Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1974 год
Если семья большая, то имена детей могут составлять целую фразу. Например, в семье растут дети с именами: Вьет, Нам, Ань, Хунг, Тиен, Конг, Ви, Дай. А вместе получается фраза: «Героический Вьетнам одержит великую победу». Первому ребенку в семье часто дают имя Ка — «старший», а последнему Ут — «самый младший». Женские имена обозначают обычно нечто нежное и красивое: Дао — «цветок персика», Луа — «шелк», Нгок — «жемчужина».
...Давая детям такие имена, как Рис, Вода, Дом, Поле, люди мечтали, чтобы у них всегда были рис, дом и чтобы их жизнь стала лучше.
Вся история вьетнамского народа отражается в системе наших имен. До августовской революции 1945 года крестьяне находились в кабальной зависимости от помещиков. Иногда помещики брали на себя право давать крестьянским детям имена. И чтобы подчеркнуть разницу между бедными детьми и своими собственными, давали им некрасивые, унизительные имена. Да и многие суеверные крестьяне, желая, чтобы их дети ничем не болели, не смели выбирать им красивые имена, а давали только такие, как Эть (Лягушка), Зюн (Червяк), Тхео (Рубец)... Они верили в то, что злые духи не обратят внимания на детей с такими именами и оставят их в покое.
В годы революции появился ряд новых имен. Приведу здесь один пример. В годы Сопротивления против французских колонизаторов у Хо Ши Мина было восемь ближайших помощников. Каждому из них надо было придумать легко запоминаемый псевдоним, и Хо Ши Мин предложил восемь имен, которые вместе составляли благозвучную и интересную по смыслу фразу. На русский язык она переводится так: «Длительная война Сопротивления обязательно увенчается победой».
Я поведал малую часть из того, что можно рассказать о наших вьетнамских именах, но мне бы очень хотелось, чтобы они стали вам хоть чуть-чуть понятнее. Ведь в них и наши обычаи, и наша история.
Тхай Ба Тан
А. Дридзо, кандидат исторических наук, Л. Минц
Алмазы Берега Скелетов
Аристотель Онассис совершил незаконную сделку: он приобрел алмазные шахты на территории, которая практически никому не принадлежит. Земля эта чрезвычайно богата, хотя детально и не исследована. По площади она не уступает Франции и Италии, вместе взятым, живет же на ней меньше миллиона человек. Находится эта территория лишь в нескольких часах полета от Европы, но неприступна, как крепость; она напоминает пограничную зону, где легко делают деньги и не любят посторонних глаз, и одновременно пороховую бочку, готовую в любой момент взорваться, — ведь здесь 90 тысяч белых держат в рабстве 600 тысяч негров. Для этой земли история только должна начаться — настоящая история, та, которая приходит с независимостью.
Пока что у этой земли два имени: одно, почти неизвестное и предназначенное для Организации Объединенных Наций, — Намибия; другое — для тех, кто десятилетиями держит ее в оковах и цепляется за старое название, — Юго-Западная Африка.
Под этим именем ее знали наши деды, и оно не случайно встречается еще на географических картах. До первой мировой войны это была немецкая колония — в те времена германская империя простиралась от Того и Танганьики до тихоокеанских островов. Когда же немногочисленные отряды кайзера в Юго-Западной Африке были разгромлены на плато Виндхук, южноафриканцы (а точнее — сторонники теории «белого превосходства» в Южной Африке) решили, что лучше оставить эту землю себе. Без особых хлопот они сумели добиться включения в Версальский договор статьи, гласившей что Юго-Западная Африка передается под опеку Южной Африки. Шли десятилетия, и об этой земле никто не вспоминал, зато помнили о ней финансисты из Кейптауна и Иоганнесбурга. Потом последовала вторая мировая война, за ней — Устав Объединенных Наций, наконец, пробуждение закабаленных народов и деколонизация. Мандат на опеку уже несколько лет как аннулирован, но ЮАР никогда не соглашалась с решениями, принятыми в небоскребе ООН на берегу Ист-ривер. Более того, бросив вызов общественному мнению, она превращает Юго-Западную Африку в собственную провинцию — такую же, как Оранжевая, Трансвааль, Капская...
Попасть в Намибию нелегко. Ее столица напрямую связана с Иоганнесбургом, но власти Претории упрямо отказывали журналистам во въезде в эту страну. Они всегда смотрели на нее как на свою законную добычу, делиться которой ни с кем не собираются. Но вот наконец визы получены, можно заказывать билет. Современнейший «боинг», вылетающий из аэропорта Яна Смита, за два часа переносит нас на землю, чья судьба определяется привычной для этой части Африки логикой, согласно которой меньшинство, если оно намеревается удерживать власть и привилегии, должно прибегать к деспотизму, а если ему покажется необходимым, то и к насилию.
