Моя навсегда - Елена Алексеевна Шолохова
Вот тут Ольга занервничала. Одно дело, когда этот стареющий ловелас отпускает комплименты на людях, и совсем другое — когда они вдруг оказались наедине, в подвале.
— Оленька, я говорил вам, как вы сегодня чудесно выглядите?
— Говорили, — буркнула Ольга, пытаясь обойти его.
— Ну тогда я повторюсь. Вы очаровательны. Только чего-то вам не хватает, — рассуждал он, загораживая собой проем. — Огонька! Да! Вы ж молодая девушка, вам надо сиять! Чтоб ух!
— Пропустите, пожалуйста, Анатолий Степанович.
— Ну вот, — скис он. — А может, к нам присоединитесь, м?
— Мне некогда. Прошу вас, дайте пройти.
Оля попыталась протиснуться сбоку, где еще оставался зазор между ним и откосом, но вышло только хуже. Когда она шагнула через порог, он вытянул руку, не давая пройти, и тут же сам сдвинулся вбок, практически прижав ее собой к откосу и обдав сивушным дыханием. Она рванула назад, содрогнувшись от отвращения.
— Вы с ума сошли, Анатолий Степанович? Дайте пройти немедленно!
Но Глямжин не двигался с места. А после того, как удалось пусть и на мгновение, прикоснуться к ней, прижаться к ее телу, он совсем рассудок потерял. Взгляд его сделался плотоядным.
— Ну что ты ломаешься, дурочка… — игривые нотки сменились хищной хрипотцой.
И Оля вдруг закричала пронзительно и громко:
— На помощь!
Как ни странно, его это мигом привело в чувства. Да и собутыльники выскочили на крик. Оля в ужасе рванула из подсобки, забыв ее закрыть. Бегом поднялась на третий этаж и сама не своя влетела в кабинет математики, который они делили с Марией Ивановной. Хорошо, что учеников уже не было, и математичка находилась в классе одна.
— Оленька, что с тобой? — спросила она.
Оля не выдержала и разрыдалась. Впрочем, быстро взяла себя в руки.
— Только никому, МарьВанна, пожалуйста… прошу… а то я умру от стыда… это так гадко…
— Да господи! Что случилось-то? — перепугалась пожилая учительница.
— Глямжин… Анатолий Степанович… — заикаясь, произнесла Ольга, — приставал ко мне… только что…
— Анатолий Степанович? — переспросила математичка, часто-часто заморгав. — Какой ужас! Прямо здесь? В школе? В актовом зале?
Оля покачала головой.
— Я относила реквизиты в подвал, а они там… пьют или что, не знаю. И он… полез… чуть не схватил меня… не выпускал, пока я не закричала…
— Какой кошмар, — вздыхала Мария Ивановна. — Бедная девочка, бедная… Вот же старый кобель! Может, лучше рассказать кому?
— Нет! Это же позор такой, — сразу взвилась Оля, но, поколебавшись, добавила: — Хотя… если он еще… то конечно. Обязательно.
— Позорно должно быть ему, а не тебе!
Но Анатолий Степанович на другой день принес ей свои извинения. Естественно, пообещал, что ничего подобного больше не повторится. И попросил об этом случае никому не говорить. Боялся, что дойдет до жены. А к Ольге он и правда перестал подкатывать, прямо как отрезало.
Через неделю после того случая Ольга давала открытый урок, на котором присутствовали не только Мария Ивановна и директриса, но и комиссия из департамента образования. Она ужасно переживала, поэтому тему и даже обычные учительские слова выучила наизусть, как роль в театре. Ее бы среди ночи разбудили — она бы их без запинки повторила.
Но главное было не в этом, а в ее классе. Ее 6 «Б», который прежде дисциплиной и успеваемостью не славился, тут сидел тише воды ниже травы, а стоило ей задать вопрос по теме — как сразу лес рук. Даже хулиган Шапошников пытался не отставать.
Это был настоящий триумф. Глямжина рассыпалась в дифирамбах, а дама из комиссии вообще высказала, что на своем веку впервые видит такую слаженную работу всего класса. В общем, очень много хороших слов ей сказали. Мария Ивановна тоже похвалила Ольгу, но как-то вымученно, как будто не очень искренне.
Тогда Ольга думала, что ей показалось. Это же Мария Ивановна! Ее любимая учительница, ее наставница и покровительница. Конечно, она за нее радуется. Просто, наверное, у нее свои какие-то неурядицы.
Но… оказалось не показалось.
Совсем скоро Наталья Андреевна Глямжина вдруг узнала о «странных взаимоотношениях» между ее мужем и Ольгой. Узнала даже про гадкое происшествие в подсобке. Первым делом она прижала мужа, а тот свалил все на Ольгу: «Она сама заигрывала, кокетничала, любого спроси! А я только проявлял любезность. И там, в подсобке, она сама пришла, сама приставала, а мы с мужиками просто выпивали — ну спроси у них».
Завуч, единственная у кого директриса не постыдилась спросить, так ли это, зачем-то подтвердила слова физрука и Марии Ивановны.
Глямжина вызвала к себе Ольгу, сгоряча всяких ужасных вещей наговорила — наорала, если точнее, так, что пол-этажа слышали. Ну а дальше все завертелось стремительно. Сплетни, Пашкина драка, увольнение… и несколько месяцев без работы. Ах да, еще развод.
Миша не выдержал новой волны такой славы. И даже слушать Олины оправдания не стал. Первый подал на развод, а вскоре уехал из Кремнегорска.
Хотя это Олю меньше всего расстроило. Она никуда не могла устроиться — вот что ее тревожило по-настоящему. Вакансий и без того в городе — кот наплакал. Кризис в стране, места сокращались. А если и находилась какая-то работа, то она натыкалась в лучшем случае на отказ. Ну а в гостинице «Узоры», куда срочно требовался администратор, ей сказали прямым текстом: шлюхи здесь не нужны.
Деньги, что выплатили при увольнении, быстро таяли, как она ни старалась экономить и растягивать. Из хорошей двухкомнатной квартиры, которую еще до свадьбы снял Миша, пришлось переехать в крохотный убогий домик на отшибе. Под конец и вовсе жили впроголодь. Хорошо хоть Ромка в садике питался. Спасалась Ольга лишь тем, что приносила мать. Но часто тайком от отца тоже не наносишь. А отец, с которым она и до того едва общалась, заявил, что знать ее больше не желает. Нет у него больше дочери.
Матери приходилось изворачиваться, лгать, чтобы принести Ольге и внуку немного еды и денег.
«Потерпи немного, скоро пойдут овощи, клубника, на рынке торговать будем», — успокаивала мать доведенную до отчаяния Олю. Еще и Пашка ушел в армию.
Ольга тоже подумывала об отъезде. Что ей тут? Ведь ничего хорошего. Не люди, а звери, подчас казалось ей. Но куда, как ехать
