Мои бывшие - Дана Блэк
Неужели она смирилась, что мы вместе? Но ночь ведь, идти никуда не хочется.
— Или тебя не снимаем, так как у вас не отношения, а потрахушки? — Марина разозлилась на мое молчание.
— Я приду. Фотографии приличные, надеюсь?
— Разумеется, не в белье. Я же не шлюх снимаю, а семью. Яна, блин, вечно ты тупишь! Платье надень то, красное, которое я тебе дарила. На фотке зачетно будет смотреться, твой месяц — декабрь. Отфотошопим и колпак добавим новогодний.
Платье малость развратное, хотя… хотя это как посмотреть. Выше колен, но вырез на груди скромный. Обтягивает, правда, как вторая кожа — кажется, это платье-бандаж, так оно называется.
— Ладно. Когда идти?
— Сейчас. Морду я тебе сама накрашу.
Я взглянула на себя в зеркало — вроде волосы прилично лежат, тон кожи нормальный. Идти никуда не хочется, но до Лабовых я дойду, это всего-то в конце улицы — с одним из братьев Лабовых Марина сейчас любовь крутит.
Платье я натянула быстро, накинула пальто, туфли на семисантиметровой шпильке, и вышла из дома. Плевать, что я не хочу туда идти, но ведь это будет подарок Мирону! Семейный календарь, и я тоже должна там быть.
На улице непривычно пусто, но в окнах горит свет. Все по домам, погода промозглая, и я ускорила шаг. Вдруг фары впередистоящего автомобиля замигали, и мои пальцы на руках укололо нервом — всегда так бывает, когда волнуюсь.
Я не дошла до машины, решила перейти улицу. Конечно, никто мне ничего не сделает, у нас приличные люди живут, но… предчувствие было такое, что не стоило мне из дома выходить.
Я услышала хлопок дверью, и ускорилась. Побежала бы, если бы не шпильки. Но… меня догнали, сдавили сильные руки — за плечи, рот зажат ладонью, и запах этих духов я узнала.
Мерзкий он, хоть и дорогой.
А затем и голос. Тоже мерзкий, от которого поджилки трясутся.
— Ходишь тут одна. Красивая. Приключения ищешь? — зашептал отец Мирона.
Тарас.
Ненавижу его.
— Не кусайся, или без зубов останешься, — рыкнул он, и потащил меня через улицу, к своей машине.
Но тут вышла тетя Надя, я увидела, как открылась дверь в ее дом, а затем и ее саму в домашнем платье с котом на руках.
— О, Тарас, — махнула она рукой.
Мужчина обнял меня, остановился, и помахал ей. А я… я так устала от всего этого, не хочу быть жертвой — безмолвной, все сносящей.
— Тетя Надя, позвоните моим родителям, — крикнула я. — Тарас меня к себе в машину тащит, он… я не хочу. Помогите, прошу!
— Девочка перепила, я хочу привести ее в чувство и отдать родителям, — пояснил Тарас.
— Это не так, — закричала я.
— Ну и молодежь, — фыркнула тетя Надя, и захлопнула дверь.
А Тарас потащил меня к машине. Шпильки неприятно царапали асфальт, цеплялись за камушки, и я пыталась сопротивляться, пыталась… казалось, что нечто страшное произойдет, если он затащить меня в машину…
… затащил. Втолкнул на сидение, и навалился сверху — пахнущий своими ужасными духами, табаком, ментолом и алкоголем.
— Ты расстаешься с моим сыном. Хочу тебя, девочка, — зашептал он, задирая мое платье. — Мой пацан себе другую найдет, а ты моей будешь. Не пожалеешь, — он влажно целовал мою шею, губы, а я… нет, не плакала, я просто в шоке была, и пыталась не допустить только того, чтобы он сумел раздвинуть мои ноги.
— Отпустите…
— Будешь послушной, и твой отец сумеет разбогатеть. Мать перестанет носить поддельные жемчуга, — он прикусил меня за шею, и больно всосал кожу — не целуя, а пожирая меня. — А будешь сопротивляться, вы разоритесь, девочка. Дом ваш куплю, выселю вас, акции обесценю… ты этого хочешь? Тебе лучше хотеть меня.
Ладонь его добралась до моего живота — платье измято, ноги я сжимаю до боли в коленях, но он сильнее. Лапает бесцеремонно, и всем плевать. Мы у дома Лабовых, здесь все знакомые, и никто, никто мне не поможет. Никто не спасет, если только я сама не спасу себя.
Как же он мерзок! Как же я ненавижу его!
— Раздвинь ноги, Яночка, — осклабился он, и поддел ладонью мои трусики.
Боже я сейчас отключусь от ужаса.
— Поцелуйте меня, — выдавила я, и раздвинула ноги.
Тарас ухмыльнулся победно, и склонился надо мной — это мой последний шанс. Я впилась в его губу изо всех сил, и зарядила ему коленом между ног, извернулась, и чудом выбралась из машины.
Побежала — ноги босые, где туфли я не знаю, наверное, в машине. Но боли нет, хотя на асфальте и осколки иногда встречаются, и мелкий щебень. Я просто бежала домой, где можно укрыться, спрятаться от этого страшного человека.
Я сумею донести все до родителей, мама не верит, но я на колени перед ней брошусь, и перед папой. И Мирону все расскажу… Боже,
