехорошо мы расстались и надо будет встретиться с Трыней, узнать, отнёс ли он ей букет. И деньги ещё ему отдать надо. И с Большаком поговорить, узнать, как там у него дела с Жорой. Очень бы хотелось, чтобы дело выгорело, хотя, боюсь, Жорино слово в этом вопросе решающей роли не играет.
Я погружаюсь в мысли и вдруг…
— Егор, сзади! — кричит мне в самое ухо Игорь и резко толкает в плечо.
Какого хрена, успеваю подумать я, и лечу в толпу спешащих с работы женщин.
Через меня перескакивает парень в серой ветровке и бежит в сторону выхода, Игорь немедленно бросается вслед за ним.
Это ещё что за гусь…
20. В чужие края
Девушки шумят, вскрикивают, пугаются, ропщут. Ох простите-простите, это хулиган какой-то, сейчас помощник директора его поймает и бросит к вашим ногам… Но нет, не судьба, не поймает. Игорь, к сожалению, быстро бегать не может, по объективным причинам. Да, и не должен, честно говоря.
Возвращается он весьма ощутимо припадая на ногу, на отсутствующую.
— Не догнал, — с сожалением говорит он. — Ушёл сучонок.
— А что было? — хмурюсь я.
— Он шёл за тобой, чуть левее. Шёл быстро, быстрее, чем мы шли. Внутри, в здании его не было, это совершенно точно а тут он появился. Значит, поджидал снаружи. Мы шли в потоке там внутри, проходя, как через горловину. А здесь снаружи все рассеялись, как шампанское вырывающееся из бутылки. Я повернул голову и увидел, что он приближается. Шёл уверенно, будто имел цель. Я повернул голову, оценить, что у нас впереди, а потом снова посмотрел на него и в руке у него уже была заточка.
— Заточка? Ты не ошибся? Точно?
— Абсолютно. Никаких сомнений. Заточка была. Да и рожа у него заметная. У нас здесь, конечно, мужики всякие встречаются, и испитые, и избитые, но это явно уголовная рожа. Раньше его не видел. Худощавый, нос перебитый. На скулах старые зажившие рассечения. В общем, то ещё чудовище. Не знаешь такого?
— Не знаю, — говорю я. — У нас полгорода под эти приметы подходит.
— Губа, возможно, рассечена. Но сейчас не уверен, честно говоря.
Бляха, кто это такой? Опять Суходоев? Нет, с заточкой в толпе это кто посерьёзней. Например, Печёнкин. Так себе мысль, вряд ли. Я перебираю всех, упорно не желая, видеть самого вероятного заказчика. То, что этот битый жизнью и кулаками молодчик явно не по своей инициативе шёл за мной с заточкой, для меня не вызывает сомнений.
В общем, скорее всего, привет от Тумана. Джангиров, естественно, отпадает, потому что у него нет достаточного количества денег и авторитета тоже. А вот Туман может. Правда, не совсем понятно, зачем тогда сходка? Так типа надёжней? Или для чего? Чтобы я расслабился и не ожидал удара в спину?
Ну, я, собственно, и не ожидал. И, если бы не Игорёк, корчился бы сейчас на бетонных плитах с маленькой аккуратной дырочкой в почке.
— Игорь, спасибо, — протягиваю я руку. — Должник твой теперь.
— Да ладно, кончай, — отвечает он на рукопожатие. — Я же типа для того и хожу с тобой. Работа такая.
— Нога сильно болит?
— Нормально всё.
Нормально, да не совсем. Мы едем домой к Большаку. Я поднимаюсь по лестнице на четвёртый этаж, а парни остаются в машине. Я отпускаю их до звонка, и они едут перекусить. Любопытно, что в подъезде у Платоныча лестница идёт по спирали внутри которой должен быть лифт, но его нет. Дом сталинский, большой и добротный с множеством проживающих здесь шишек. Видать, не хватило ресурсов на установку.
Большак задерживается на работе, и, пока он не вернулся, я могу поговорить с Трыней.
— Привет, Егор, — радостно приветствует он меня.
Мы по-братски обнимаемся.
— Здорово, братуха, — хлопаю я его по спине. — Ну, как жизнь? Чего там в школе? Началась уже жесть или шалтай-болтай пока?
— Началась, к сожалению, — вздыхает он. — В интернате учиться попроще было, там одни тормоза, ну, или те, кому вся эта учёба нафиг не нужна.
