Няня без башни - Инга Максимовская
– Да, читайте это подарком, – она снова та Люся. Сияет глазами, в которых плещется ярость и еще черт знает что. Обида? А кулачки ее крошечные сжаты так, что костяшки побелели. До боли, до хруста. И я не хочу, чтобы она уходила. Наоборот, борюсь с желанием сграбастать эту предательницу и никуда не отпускать. – Ну вы и… Вы мне признаться не дали, а я смалодушничала. Но оскорблять меня я вам права не давала. Ни права, ни повода. Вы видите во мне зло, а сами… наглый, напыщенный, никого не видящий вокруг сноб. Девочки мне поверили, потому что вам до них дела нет. И до меня нет. Ни до кого. Слепец, считающий себя самым умным, а на самом деле не видящий простой истины. Того что я…
– Уходи. Не закапывайся еще больше в эту чертову ложь, – выдыхаю, боясь услышать вранье, готовое сорваться с губ сладкой ведьмы-предательницы. Она замолкает на полуслове и резко развернувшись срывается с места.
Мне даже не больно. Это что-то более разрушительное выжигающее изнутри. Это… Пустота, заполняющая каждую клетку тела.
Люся Зайка
Косят зайцы трын-траву
Больно было первую неделю. Потом пришли тоска и злость. Странное сочетание. Не дающее свалиться в пучину безысходности. Ха. Вот это я загнула.
– Это что? – приподнял негустую бровь Жабыч, уставившись на лист бумаги, который я бросила на его стол. – Новая бомба? Люся, ты нарыла очередную сенсацию?
– Это заявление об увольнении, – у меня ни голос не дрогнул, ни одна мышца на лице. Разучилась я выражать эмоции, да и что-то чувствовать в принципе. Пустота такая в душе образовалась, что хоть вой. Прямо вот волком, задрав к небу морду.
– С фига ли?
– Не хочу больше работать в журналистике, – а ведь я готова была на все, чтобы сохранить это чертово место. Даже на то, чтобы себя потерять. А теперь… Мне все равно. Вот так просто, но очень все сложно. – Я больше не хочу писать и заниматься расследованиями.
– А что хочешь? Сопли подтирать миллиардерским отпрыскам и папаням в коронах? Или с Ба своей голову разбить об отбойник на какой-нибудь мотоциклетной тусовке?
Дать бы ему по башке. Этому придурку Жабычу, прямо вон той вон статуэткой бога Гермеса, которому от чего-то вываяли лик Жана Борисовича. Ужасное уродство, просто страшный кич. Но Жабычу понравился этот подарок от коллектива на день рождения. Она его поставил на самое видное место, и скорее всего уродская фигурка станет орудием его убийства. Господи, что я вообще до сих пор делаю тут?
– Да, мне понравилось подтирать сопли, а не рыться в помойках и грязном белье, – говорю истинную правду. Метельский и его дочки помогли мне понять, что все, за чем я гналась и что считала правильным – все это просто пшик и мыльный пузырь. Что то, что я считала нужным – абсолютно отвратительно и нечистоплотно. Выносить на потеху публики чужие трагедии – низко, мерзко и… Я больше не хочу быть такой. А что я хочу? Я знаю абсолютно точно – что. Но это нереально.
– Прости, но я не могу принять твое заявление, – белые клочья бумаги кружатся в воздухе, как перья из крыльев бумажных голубков, которых меня научили делать мои девочки. Боже, как я по ним скучаю.
– Это почему еще? – а идея со смертоубийством не такая уж и дурная. Хотя Гермес этот гипсовый, и им фиг забьешь такого борова, как мой начальник прилизанный.
– Потому что в уставе новом нашего издания прописан пункт… Не важно. Важно что ты не можешь уйти, иначе моему детищу придет… Пиндык ему придет, Зайка. И если это произойдет потому что наша Люся стала такой зайкой, я тебя…
– Жабыч, ты что несешь? При чем тут я вообще? И, ты ведь меня знаешь, я все равно уйду. Фиг ты меня удержишь.
– Две недели не сможешь. Должна доработать. Мне надо время чтобы как то решить вопрос с тем, что ты тут главная, – вот поганец. Надо же, он еще безумнее меня. Фантазер, мать его за ногу. Но смешно. Лысинку вон протирает. У него что, зубы новые? Неужели сделал на Иудины серебреники, которые получил за мою чертову глупость. – А то я тебе такие рекомендации накатаю. В стенгазету «Там где волки какать бояться» не устроишься. Короче, для тебя есть особое задание.
– Потом отпустишь?
– Потом на все четыре стороны, – эта мерзкая змеиная улыбочка мне не нравится сразу. Вот печенкой чувствую западло. Но даже я не могла такого ожидать. – Но сначала осветишь свадьбу великого и ужасного Метельского, и как говорится, на свободу с чистой совестью.
– Ни за что. Ну ты и… Да пошел ты. Плевать на рекомендации, хоть волчий билет мне выпиши, – просипела я, борясь с ужасающей дурнотой и комом ледяным, образовавшемся в горле.
– А кому сейчас легко, детка? И Ба твоя звонила, кстати. Скажи ей – еще раз меня козлом назовет. Я…
Вот сейчас мне даже интересно. Жабыч до усрачки боится мою бабулю. И если он так обнаглел, значит слишком расправил крылья. А расправить крылья он мог только под крылом сильной компании.
– Ну хорошо, – а что, сам виноват. Я ведь предупреждала. Я ведь честно сказала, что не могу. Не могу до содранного горла, до изрубленного в фарш сердца. Я не могу… Все так непросто, как пелось в старой песне. Все слишком сложно. Я просто сбегу и все. Точно. Как я сразу не догадалась что можно просто нарезать винта. А Жабыч пусть пишет хот султану турецкому. Тем более. Я все равено больше никогда не стану писать статьи в желтые журналы. Ни в какие не стану. Я же Люся Зайка, и мое призвание… Педагогика? Да ну-ка на фиг. Ха-ха. Как сказала бы сейчас моя сестра Танька «Поезд в безумие не имеет тормозов и следует без остановок»
– Вот и отлично, а потом ты сама не захочешь уходить.
– И кто бы меня пустил на введение в эксплуатацию силиконовой грелки?
– Ну что ты, Зайка, у нас эксклюзивные права. И все благодаря твоей «безмыловлезности».
И вот теперь я понимаю, что точно. Ни за что на счете не пойду на чертову свадьбу. Не пойду и все. Не хочу видеть того, что мой Лев просто попользовался глупой зайкой. И девочек мох разочарованными не могу видеть. Я подвела всех. Даже Ба. Которая до сих пор промывает мне мозги назойливыми тупыми наставлениями. Она ведь совсем не
