Выжившим [litres] - Евгения Мелемина
Энн выслушала его профессионально-внимательно, и таким же профессионально-сочувствующим голосом произнесла:
– Примите мои соболезнования.
– Спасибо. Можно я прогуляюсь тут по саду? У вас очень красиво. Я никогда тут не был.
– Конечно. Миссис Флорес любила сидеть на третьей лавочке за большой липой в конце аллеи. Может, вам захочется увидеть это место.
– Конечно.
Томми улыбнулся ей и поймал ответную улыбку, в которой ему почудилась симпатия. Настроение предсказуемо поднялось – Томми сильно зависел от оценок окружающих и радовался, когда ему удавалось кому-то понравиться.
Теперь Энн не казалась ему роботом. Она наверняка милая девушка, просто приучена к однообразной работе…
Он снова вышел во двор и пошел по аллее, неосознанно следуя выданной ему инструкции. В конце аллеи действительно росла огромная липа, вытеснившая одну из скамеечек на аккуратную лужайку.
На скамеечке сидел старик с белым лицом, на котором морщины выглядели шрамами. Все они, идеально прямые, геометрически правильно пересекали лоб, под выверенным наклоном спускались к губам от крыльев носа и даже в уголках глаз собрались стрелами одинаковой длины.
Через редкие седые волосы старика просвечивала поросячьи розовая кожа. Одет старик был в белую рубаху и синие широкие штаны, а высохшими руками держался за красивую палочку.
Темными влажными глазами старик мечтательно глядел прямо перед собой.
Ему не хватало только соломенной шляпы, чтобы завершить образ престарелого фермера, созерцающего плоды своего труда.
Томми присел рядом, про себя отметил, что миссис Флорес и старик выбрали отличное местечко: отсюда видно было не только город, нарезанный ровными ломтями на кварталы и улицы, но и плотину – монументальное сооружение, издалека смахивающее на укрепления Изенгарда.
Сходство дополняла серая лента неспешной реки, залитая слюдяным блеском.
Старик созерцал город с таким видом, будто лично его отстроил.
– Вам нравится вид? – спросил Томми, вдруг поняв, что миссис Флорес не единственная, кто мог бы ему помочь. – Кто-то сказал мне однажды, что наш город отлично смотрится с высоты птичьего полета.
– Будь я птицей, – трескучим сухим шепотком сказал старик, – я бы летал и срал на него, срал и срал на него…
– Да? – спросил Томми. – Интересно. Можете рассказать подробнее? Я пишу статью… Маленькое интервью. О городе.
Старик умолк и снова обратился в созерцание, а Томми вынул из рюкзака блокнот, отлистал несколько страничек и, вспомнив Алекса, написал: «Будь я птицей, я бы построил себе гнездо на самой вершине плотины, чтобы любоваться этим городом в любое время суток».
– Меня зовут Роберт Пибоди, – нарушил молчание старик.
– Я Томми. Томми Митфорд. Вы дадите мне интервью, мистер Пибоди?
Старик покивал головой.
– Моего сына зовут Артур Пибоди.
– Я знаю. Он работает на почте.
– Работает! – презрительно сказал мистер Пибоди. – Артур никогда не умел работать. Он умеет только перекладывать конверты. Понимаешь, что я хочу сказать? Перекладывать! Он плохой сын. Он очень плохой сын. Когда он родился, я сказал: «Анна, кого ты мне родила? Это мышь, а не человек!».
Томми вздохнул и написал: «В этом городе я вырастил своего сына, которым очень горжусь».
– Пиши, – сказал мистер Пибоди. – Пиши и запоминай: здесь не люди, а настоящая господня срань.
«Я смог вырастить его настоящим человеком благодаря поддержке и примеру жителей нашего города».
Томми покусал ручку, поднял глаза и увидел: тень, нависшую над северными кварталами, где располагалась и школа.
– Артур читал чужие письма, – сурово заметил мистер Пибоди. – Первое правило работника почты: никогда не читай чужие письма, а он читал их и пересказывал мне. Я знаю этот город изнутри, и здесь все очень плохо, Томми Митфорд. Здесь все очень-очень плохо…
Томми перевернул страничку и написал: «Работа на почте познакомила меня с добрым, приветливым нравом жителей…»
– Почему Артур не приходит? – обиженно спросил мистер Пибоди. – Почему? Я не люблю латук, а здесь латук каждый день.
– Я не знаю, почему, – честно ответил Томми. – Наверное, он занят.
Мистер Пибоди надолго умолк, а Томми расслабился, опустил блокнот и прикрыл веки. Солнечный свет проникал сквозь них и превращался в розовое щекочущее марево.
Что-то холодное и легкое коснулось его руки, и Томми встрепенулся. Ему показалось, что на несколько секунд он задремал, потому что мысли куда-то делись, и было очень спокойно.
Мистер Пибоди смотрел на него в упор, но теперь в прорезях глазниц ворочались совершенно другие глаза – похотливые глаза пьяной девки.
Казалось, кто-то взял мистера Пибоди и воспользовался им, как карнавальной маской.
– Я не вернусь к Артуру, – капризным ломающимся баском заявил мистер Пибоди. – Я достаточно натерпелась от этого ублюдка, чтобы прибежать по первому его щелчку. Передай ему, мол, Анжела плевать на тебя хотела, импотент хренов. Передай, мол, Анжела еще полна соку, но это лакомство уже не для тебя, проклятый жлоб. Я всего-то просила новое пальто, миленький мой. Я просила пальто, потому что в прежнем постеснялась прогуляться даже старая коза. А он сделал мне это, миленький…
И мистер Пибоди запрокинул голову, тыча костлявым пальцем в шею, в широкий шрам, напоминающий бледного свернувшегося червя.
– Пусть скажет спасибо, что я не подала в суд! – завизжал мистер Пибоди, а Томми, отделавшись от оцепенения, вскочил со скамейки.
– Миллион, миленький! Моя шея стоит ровно миллион, но я пожалела этого обсоска! Я не стала ломать ему жизнь!
Томми наклонился и быстрым движением подхватил рюкзак и блокнот. Перевел дыхание, будто только что выцарапал свое имущество из клетки с тиграми.
– Спасибо за разговор, – выпалил он. – Извините, но мне пора.
Он кинулся вниз по лужайке, миновал липу и выскочил на аллею, а вслед ему неслось:
– Пусть знает! Пусть знает, что мой цветочек обзавелся шипами, и ему больше не по зубам! По-о-од-лю-ю-юга!!!
Глава 8
Томми потом вспомнил: это был последний раз, когда они собрались втроем. Собрались по привычке и из чувства долга – начатое дело требовало завершения.
Все было не так, как в тот день, когда решили участвовать в конкурсе.
Теперь сидели не на полу и не рядышком, а за столом, напротив друг друга, словно бизнесмены в переговорной зале.
Томми время от времени поднимал глаза и с удивлением рассматривал лица своих друзей: широкоскулое лицо Карлы с сероватыми полными губами, вдруг потерявшее выражение детской гордости. Это было лицо взрослой девушки и на нем наметились уже взрослые черты. Томми мысленно состарил Карлу и увидел большеглазую афроамериканку с выщербленным морщинами лбом и вялым комочком обвисшей шеи.
Алекс тоже изменился. Томми помнил его маленьким зверьком, несимпатичным хорьком с неизменно веселыми глазами,