В аэропорту Виндхука оживленное движение. В стране, где расстояния огромны, а дороги можно пересчитать по пальцам, самолет занял место машины, ибо здесь без него просто не обойтись. Полет оставляет незабываемое впечатление: беспредельно далекий горизонт как бы олицетворяет одиночество, то одиночество, в которое ввергает человека древняя пустыня Калахари, занимающая значительную часть Намибии. Пустыня, как и море, — символ свободы. Но здесь, когда под крылом проносятся сотни километров безбрежного песка, ассоциация с понятием свободы словно бы смазывается, затуманивается, хотя сам пустынный пейзаж четок до резкости; вместо ощущения вольного пространства возникает болезненное ощущение чьего-то пристального внимания, слежки, контроля. Ощущение тут же подтверждается реальностью: из ничего, из пустоты вдруг возникают внизу проволочные заграждения, дороги резко обрываются, и в дрожащем воздухе вырастает зловещий прямоугольник полицейского поста. Ведь вся территория вокруг самой пустыни и внутри ее, все, вплоть до лесов на севере, представляет собой самый большой рудник, или шахту в мире. Добывают здесь то, что делает погоду на биржах Америки и европейских столиц. Медь, уран и, наконец, алмазы — такое количество алмазов, что оно могло бы обесценить этот камень и довести его цену до стоимости ширпотреба на прилавках супермаркетов, в среднем монополии, продолжающие владеть богатствами Юго-Западной Африки, вывозят отсюда шесть тысяч каратов алмазов в месяц. Больше половины бриллиантов, выходящих из-под искусных рук гранильщиков Амстердама, Антверпена и Лондона, — родом из Намибии. Но и это не все: здесь еще нефть, флюорит , вольфрам и другие полезные ископаемые. И кроме того, такое «природное богатство», от «разработки» которого местные белые по своей воле никогда не откажутся: дешевая рабочая сила. По этой части Намибия — рай для дельцов.
Алмазы, рассказывают мне, просто-таки сами вылезают здесь на поверхность земли, стоит, только сильному ветру задуть из пустыни. В некоторых местах у побережья над поверхностью океана торчат огромные бетонные глыбы, назначение которых на первый взгляд трудно объяснить. Между тем все весьма просто: бетонные глыбы разбросаны здесь для того, чтобы держать суда на достаточном удалении. Иначе контрабанда приняла бы такие масштабы, что цены на алмазы, которые устанавливаются и контролируются местными монополиями, неизбежно покатились бы вниз.
Алмазы объясняют всё: и полицейских, и колючую проволоку, и контрольные посты. Алмазы объясняют и причину, побудившую Онассиса вложить добрую, хотя, конечно, и меньшую, часть своего состояния в эти земли — что-то порядка 700 миллиардов лир. Эту взбудоражившую финансовый мир новость мне подтвердил человек, сидящий рядом со мной в крошечном арендованном самолетике. Николас — высокий, толстый и красный — бур во втором поколении. Пилот пустыни, как он сам себя рекомендует. Ни компасом, ни радиомаяками Николас в полете не пользуется, полагаясь только на собственное зрение, память и быструю реакцию; похоже, здесь, в пустыне, это и в самом деле лучшие помощники — ведь следить приходится за облаками да за редкими посадочными полосами, единственным ориентиром в необычном полете над песчаным ничто, скрывающим баснословные богатства. Вдали показался берег. Конечно же, зовут его Берегом алмазов. Однако настоящее его название, то, что стоит на картах, и то, что фигурирует в рассказах местных старожилов, — Берег скелетов. Рассказы эти похожи больше на легенду...
Пиво, сосиски и портреты Гитлера
Много лет назад два корабля были выброшены бурей на скалы, пунктиром выступающие из моря между Уолфиш-Беем и Свакопмундом. Пассажирам и командам удалось спастись и добраться до берега. Они двинулись через пустыню, но дни шли за днями, а конца ей не было видно. Они умирали от жажды один за другим...
Николас знает пустыню и знает многих, кто живет в ней. Время от времени наш самолетик пикирует вниз, Ник кому-то приветливо машет рукой, и мы снова взмываем вверх. Наша цель — рудники флюорита. Приземляемся совсем рядом с разработками; место это отстоит от ближайшего населенного пункта на 500 километров. Хозяева — двое немцев, муж и жена. Про него говорят, что он бывший нацист и до сих пор пунктуально празднует дни рождения Адольфа Гитлера. Таких, как он, в Юго-Западной Африке много. В апреле они трубят большой сбор: все «экс» собираются в Свакопмунде, небольшом городке на краю пустыни, который по местным масштабам считается, однако, крупным центром и идет сразу за столицей Виндхуком и Уолфиш-Беем. Слет начинают в ресторане, а позднее переходят в одну из многочисленных, скрупулезно подражающих мюнхенским пивных. Завершается вечер в роскошном жилище одного из местных воротил, естественно, тоже немца.
