Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 2007 год
В июне 1945-го «заступник за единоверцев» Джинна благополучно провалил англо-индийскую конференцию в Симле по разрешению политических конфликтов в доминионе, а на выборах зимой 1945/46 года его Лига выиграла все 30 специально зарезервированных законом за мусульманами мест в Центральном законодательном совете. Правда, до согласия всех сторон на отделение провинций с преобладающим исламским населением было, как казалось, еще далеко, и гибкий лидер поначалу шантажировал этим крайним требованием власти — с целью просто выиграть дополнительные уступки и льготы. Но тут возмутились уже сами его приверженцы: «Отказаться от Пакистана? А как же клятва на Коране бороться и умереть за него?!» Один из лидеров Лиги позднее писал: «Где бы я ни появлялся, люди говорили: Бхай (брат)! Если мы не проголосуем за независимость, станем кафирами (неверными)!»
Но кто же все-таки принял окончательное решение: плану создания единой Индии, федерации провинций с широкой автономией — не суждено состояться? Джинна? Нет, он как раз согласился. Против оказался… Национальный конгресс: Джавахарлал Неру, к тому времени возглавивший его, хотел видеть во главе страны сильное единое правительство, не раздираемое фундаментальными противоречиями. «Лучше усеченная Индия, чем слабая»…
Удивительно ли, что такая жесткая позиция привела к кровопролитию? 16 августа 1946 года Мухаммед Джинна объявил «День прямых действий», то есть призвал мусульман не подчиняться только что провозглашенному правительству ИНК. Кончилось это драматически — только во время «Великой калькуттской резни» были уничтожены четыре тысячи человек разного вероисповедания…
Вооруженные повстанцы готовятся к походу в Кашмир. Декабрь 1947 года
Система правопорядка рухнула. Осознав это, британцы решили просто уйти, и как можно скорее. Во второй половине того же 1946-го Эттли в Лондоне заявил о намерении «отпустить» Индию в июне 1948 года, но уже 4 июня 1947-го действовавшему тогда вице-королю лорду Льюису Маунтбеттену пришлось назначить более раннюю дату, 15 августа 1947-го. Карта с нанесенной на ней будущей границей между Индией и Пакистаном была составлена рядовым чиновником администрации по фамилии Рэдклифф и хранилась в сейфе вице-короля до самого провозглашения независимости…
Сразу после опубликования этой карты началась страшная неразбериха. Пострадала Бенгалия, разделенная ровно пополам. Та же участь постигла Пенджаб. Демобилизованные с фронтов Северной Африки и Юго-Восточной Азии бывшие британские солдаты-индусы создали мощное военное сообщество под названием «Меч, щит и копье Индии», чтобы нападать на деревни и колонны беженцев-иноверцев. Сикхские банды совершали налеты на Восточный Пенджаб, где преобладало мусульманское население, до четырех раз за ночь. Насилие проникло буквально в плоть и кровь общества: во время мусульманских атак на индусские селения мужья заставляли жен прыгать в колодцы, чтобы те хотя бы погибли неоскверненными, а сами потом дрались — до конца. Другим ужасающим признаком времени стали «поезда призраков», доставлявшие к станциям назначения лишь сотни трупов.
Люди, ранее и не думавшие покидать насиженные места, теперь понимали: если хочешь выжить, надо оказаться по «правильную» сторону границы. Началась самая массовая миграция народов в истории Южной Азии. В течение четырех месяцев 1947 года около пяти миллионов индусов и сикхов переселились из Пакистана в Индию, а пять с половиной миллионов мусульман перебрались в противоположном направлении. Похожая, хотя и меньшая по масштабам рокировка произошла между Западной и Восточной Бенгалией (будущим Бангладешом). Таким жестоким образом сформировался однородный в религиозном отношении Пакистан. Число жертв, чьими жизнями он был оплачен, точно неизвестно: оценки варьируются от двухсот тысяч до миллиона. Скорее всего, ближе всех к истине пакистанский историк Стивенс, который в 1963 году остановился на цифре приблизительно в полмиллиона индийцев и пакистанцев. О вызванной же расколом потере моральных ориентиров можно судить по обращению с похищенными женщинами: во время карательных или просто грабительских рейдов обеих сторон женщин не убивали, а забирали в качестве трофеев. «После того как резня заканчивалась, — говорится в одной военной корреспонденции, — девочек раздавали, словно десерт». Многих просто продавали — либо бросали, изнасиловав.
