Из жизни людей. Полуфантастические рассказы и не только… - Александр Евгеньевич Тулупов
Но вот совсем уж недавно узнаю, что один успешный, состоявшийся и, более того, состоятельный гражданин наш уже давно себя называет не так, нежели до́лжно ему звучать. Жена его, когда о нём упоминает, то не иначе как: «…мой Пото́кин, у Пото́кина, мы с Пото́киным…», — и т. п.
И тут вдруг выясняется, что он Па́токин. Одна буква, а какая колоссальная разница! Совершенно иной смысл… Будто перед вами нечто приторное, тягучее и осторожное — субстанция какая‑то, а не человек вовсе… Липкая масса, и всё тут… Нет, сам он, конечно, как был, так и остался, а вот фамилия, действительно, начала вызывать сомнения уже как бы и в самом человеке…
Я у него и спрашиваю:
— Так был смысл менять‑то?
А он мне на это целую историю рассказал:
— Посмотрел, — говорит, — я ещё в детстве кинофильм «Республика ШКИД», и там есть отрицательный такой герой — Слаёнов. Фамилия у него слащавая, и уж очень укладывается в образ вороватого и подлого ростовщика. И какое‑то будто сходство между нами возникло — Слаёнов и Па́токин. Мне показалось, что с такой фамилией можно и самому стать такою же сволочью. Поразмыслил, как будет достойнее и солиднее, взял да исправил одну букву. Ну, ещё и ударение поменял. Опять же, на фамилию Путин стала смыслом похожа: «путь» и «пото́к», — пошутил он и продолжил:
— Да что там — я… а Лев Толстой? Он же То́лстый! Это его предки облагородили фамилию. Представь, как звучало бы: То́лстый — «Вой-на и мир»? Или То́лстый — «Анна Каренина». Либо на вопрос, кто написал «Севастопольские рассказы», следовал бы ответ: То́лстый. И уж совсем — «Христианское учение» от То́лстого — грош цена такому учению…
Любил он ещё с крестьянами траву косить и на велосипеде по усадьбе ездить. Так они бы только и кричали: «Вон, наш то́лстый покатил!» Впрочем, наверно, они его и без того кричали — величали «то́лстый», народ‑то у нас сметливый…
Так что моя переделка в Пото́кина более чем невинна и оправданна, — заключил он.
* * *
А вот теперь‑то и я что‑то думаю: «Может, прав был Фердыщенко у Достоевского, и нельзя жить приличному человеку с дурной или неприятной для него же самого фамилией?»
Нельзя!
Такая непростая история
Первый раз я наблюдал эту особенность в одиннадцать лет.
Тогда со мной случилась ангина. Прошло несколько дней с температурой, и затем заболела поясница и живот. Ни на левом боку, ни на правом, ни на спине без мучений не полежать. Возникло подозрение на аппендицит, и меня на скорой увезли в больницу. Взяли анализ крови и пока ожидали результатов, то долго, очень долго не давали пить. Не положено, и всё тут! Такой сильной жажды не испытывал больше никогда в своей жизни. Помню, совсем уже поздний вечер: лежу в одиночном боксе и сквозь стекло смотрю на громадные настенные часы с бегущей секундной стрелкой. Замечательное развлечение! Каждую минуту, невольно отвлекаясь, лежу и вспоминаю журчащий поток, из которого пью чистую прохладную воду. Так было в жару в деревне, когда мы с ребятами, наигравшись в футбол, бежали к лесной быстрой речке и припадали в пол-лица меж камней к бегущему шустрому ручью.
Наконец‑то дежурная сестра, или это была санитарка, сжалилась и принесла полчашечки воды. Выпил и даже не заметил, будто воздуха глотнул.
И уснул…
Утром в коридоре включили радио. Слышно, как время от времени передают что‑то важное и тревожное. Это ежечасные последние известия, а следом одна и та же песня, ещё более тревожная, нежели сами новости. Хорошо её помню. И мелодию помню, и слова… Слова особенно:
«Но пиратам двадцатого века
Не отнять у Вьетнама неба!
Не отнять у Вьетнама солнца
И свободы вовек не отнять!
День и ночь, день и ночь
Мир повторяет упрямо:
Руки прочь, руки прочь
Руки прочь от Вьетнама!»
Как дубиной по мозгам той песней: новости, песня, затем какое‑то бормотание о трудовых буднях советского народа, и снова — новости и песня! Невольно начинаешь переживать не только за свой аппендикс, но и за такой далёкий, несчастный Вьетнам с его трудной, трагической и чрезвычайно героической судьбой.
А секундная стрелка на часах бежит и бежит… А минутная вдруг тикнет и стоит, и стоит… А часовая… Да чего уж там — про часовую, и вовсе нечего говорить…
В обед пришли врачи и решили, что это не аппендицит, а что‑то ещё. И меня разрешили поить и кормить.
Диагноз: пиелонефрит как результат осложнения на почки после перенесенной ангины. Не знаю уж, что и лучше, может даже аппендицит, там чик — и отрезали. А тут: ни холодного, ни соленого, ни острого, не переохлаждаться, не перегреваться, не перегружаться; только принимать антибиотики, читать книжки, да играть в настольные игры. На другой день разрешили ходить, и я пошел в игровую комнату, которая, как мне указали, была расположена в самом конце нашего отделения. С настольными играми по тем временам был полный порядок: картонные картинки, кубики и заводные волчки для самых маленьких; раскраски, шашки и кольца для бросания на шесты для тех, кто повзрослей; и шахматы для умных и развитых, коих в советское время было немало. Но самое крутое стояло посреди комнаты и манило… Манило и внешним видом, и процессом самой игры, и тем, что играли только двое, а все остальные только смотрели. Не буду томить — это был бильярд. Не маленький детский метр на полметра, а настоящий, примерно метра два на метр. Наверно, это был минимальный из «взрослых» столов для игры в американку с широкими лузами. Но мелок, кий и шары настоящие, сукно зелёное и бархатное…
В игровом помещении всегда была санитарка, которая следила за порядком и поведением играющих детей. Игры происходили после обеда, и даже полдник приносили прямо в игровую. Никогда не забыть мне чудесный кефир с булочкой. Я до этого не любил кефир, кислый какой‑то и дрожжами пахнет. А тут его, наверно, приносили из молочной кухни, которая работала для грудничков. Он был густой и почти пресный, с небольшой кислинкой, возможно, даже чуть подслащён. Замечательный был кефир!
Я поиграл в шахматы и шашки, и, конечно, нацелился на бильярд. В него мне уже много приходилось играть в пионерском лагере. Но то были те самые детские, игрушечные столы, а тут!..
Бессменным игроком и победителем возле заветного стола ловко разъезжал парень, приблизительно мой ровесник. Он именно разъезжал, так как у него не было обеих ног чуть выше коленей. Инвалидной коляской он владел виртуозно! Подъезжая к столу то с одной стороны, то с другой, как было в
