А после они... - Юлия Резник
Фома открывает дверь и реально пытается выйти из машины! Чтобы что? Добраться до той рыгаловки пешком под палящим солнцем?!
— Сядь! — цежу я. — Я тебя отвезу.
— Широта твоей души потрясает.
— Обязательно вести себя как говнюк?! Что я тебе плохого сделала, что ты… ты… со мной вот так?!
Он все же меня доводит! Я чуть не плачу. Ведь правда, если так разобраться, от меня они с Аленкой видели лишь хорошее.
— А ты не понимаешь?
— Нет. Объясни.
— Меня заебало, что ты чуть что — тычешь мне в морду папочкиными деньгами.
Фома распахивает окно, впуская в салон душную влажность. Достает и подкуривает сигарету.
— Я тычу? — растерянно моргаю. — Ты совсем?
— Сначала с барского плеча оплачиваешь Аленке лечение в Германии, теперь пытаешься оплатить мой гребаный обед…
— Если бы не это лечение, она бы умерла гораздо раньше!
— Я насобирал ей денег на операцию в Израиле! Но влезла ты со своей гребаной благотворительностью, и все пошло по пизде.
Резко жму на тормоз, глядя в одну точку перед собой. Наверное, мне надо как-то переварить сказанное. И желательно в одиночестве. Он что… Реально меня винит в Аленкиной смерти? Думает, я специально? Да мне даже в голову такое не приходило. Наверное, потому что это, блин, полный бред, который мог прийти в голову лишь такому придурку, как Феоктистов!
— Твоя забегаловка. В бардачке дезинфектор. Рекомендую протереть как следует стол и приборы, если ты все же решишься здесь отобедать, — замечаю мертвым голосом.
— Обойдусь.
На то, чтобы выбраться из машины, у Фомы уходит раз в пять больше времени, чем потребовалось бы ему здоровому. Отмечаю это краем сознания, потому что все мои мысли кружатся вокруг его слов. Отчего-то на ум приходят такие сюжеты, что хоть вешайся. Он же не думает, что я специально нашла самого херового онколога во всей Германии? Господи, там же созывались целые консилиумы. Аленка постоянно консультировалась — то у одного хирурга, то у другого. Все они сходились на том, что мы выбрали единственно правильный в ее ситуации протокол лечения. Фома не может этого не понимать. Значит, ему просто нужно найти козла отпущения… Вот и все. Как и любому среднестатистическому человеку, ему сложно признать, что в случившейся с ним беде нет ничьей вины. И потому зачастую Феоктистов сам определяет виновных. Жаль, я только сейчас узнала о роли, которую он мне отвел. Это многое бы объяснило…
Паркуюсь у ресторана, который выбрала изначально. Даже что-то заказываю. Но когда официант приносит счет, очевидным становится, что я не прикоснулась ни к одному из выбранных блюд. Бедный парнишка огорчается, решив, что мне не понравилась их кухня. Как могу в таком подавленном состоянии, убеждаю его, что дело вообще не в еде, и возвращаюсь за Фомой.
— Слушай, извини, да? Я не хотел тебя обидеть, — неприветливо замечает тот.
— Проехали. Может, у тебя сохранились ко мне еще какие-то претензии? Так давай, я их выслушаю. Обиды не рекомендуют копить.
— Нет у меня никаких претензий. Поехали уже.
— Вижу я, как их нет, — хмыкаю.
— Проехали, Женьк, — Фома вновь включает рубаху-парня.
— Я больше всего хочу проехать, — вздыхаю. — Но что-то не похоже, чтобы ты сам отпустил ситуацию. Мой тебе совет — бросай цепляться за прошлое. Его уже ничто не изменит. Заведи девушку…
— А с чего ты взяла, что ее у меня нет?
И правда. Сижу, перевариваю — дура дурой.
— О… Ну, тогда поздравляю.
— Это же Тай, Женьк. Тут на каждом углу такие девочки, что у меня наутро яйца, что те сдувшиеся шарики.
— Фу, избавь меня от подробностей, — брезгливо передергиваю плечами. Ему опять шуточки, а я ведь поверила. И чуть не захлебнулась от жгучей ревности, подкатившей к горлу. С другой стороны, с живыми, в отличие от мертвых, еще как-то можно конкурировать.
— А что так? Ты чего покраснела, как целка, а, Женьк? Как будто не в одном городе живем. И как, кстати, поживает отцовский бизнес?
— Нормально. А что? Хочешь приобрести квартирку?
— Ха-ха. Очень смешно.
— Ты бы мог. Если бы перестал страдать ерундой и вернулся к нормальной работе.
— Говоришь один в один, как моя маман.
— Наверное, потому что нам обеим на тебя не плевать.
Вот так запросто я признаюсь в том, что он мне небезразличен. И нет, я не жду от него по этому поводу каких-либо восторгов. Но его: «Вон, кажется, туалет. Притормози, а?» царапают откровенным пренебрежением.
Туалет, значит? Опять издевается. Ну почему он такой козел?! Разве сложно было… я не знаю, просто промолчать? Ведь я ему о высоком, а он…
Почему его нет так долго? Нервничая, постукиваю пальцами по рулю. Проходит еще минута, пять. А когда я уже решаюсь пойти проверить, не утонул ли Феоктистов в выгребной яме, он плюхается на сиденье рядом — бледный как смерть и дышащий так, будто он не в сортир отлучался, а на очередной этап соревнований по многоборью.
— Что случилось?
— Похоже, съел что-то не то.
— Похоже? — закатываю глаза. — Ну и что будем делать?
— Проходить границу, — стискивает зубы Фома.
Глава 3
Границу мы все же каким-то чудом пересекаем. А вот с возвращением назад намечаются серьезные трудности. Фоме буквально на глазах становится хуже. Вставать в обратную очередь, когда он через каждые две минуты убегает в кусты — не вариант. Но разве этому упрямому барану что-то докажешь?
В очередной раз оставшись одна, выдыхаю. Усилием воли заставляю себя собраться, чтобы без лишних эмоций обдумать ситуацию, в которой мы оказались, и найти из нее хоть какой-то приемлемый выход. В свое время я получила хорошее образование. У меня есть опыт антикризисного управления, который здорово пригождается и в обычной жизни. Наверное, самое время к нему прибегнуть. А для этого не мешало бы провести качественный анализ вводных. Что мы на данный момент имеем? Кроме прочего — мой единственный шанс побыть с ним вдвоем хоть немного.
Внезапно, как всегда в этих краях, на землю обрушивается тропический ливень. Капли дождя, крупные, как фасолины, барабанят в крышу, создавая оглушительный грохот, от которого не спасает даже серьезная шумоизоляция. Вода потоком стекает по лобовому стеклу, и очевидно — дворники ни за что не справятся с ее напором.
Пассажирская дверь открывается. Поди, Фоме было не очень-то комфортно в кустиках. Даже серьезно ухудшившаяся видимость не мешает разглядеть, как трепещут и гнутся под тяжестью дождя листья деревьев, будто вымаливая прощения у разгневавшегося неба.
— Может, все-таки
