DELETED - Катерина Кюне
«Р.» — значит Раиса?
А бабочка, выходит, была сигнальным маячком, который указал место надписи? Но по сравнению с чудом, каким была та ярко-синяя метка, надпись казалась ничтожной.
Что значит «Всё впереди»? У кого? Впереди чего?
Мне слабо верилось, что эту надпись сделала Раиса, которая в последнюю нашу встречу не имела сил даже на то, чтобы сделать пару шагов. Как она могла научиться фокусу с бабочкой? И уж если в ней таились такие удивительные силы и способности, неужели она не могла оставить что-то более весомое и конкретное, чем «Всё впереди»?
История эта была такой расплывчатой и странной, что я решила о ней умолчать. Вместо этого я сказала Тане, что Раиса слишком слаба, чтобы произносить длинные речи, и потому велела передать только то, что очень Таню любит и уверена, что у дочери впереди ещё много счастливого времени.
Теперь Таня просит рассказать о том, как её матери живется в Бардо, а это значит, что мне нужно подпереть старую ложь новой.
— Обычно люди в Бардо ничего не делают. Они просто сидят и ждут, словно…
(Грешники Страшного Суда…)
— Словно пациенты перед кабинетом врача.
Я имела в виду избавление от тягот земных юдолей или что-то вроде того, но получилось, похоже, прямо противоположное.
— Их окружают другие люди, — честно говоря, я ни разу не видела, чтобы обитатели Бардо как-то взаимодействовали между собой. — Так что им не скучно.
Я испугалась, что сейчас Таня попросит рассказать о людях, окружающих её мать, чтобы понять, насколько той повезло с соседями.
— Ещё там есть местные существа, завсегдатаи. Некоторые из них похожи на горящие кусты, а другие — на сгустки серого тумана, которые издалека можно принять за камни…
Это была одна из тех легенд, что постоянно пересказывались на форумах бардонавтов. Якобы если долго идти сквозь Бардо в одном и том же направлении, то попадёшь в долину камней. В знакомой мне части Бардо серые валуны тоже попадались, но в долине, по слухам, камней было в разы больше, и не все они были камнями. Некоторые из них двигались и даже «пели»: тихо и монотонно, как вечно затихающий колокол или поющая чаша. Кто-то из бардонавтов утверждал, что при его приближении камни приняли антропоморфный облик и преградили ему путь, словно давая понять, что дальше людям проход закрыт. Кто-то утверждал, что существа безмолвно преследовали его, пока он не ушёл на достаточное расстояние от долины. И что каждый раз, когда он оборачивался, то видел колоннаду дымных столбов, угрожающе нависших над ним. Я не очень-то верила этим рассказам. Если бы их автор написал, что после встречи с серыми существами он боится возвращаться в Бардо, я бы ещё подумала. А так всё это выглядело как пустое бахвальство, которое традиционно приправляют изрядной порцией вранья.
— Я хотела бы сама однажды исследовать Бардо, зайти далеко вглубь… — сказала я, и Таня посмотрела на меня почти с восхищением, и от этого взгляда по телу разлилось приятное тепло. И я добавила, то что собиралась. — Но пока я не могу справиться со страхом.
(Если бы по ночам я не боялась спать, если бы не вздрагивала от каждого движения воздуха, если бы встречи с людьми не выматывали меня так сильно, если бы мне сделали операцию по удалению страха…)
— Я бы пошла вместе с тобой, если бы умела. Вдвоём не так страшно, — заявила Таня.
(И узнала бы, что половина моих рассказов — утешающее враньё.)
И тут мальчиковая часть меня, которая в моих снах бесцеремонно домогалась женщин, а в реальности подсовывала коллегам женского пола анонимные букеты, внезапно брякнула:
— А ты смотрела «Невероятное кино»? — имея в виду то, если она не смотрела, то я сейчас приглашу её в кино. «Невероятное кино» — это такой фильм, который известный режиссер снял о своём брате — тоже известном режиссёре.
— Это где режиссёр про режиссёра?
— Вроде того. Значит, он тебе не понравился…
— Я этого не говорила! Нет, там всё это очень мило. Только неправда.
— В смысле он переврал биографию?
— Нет, я имею в виду, что в моей жизни обычно бывает так: вначале ты никем ни стал, потом твой брат никем ни стал, а потом о вас никто не снимает кино.
Так моя попытка пригласить Таню на свидание провалилась, и мы вышли из кафе, чтобы отправиться по домам. На станции, откуда нам нужно было уезжать на разных поездах, потому что жили мы в противоположных частях города, Таня шагнула ко мне, уверенным жестом приобняла и хотела поцеловать в щеку. От неожиданности я вся сжалась и инстинктивно увернулась от поцелуя, так что Танины губы скользнули по моей щеке и оказались где-то пониже уха. Таня отступила на шаг, как ни в чём ни бывало улыбнулась мне, но ничего не сказала. Её губы были тёплыми, и когда она поцеловала меня, я почувствовала запах её волос: ромашковый и трогательный, словно она мыла голову детским мылом. Она повернулась и торопливо зашагала в сторону платформы, куда уже подходил её поезд, а я стояла и смотрела, как через проёмы между колоннами в зал хлынули потоки людей — слаженно, словно исполняя какой-то коллективный танец в громадном танцевальном зале. А может, это был спектакль, изображающий хаотичность толпы, но поскольку «хаотичность» была многократно отрепетирована, то выглядела абсолютно упорядоченной. Люди ловко сгруппировались в новые потоки: на переход и на эскалатор в город. И только некоторые из них выделялись из общей массы: на их лицах бродили улыбки, а взгляд блуждал по залу. Они нарушали стройность «хаотичности», ввинчивались поперёк течения, находили кого-то, обнимали, и уже парой вливались в людской поток…
Внутри у меня было пусто. Пока мы сидели в кафе, я выдавливала слова, нервно теребила салфетки, бесконтрольно начинала ломать ногти и тут же останавливала себя, и ждала, ждала, когда наконец
