Последние дни Константинополя. Ромеи и турки - Светлана Сергеевна Лыжина
Если бы сами венецианцы вышли за стену по подземному ходу, им бы не понадобилось ставить факел, чтобы найти дорогу обратно. Они ведь прекрасно знали, что ход находится в самом углу стены. Если знать, то можно найти даже на ощупь. Факел мог понадобиться только врагам! А может, "огненная метка" у Харисийских ворот тоже была с этим связана?
Мальчик, уже не заботясь о том, увидят его венецианцы из башни или нет, добежал по стене до дворца, спустился во двор и кинулся к крыльцу. На первом этаже в высоких арочных окнах был виден неяркий свет. Вход во дворец оказался не заперт. Внутри при свете тусклого фонаря сидели полтора десятка человек и пережидали дождь. Они с удивлением воззрились на неизвестно откуда появившегося мальчика, который спросил:
- Где Павел Миноттос?
Венецианцы удивились ещё больше и потеряли дар речи, а опомнились только тогда, когда Яннис, не дожидаясь ответа, ринулся в подвал. За спиной послышались шаги и окрик - явно с требованием остановиться, но мальчик и не подумал это сделать, нырнул в темноту, в которую уводила каменная лестница.
Спускаясь, он прислушивался к каждому шороху впереди, ведь "ночная тень" могла находиться здесь, прятаться за винными бочками или ещё где-то поблизости. Однако очень трудно было отличить эти звуки от тех шумов, которые были за спиной. Очевидно, венецианцы искали, чем посветить, чтобы не ловить мальчика в темноте, ведь фонаря, который у них был, казалось явно недостаточно.
Дверь, с которой начинался подземный ход, удалось найти без труда - по запаху сырости. Яннис даже не удивился, что она оказалась открыта, но затем сердце бешено заколотилось от осознания важности момента: "Как правильно поступить? Если пойду и скажу венецианцам, что ход открыт, они вряд ли поймут, а если даже поймут, то могут не поверить и упустят время. Если я закрою дверь и побегу обратно, враги могут выбить дверь, пока я буду убеждать венецианцев. Но если я пройду по проходу, заберу факел и закрою ещё и ту, вторую дверь, а затем скажу венецианцам, мне тоже могут не поверить, но это будет уже не так важно".
Он двинулся по ступенькам в темноту. В таком узком ходе получалось передвигаться даже без света, просто опираясь руками о стены. С каждым шагом сердце колотилось всё больше. Казалось, что это дурное сновидение. Яннис сам не мог понять, как по цепочке догадок вышел к тому, чтобы почти застать "ночную тень" на месте преступления. Такое только во сне бывает, а наяву - никогда. Наяву всегда оказываются правы люди, умудрённые опытом, а не мальчики.
"А если это венецианцы вышли за стену? Вдруг им всё же нужен факел, чтобы найти дорогу назад? Они вышли, а я закрою им ход обратно и буду дураком в глазах всех?" - эта мысль заставляла шаги замедляться. Яннис торопился добраться до второй двери и в то же время медлил, а ведь каждое мгновение было на счету. Если турки сидели в засаде недалеко от стен, то им требовалось не так много времени, чтобы перебраться через ров. В последние недели ров обмелел, потому что водой из него пришлось затопить подкопы, которые враг делал под оборонительными стенами. А через обмелевший ров можно перебраться с помощью обычной лестницы. Это недолго, если никто не мешает, а дальше остаётся пролезть в "нору", то есть в подземный ход.
Яннис считал, что добежал до дворца, спустился во внутренний двор и попал в подвал довольно быстро. Но оказался ли быстрее, чем турки, преодолевавшие ров? Или ход открыли всё же венецианцы, зачем-то вышедшие за стену?
Сомнения развеялись, когда впереди показался свет факела. Прозвучало несколько отрывистых фраз, и Яннис, даже не зная турецкого языка, понял, что это именно турецкий. "Поздно, - промелькнуло в голове. - Ход уже не закроешь". А затем кто-то из турок что-то крикнул, и Яннис понял, что замечен. Следовало развернуться и бежать со всех ног, пока не схватили.
Мальчик хотел закрыть за собой дверь - ту, что запирала подземный ход со стороны подвала, - и даже захлопнул её, но засов куда-то пропал, а искать было некогда: враги гнались по пятам. Впереди тоже показались факелы - их держали венецианцы, наконец спустившиеся в подвал вслед за Яннисом. Яннис крикнул, что было сил:
- Беда! Турки здесь! Турки!
* * *
29 мая 1453 года, перед рассветом
Тодорис, стоя на осыпающейся баррикаде, а точнее - на краю прохода, появившегося в ней после выстрела турецкой пушки, в ужасе смотрел, как плотная толпа турецких воинов, которые чуть ли не толкались локтями, стремится в этот проход. Казалось, турки даже не собираются сражаться, а просто втискиваются в пространство между баррикадой и Большой оборонительной стеной. Только что их протиснулся десяток, а теперь уже - полсотни, сотня... Но ещё до того, как число врагов с узком пространстве достигло сотни, Джустиниани крикнул своим людям:
- Каждый десятый - за мной! Не пускать врага в брешь! - а затем спрыгнул с баррикады, чтобы встретиться с турками лицом к лицу.
Толпа врагов была по-прежнему очень плотной. Они не имели места даже для того, чтобы как следует размахнуться для удара саблей, а предводитель генуэзцев, к которому в первые мгновения присоединилось лишь несколько латников, мог делать широкие махи.
Как же удачно сложилось, что Джустиниани был великаном и мог одной рукой держать тяжёлый меч, который в полтора раза длиннее, чем любая турецкая сабля. И таким же удачным стечением обстоятельств являлось то, что враги были в кольчугах, защищавших только верхнюю часть тела. В неверном свете факелов, освещавших место действия, казалось, что генуэзец просто косит турок, как высокую траву, а те, скованные собственной численностью, ничего не могут сделать в ответ. Они падали ему под ноги. А Джустиниани, быстро добивая их и переступая через тела, шёл дальше, снова отводил руку с мечом назад для широкого маха и продолжал косить.
Даже в таком выигрышном положении генуэзцу не помешал бы щит, но тут Тодорис вспомнил, что Джустиниани ранен, а рана влияла на подвижность левой руки. Судя по всему,
