Босс для Золушки - Алёна Амурская
Все прогулки с детьми Царевичев теперь велел проводить во дворе на своей территории, а для Настиного садика оформил документальный тайм-аут.
Про вечеринку в честь юбилея ресторанного комплекса я вспоминаю ближе к обеду. Мы сидим с Люсей и детьми за столом и едим овощной салат, как вдруг входит босс и ставит передо мной большой серебристый пакет.
— Что это? — я замираю с поднятой вилкой и наколотым на ее зубчики кусочком помидора.
— А ты загляни внутрь, — загадочно предлагает Царевичев.
Любопытные, как котята, дети оказываются возле пакета раньше, чем я успеваю дотронуться до него. Больше всего распирает Настюшу. Она подпрыгивает в нетерпеливом ожидании и просит:
— Ну же, Катя!.. Катечка! Давай, покажи, что тебе подарил Артём!
Под ласкающе-теплым взглядом босса я взволнованно раскрываю пакет и вижу там ворох чего-то нежно-лазурного, как небо, и гладкого, как шелк…
Прикасаюсь к ткани кончиками пальцев и понимаю: действительно шёлк. Настоящий. И дико дорогой.
— Это платье! — восхищённо кричит Настюша. — Как у принцессы! Его сшили из кусочка небес. Давай же, Катя, примерь его!
Я растерянно смотрю на Царевичева. Такое впечатление, что он понимает меня без слов, потому что тонко улыбается и говорит:
— Это вечернее платье для юбилейной вечеринки, Катя. Тебе не обязательно принимать его в подарок, если не хочешь. Но я буду рад видеть тебя в нем.
— Артём…
— Можешь даже представить, что это — твоя униформа на вечер.
— Униформа? — скептически переспрашиваю я. — Для няни-то?
— Для самой лучшей няни, — поправляет Царевичев. — Самой красивой и боевой.
— Катя, — бухтит и вторит ему моя сестрёнка, делая большие умоляющие глазки, как у мультяшного котика, — ну надевай его уже скорей! Хочу посмотреть, какая ты принцесса! Ну, позязя…
Так. Если в ход уже пошли няшные ми-ми-ми-приёмчики, то самое простое — согласиться. Иначе дальше будет задействована тяжёлая артиллерия — слёзы.
— Ладно, — говорю обоим, и Настюше, и боссу. — Так и быть, надену. Но только как униформу!
Сгребаю пакет в охапку и поднимаюсь в свою спальню с радостно топающей Настюшей на хвосте. Мы вместе разворачиваем платье и на несколько мгновений зависаем в созерцании.
Оно прекрасно.
Шелковая ткань струится и переливается, но ее цвет гораздо богаче, чем просто небесная лазурь. Все оттенки синего и голубого сияют и завораживают волшебной гармонией этого произведения модельерского искусства. К такому чуду даже прикоснуться волнительно, не говоря уже о том, чтобы надеть его на себя.
Впрочем, у сестрёнки в этом плане комплексы отсутствуют.
— Давай! — командует она и хлопает в ладоши, когда я преодолеваю робость перед слишком шикарным нарядом и начинаю переодеваться.
Застегнуть все крючки на спине и замаскированные «молнии» по бокам не так-то легко, но с помощью малышки я справляюсь с этой задачей. Потом поворачиваюсь к большому зеркалу на стене и не могу сдержать вздох восхищения.
— Теперь ты точно принцесса! — радуется Настюша. — И принц у нас с тобой уже есть, да ведь, Кать?
— Принц? — повторяю я, завороженная своим сказочным отражением.
— Ну так Артём же наш! Он принц. А ты принцесса.
Я задумчиво качаю головой, и зеркальное чудо в изумительном небесно-переливчатом платье повторяет мое движение.
— Нет, я пока ещё не принцесса.
— А кто тогда?
— Я Золушка, Настюш. Просто Золушка.
Мы вместе спускаемся вниз. Я немного прихрамываю — даёт о себе знать растянутая щиколотка. Врач осмотрел ее и выдал мне специальный бандаж-фиксатор для голеностопа. Выглядит эффектно, словно какой-то оригинальный носок, но ходить в нем не так уж и удобно.
Царевичев встречает меня у подножия лестницы.
Он стоит неподвижно, смотрит пристально. И как смотрит! От его горящего взгляда у меня всё внутри прожигает вспышка нежности. И слабеют колени. Хочется идти вперед, не глядя ни под ноги, ни по сторонам… только к нему — прямиком в омут потрясающе красивых медовых глаз.
Я вижу… чувствую… да просто знаю откуда-то, что он никогда и ни на кого так не смотрел. Только на меня. И только для меня — вот так, восторженно, как на дивную мечту, и жарко-жадно, как на самую желанную женщину.
Когда я останавливаюсь перед ним, он дёргает щекой и каким-то рваным движением ослабляет галстук на шее, как будто тот ему мешает дышать.
— Ну как, нормально смотрится? — робко спрашиваю я, чтобы хоть что-то сказать.
Где-то в глубине столовой громко хмыкает наблюдающая за нами домработница Люся. Я вижу через плечо босса ее любопытный глаз в сизой оправе распухшего фингала.
— Нор… кхм… нормально, — откашливается Царевичев. — Более, чем нормально. Да и в-общем…
— Красиво, — кивает Костик из-за стола, стараясь говорить так же серьезно, как обычно говорит отец. — Только тети, которые гуляют с папиными друзьями, на праздниках другие прически носят.
— Я не умею делать модные прически, — пожимаю я плечами. — Могу в хвост только собрать или косичку заплести.
Босс протягивает ко мне руку, чтобы заправить мою выбившуюся прядь за ухо. Такой уже характерный для него жест, к которому я начала привыкать.
— Не надо, Катя. Мы заедем по дороге в салон красоты, — и галантным движением предлагает мне свой локоть.
Вопреки обыкновению, Царевичев сегодня не садится за руль своего любимого внедорожника, а берет водителя. Поэтому не отказывается от опасного для вождения угощения, которое предлагает вертлявая консультантка из приемной салона красоты. Пока мне делают прическу, я вижу, как она кокетливо крутится вокруг него… и ревную.
Безумно ревную.
Рядом с ним я часто кажусь себе слишком простой, слишком зажатой, слишком… другой. Не его круга. И когда к нему начинает липнуть великолепно ухоженная девица, вроде этой, контраст между нами кажется ещё более разительным.
Но в моей груди и без того теснится множество противоречивых чувств: радостное предвкушение праздника, волнение новизны, какая-то непонятная тревога… так что ревность лишь вносит дополнительный нервный штрих к этой эмоциональной круговерти.
Вечеринки в честь памятного дня открытия ресторанного комплекса проводятся каждый год. Но юбилейная вечеринка — десять лет как уже исполнилось «Дворцу», — проводится впервые.
Осторожно выходя из машины в своем восхитительном платье, я смотрю на здание… и не узнаю его. В прохладных серых сумерках островерхое здание-башенка светится всеми цветами радуги из-за праздничной подсветки, которую установили на крыше, окнах и парадном входе.
— Красота какая! — я с улыбкой любуюсь яркими огнями фонарных гирлянд и прожекторов, потом перевожу взгляд на Царевичева.
— Красота, — соглашается он, но при этом его глаза устремлены на меня. С показным спокойствием, в глубине которого пылает лютое пламя желания.
От смущения у меня вспыхивают щеки. Быстро отворачиваюсь и поправляю
