С привкусом пепла - Иван Александрович Белов
На крохотной полянке ничего особо не изменилось. Трупы остались на месте, погрызенные за ночь лесной мелкотой. Бойцы осмотрели заросли.
Карпин уверенно полез в кусты и, ткнув под ноги, сказал:
– Тут трава примята была, и натоптано. Дальше я не пошел.
– Есигеев! – позвал Решетов.
– Здеся начальник, – перед ним бесшумно вырос невысокий, крепко сбитый азиат, якут или тунгус, с опухшим, морщинистым, изъеденным оспой лицом, одетый в советскую гимнастерку, немецкие штаны, самодельные, мягкие боты, жилетку, паршивым, рыжим мехом на ружу и вооруженный мосинкой с оптикой.
– След можешь взять?
– Отциво нельзя? – удивился коротышка. – Моя зверя в тайга следить, косуля, песец, узрун-кузрук, волк по-вашиму, циловека в лесу проста найту. Время мала-мала ната.
Азиат упал на колени, осторожно положил винтовку и пополз по земле на четвереньках, едва не задевая носом траву.
– Отошли все! Назад! – велел Решетов и подмигнул Зотову. – Этот любой лайке фору даст. Алтайский охотник, шорец, единичный экземпляр!
– Шорец на брянщине?
– Интересный случай. Зовут Амас Есигеев. Призван в июле сорок первого, до передка не доехал, эшелон разбомбили. Был ранен, сильная контузия, потерял память. Наши отступали, неразбериха и хаос, представляете какого человеку без памяти впервые оказаться за тысячи верст от дома? Бродяжничал, побирался по деревням. А мы выходили из окружения через Дубровку, есть такой поселок в Смоленской области. Немец еще не зашел, местные магазины грабили, тащили все, что не приколочено. Власть, естественно, первой сбежала, в сельсовете из партийных только бюст Ленина с отколотым носом остался. Глядим, народишко собрался, хохочут. Ближе подошли, на перроне нерусский человечек кривляется, вроде танцует, рожа пьяная, грязный весь, одет, как пугало огородное, ему хлеб кусками бросают, а он с земли ест. Придуркам потеха. Пришлось разбить парочку харь. Неруся взяли с собой. И знаете, память вернулась потихоньку, оказался человеком полезным. В лесу,, простая душа, врать не умеет.
– Редкое качество для нашего времени, – согласился Зотов.
– Сюда насяльник!
Амас посмотрел сияющими глазами и ткнул заскорузлым пальцем в подсохший след сапога сорок пятого размера, четко отпечатавшийся на участке влажной земли.
Глава 10
Есигеев взял след с цепкостью пограничной ищейки и, взяв, уже не выпустил из своих маленьких, даже на вид грубых, словно наждачка, рук. Опытный следопыт творит чудеса, вызывая священный трепет у непосвященных. На первый взгляд кажется, что выслеживание двуногой дичи в сумраке леса - работенка почище поиска иглы в стоге сена. На самом деле это не так. Зотов убедился в этом, вылавливая банды без меры расплодившиеся во время Гражданской войны. Достаточно большая группа людей, тяжело нагруженная оружием и припасами, не может не оставить следов. Ну при условии если это не профи из «Абвера» или особых подразделений НКВД. В данном случае профи не пахло, заметно по запущенному оружию и разнице в возрасте убитых. Есигеев медленно вел группу вперед, кропотливо отыскивая малейшие знаки: заплывшие отпечатки ног, сломанные сухие ветки и травинки, окурки, втоптанные в грязь, куски окровавленного бинта. Лес - открытая книга для того, кто умеет читать. Нужно родиться в лесу, стать частью леса, пропитаться духом прелой гнили и застойной болотной воды. Для остальных есть только однообразная картина кружащихся в дикой пляске древесных стволов. Теряешь ориентацию, голова идет кругом, на глазах непроглядная пелена. Сколько не пялься, ничего не увидишь. Даже Шестаков, охотник и проводник не из последних, завистливо крякал, когда шорец, хитренько щурясь, указывал очевидные, но совершенно не заметные неискушенному глазу следы.
– Ингус карацуповский! – восхитился в очередной раз Степан, наблюдая за Есигеевым, кверху задницей торчащим в траве. – Чиначук!
– Кто? – удивился Зотов.
– Чего, не читал? О, а еще образованный. Книжечка така есть, Фениморы Куперы, «Распоследний из магиян»!
– Из могикан.
– Один хер. Мы кады на северав санатории казенные ехали, в теплушке вумный человек был, прохессор из Петрограда,ему десятку впаяли за контреволюционную дейтельность и состояние в троцкистских кружках. Ничего мужик, хлипенький только, соплею перешибешь, одно слово – интилихент. И была у него книженция эта, про магиян, индейцев немытых, исконный американский прольтариати его, значится, героическую борьбу с пришлой буржуазией. Жили эти индейцы себе, в ус не дули, с голой жопой ходили, на бязонов, коров местных охотились. Все у них поровну было, натуральный социализм. И понаехали, значится, хранцузы, англичане и прочие капиталюги, принялись индеанцев злостным образом угнетать, с землицы сгонять, где они кукурузу с бананинами сеяли, бабенок их тискать. Как их, етить душу… А, скво по-ихнему, во! Кому такое пондравится? Началась промеж ними война, индейцы с, прости Господи, луками-стрелами, а капиталюги с пулеметов шпарят, как наши бабы тараканов кипятком жгут, а может и с еропланов бомбят, о том Фенимора то умолчал, он сам, писака этот, из дворян был, но очень простому народному индейцу сочувствовал.
– И чем дело кончилось? – спросил Зотов, из последних сил сдерживая смех. Молодец Шестаков, идет в ногу со временем, линию партии понимает хитрец.
– Побили голозадиков, – тяжело вздохнул Шестаков. – Силой взять не срослось, танки с еропланами не помогли, тады буржуи, бесово семя, посеяли меж индейцами рознь, приманили к себе богатеев, затеялась война наподобии нашей гражданской. С одной стороны капиталисты с подпевалами, с другой индейская беднота. АЧиначук, герой энтой книги, - следопыт и охотник навроде нашего нехристя-азиата, боролся с буржуазией, свою линию гнул, партизанил, оттого страданий множество принял, семью потерял, в конце враги сына злодейски сгубили. Остался Чиначук один, как перст, похожая у нас с ним судьба.
– Хорошая книга, – Зотову стало совершенно не смешно.
– Прохесор три раза читал, пока ехали, тишина в теплушке, детишки не гунькают и жрать не охото, так за душу берет, бабы плакали. А я, знаешь, чего накумекал?
– Интересно.
– Жалко индейцев энтих. Прохесор нам рассказал. Паи земельные за связку бус продавали, ну чистыедураки! Мне кто бусов за землю предложит, я в морду плюну и скажу: «Проваливай, мил человек, по добру, поздорову, и вилы мои любимые в спине унеси». Где это видано, столь паскудным образом трудящихся обирать? Они же как дети, греха не видали, срамоту листочками укрывали. Вот я и надумал, вышла
