Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1996 № 01-02
ПАМЯТИ, энергия — открыта в 2008 г. профессором Н. Паком, что способствовало дальнейшему развитию мнемофизики (см.), а также прикладной психологии истории (см. «Историко-психологические дисциплины»). Накопление энергии приводит к эмоциональному взрыву. Этот эффект был замечен еще в глубокой древности — «камни вопиют». Подобное явление на короткое время могут вызывать отдельные заряженные частицы энергии при воздействии на сознание индивидуума. Затем волны затухают…»
«Краткий словарь начинающего психолога», 2027 г.«Шведы, известные в русских источниках как варяги, проникали в верховья Волги и Днепра, стремясь к Каспийскому морю.
Славяне отражали варяжские вторжения, нередко прогоняли варягов за море…»
«История Средних веков», т. I, 1981 г.«И Торстейн с дружиной пошли в Ирландию, и грабили ее, и взяли много золота и серебра.
В тот же год брат его Торгрим Деревянная глотка уплыл в Гардарик и сгинул там, потому что страна эта очень большая…»
«Сага о Торстейне», запись XIII века, отн. предполож. к началу X века.Они сожгли ладьи чужеземцев. Сухое дерево горело высоко и быстро, и они смотрели, стоя на берегу. А потом пошли к своей разоренной деревне, где все предстояло строить сызнова — неизвестно, в который раз. Но они жили здесь всегда, откуда бы ни приходила угроза — из ближней степи или, как сейчас, с севера, они жили здесь, это была их земля, и они привыкли ее защищать. И никто из чужих не ушел живым.
1985 г.Валерий Ярхо
ЗВОН
Метель резко и больно ударила по лицу монгольского сотника, ведшего свой отряд сквозь сугробы и снежную круговерть. На мгновение он ослеп, но лишь на мгновение, острый глаз степняка разглядел то, что он и его отряд искали. Запах дыма, очагов русской деревни, принесенный ветром, они учуяли давно и шли на него, словно волки по следу. Ветер, как будто искупая свое невольное предательство, яростно бил их ледяной крупой, рвал на них одежды, слепил коней, но ничто не могло остановить непобедимых воинов хана Батыя. Хан милостиво отдал покоренный русский город и окрестности на разграбление.
К этой деревне сотник привел своих людей первым. Это будет их добыча, только их! По праву войны!
Предвкушение, радостное ожидание и волнение охотника, азарт волка перед прыжком на шею коня вырвались из груди сотника криком:
— Ур! Ур! Кху! Кху! Ур-р! Вперед!
И, хлестнув камчой своего коня, он повел свой отряд к деревне.
Жители Оленьего Вражка, деревеньки в одну улицу, зажатой меж лесом и глубоким оврагом, не видя монголов за снежной пеленой, а лишь слыша их страшный боевой клич, заметались бестолково, сталкиваясь друг с другом, хватаясь то за скарб, то за дреколье, и в страхе смертельном, чуя, что крики эти несут гибель неминуемую, вскрикивали страшно в отчаянном исступлении:
— Господи! Пронеси! Спаси и сохрани! Прости прегрешения Наши, Господи! Иже еси…
«Бо-мм!» Ударил колокол на колоколенке деревенской церкви. «Бо-мм!» Поплыл тяжелый и скорбный звон. И люди бросились на звук родного колокола от диких криков из снежной Мглы, как дети, испуганные чем-то, бегут к матери. Войдя в храм и затворившись в нем, молились горячо и истово, как всегда бывает с грешными, столкнувшимися с тем, что их грешным силам не преодолеть.
— Господи! Защити! В руцу твою влагаем жизнь и души свои, Господи!
С первым ударом колокола радость ушла из сердца сотника. Но, разгоряченный скачкой, он, оторвавшийся с несколькими всадниками от своего отряда, все рвался сквозь снежную целину к своему празднику. Ибо нет ничего слаще, чем топтать поверженного противника, грабить его безнаказанно и насиловать. Этот праздник искупает страх, усталость и боль войны. Он — цель ее и причина.
По мере приближения к деревне звон, тяжелый и скорбный, становился все громче, и вместе с ним в сердца монголов вползал страх, липкими и холодными своими руками он охватывал души бывалых, прошедших не одну жестокую сечу, воинов. Замирая, ждали очередного удара, и с каждым ударом тяжело бухало у них в груди и кровь ударяла в голову.
У околицы всадники нерешительно затоптались, не в силах гнать заупрямившихся коней. Сотник, видя, что люди его боятся, и чувствуя страх сам, злясь на себя и своих людей, испугавшихся непонятно чего, пересиливая себя, взвыл яростно:
— Урр! — И охаживая камчой коней и воинов, ворвался на единственную улицу Оленьего Вражка, стремясь достигнуть церкви и оборвать проклятый звон. Но чем ближе, тем невыносимее становился этот звон, и сотнику хотелось спрыгнуть с коня, зарыться в снег и, вгрызаясь в мерзлую землю, уйти от накатившего ужаса.