Некоторых, впрочем, насильно выдавали замуж, и потом, после страшного 1947-го, правительства в Дели и Исламабаде принялись за работу по розыску и репатриации таких несчастных. Кто-то радовался возможности вернуться, другие, боясь, что родные не захотят принять их назад, отказывались ехать. Этих последних, в соответствии со взаимными договоренностями и общим настроем общества, везли туда, откуда они родом, насильно — так продолжалось до 1954 года.
Эпилог. Неизбежность.
Могли ли британцы предотвратить или смягчить эту кровавую вакханалию и избежать раздела страны, если бы они не оставили колонию в самый драматический момент? Тут мы опять возвращаемся к вопросу о престиже. Именно неизбежность завершения их владычества, всеобщее осознание этого близкого конца и создало атмосферу нетерпимости в 1945—1947 годах. Все ждали урегулирования, но война лишь усилила религиозную окрашенность индийских политических сил. Отсюда — кровавые столкновения, отсюда, со всей неизбежностью, — и развал Индии. Насилие стало и причиной, и следствием раскола, и англичане, почти выпустившие уже из рук административные вожжи, не могли сдержать враждующие группировки. Финансовая ситуация внутри самой Великобритании не позволяла содержать огромный воинский контингент, необходимый в этих условиях и ненужный раньше. Решение уйти было просто продиктовано знаменитым британским здравым смыслом...
Первую индийскую железную дорогу протяженностью 240 километров — из окрестностей Калькутты в угледобывающие районы нынешнего штата Бихар — британцы открыли в 1850 году. На фото — строительство станции
Мы же, руководствуясь тем же самым здравым смыслом, можем рассудить: едва ли британцы виновны в осознанном потворстве индийскому расколу. Ведь основной пафос их двухвекового господства, в конце концов, состоял в обратном — во всяческом объединении: политическом, культурном, социальном. Разве не они, некогда воспользовавшись разобщенностью субконтинента, покорили и соткали в одно пестрое одеяло его разрозненные земли, впервые ввели общеупотребительные, знакомые всем государственные языки, опутали страну сетью железных дорог и телеграфных проводов, подготовив, таким образом, почву для организованного сопротивления своей же собственной власти в дальнейшем? Вполне возможно, что если б не колониальная история Индии, на ее территории сегодня располагалось бы примерно два десятка государств…
Но как бы там ни было, век «старого империализма» закончился. Теперь, в начале ХХI века, мы наблюдаем попытки — правда, при помощи той же военной силы! — насадить уже совершенно новый его вариант, империализм политических систем и идей. Возможно, с учетом распространения гуманитарных ценностей задача эта сама по себе довольно достойная. Но, помня уроки британского владычества в Индии, стоит осознать: все на политической карте мира рано или поздно кончается. И, как правило, — кончается драматически.
Роберт Аптон
Отверженные
В Индии судьбу определяет кастовая система. С самого рождения каждый индиец знает, на что он имеет право, иначе говоря — брахман он, кшатрий, вайшья, шудра или ачхут — неприкасаемый. Брахманы принадлежат к самым высоким кастам, неприкасаемые — к самым низким. На них приходится вся самая тяжелая и грязная работа. Но чувствуют ли они себя при этом «униженными и оскорбленными»?
Более двух тысяч лет назад в Индии сформировалась известная система, поделившая общество на замкнутые профессиональные группы. С тех пор каждый индиец рождается членом одной из них, всю жизнь занимается той же работой, что его предки, и не имеет ни права, ни возможности изменить свою судьбу. Законы жизни каждой касты записаны в религиозноправовых текстах (дхармашастрах) и в той или иной степени соблюдаются до сего дня.
К неприкасаемым (на хинди — «ачхут») относятся те, на кого возложен тяжелый физический труд, например — уборщики и кожевники. А еще — рыбаки, мясники, проститутки, бродячие артисты, уличные ремесленники. Самым тяжким в их положении во все века была не столько нищета, сколько социальная изоляция. Закон запрещал им питаться в обычных столовых, носить нарядные одежды, брать воду из общественных колодцев, возделывать землю и получать образование. Считается, что неприкасаемые несут на себе «грязь» своей профессии, а следовательно, могут «осквернить» своим прикосновением человека или пищу, а своим присутствием — жилище или храм.