— Урр! — вскричал он, гоня смертную тоску, сдавившую грудь. Но крик его был тихим и жалобным, никому, даже ему, не слышным за воем ветра и громовым гулом колокольного звона. Воины зажимали уши и падали с коней, которые в испуге ржали, становились на дыбы, и не было такой силы, которая заставила бы их идти навстречу звону.
Наиболее сильные, шатаясь, шли за сотником. Когда до храма осталось совсем немного, снег с еще большей силой обрушился на них. Вытянув руку и зажмурив глаза, сотник, отчаянно напрягаясь, шел вперед. Глаза его застила мутно-красная пелена. Вот сейчас он ткнется рукой в стену и, держась за нее, пойдет к церковным вратам, ворвется внутрь, и — держитесь, русы, не поможет вам тогда чародейство!
Он шел и шел, но стены все не было, рука его проваливалась в пустоту. Наконец ноги его тоже потеряли опору, сердце, не выдержав, лопнуло, и на дно оврага он скатился мертвым.
Сидя на коне и кутаясь в богатую песцовую шубу, Батый наблюдал, как складывают погребальный костер для погибшего при штурме Коломны брата Кеюлькана. После вчерашней метели подморозило, и солнце, стоявшее в ледяной синеве январского неба, немилосердно слепило, отраженное в мириадах снежинок, лежавших сплошными, рыхлыми еще сугробами, повсюду насколько хватало взгляда. Ветер поднимал легкую снежную пыль, и та сверкающими клубами носилась меж суетящихся людей. Засмотревшись на игру света, Батый не сразу услышал, что его окликнули.
— Хан! — почтительно позвал еще раз голос темника. — Хан! Прискакал воин из отряда сотника Аргына. Он говорит, что отряд погиб, Аргын пропал.
— Что? — мгновенно пришел в ярость грозный победитель. — Они встретили русов?
— О нет, хан! — трепеща от страха, воскликнул темник. — Их убили не русы.
— Кто же убил их? — еще пуще ярясь, спросил Батый.
— Он говорит, что их убил… — темник замялся.
— Ну? Отвечай же!.. — прикрикнул хан.
— Он говорит, что их убил звон! — выпалил темник и замер, глядя себе под ноги.
— Что? — изумился Батый. — Звон? Какой звон?
— Звон колоколов русского храма, — все так же, не смея взглянуть на хана, отвечал темник.
— Где этот воин? — спросил Батый без гнева.
— Он здесь, о хан, но он едва жив…
— Приведите его!
Приведенный под руки воин, увидя грозного хана, пал на колени и на четвереньках пополз к нему, замерев лишь шагах в пяти.
— Говори! — приказал Батый.
С трудом ворочая языком, запинаясь, воин сказал:
— Хан! Аргын привел нас к деревне, о которой он выпытал У пленных накануне. Мы с трудом нашли ее, а когда до нее оставалось совсем немного, вдруг… — воин замолчал, но, пересилив себя, продолжал: — раздался звон, да такой ужасный, что многие из нас попадали с коней. Я упал тоже. Уцелевшие бросились к храму, чтобы прекратить звон, но у меня не было сил идти навстречу звону. Когда я очнулся, в живых не было никого, только кони без всадников носились по деревне. Храм русов тоже исчез! Но проклятый звон был! Только шел он теперь из-под земли. Мне удалось поймать коня… — Но тут у рассказчика горлом пошла кровь, и он стал заваливаться набок. Воины оттащили труп в сторону.
Батый молчал. Странные мысли проносились у него в голове… «Это все от леса. Как можно жить, когда кругом леса? И почему русы вместо того, чтобы бежать в этот лес, запираются в своих храмах, там их режут, как баранов, а они все равно… Зачем? Почему? В лесу страшнее? А может, в храмах все дело? Может…» Не додумав до конца, он погнал от себя дурные мысли.
— Пойдем посмотрим эту деревню, — приказал он.
Придя со многими воинами в Олений Вражек, Батый с ужасом увидел погибший отряд, полузанесенный снегом. Лица погибших были синюшно-черные, у многих у рта и ушей замерзли подтеки крови, хотя ран не было видно. Погибшие лежали везде, где их застала смерть, кроме большой площадки на краю оврага. Не было видно ни одного руса, дома стояли покинутые, церкви и следа нет. И вдруг откуда-то из-под земли раздался колокольный звон такой силы, что задрожала земля, завибрировал воздух. «Бо-мм! Бо-мм!» Беспрерывно бил и бил подземный колокол. Чувствуя нездоровую истому, видя, как шатаются в седлах воины в такт ударам, Батый смог крикнуть лишь, пересиливая себя:
