Хулиганка для мажора - Иоланта Палла
Сорока все еще прохлаждается в отрубоне, и надо бы привести в чувство, но я хладнокровно беру ее на руки и поднимаюсь в квартиру. Если предки укатили за город, то вряд ли вернутся в ближайшее время, а его мне хватит, чтобы выяснить для себя многое и даже больше. Стараюсь не впускать внутрь приятный аромат ее волос, которые растрепались после драки, и топаю к себе в комнату. Действия машинальные. Опускаю Скромную на свою постель и глазам поверить не могу.
Сорока лежит в моей кровати. Что хочешь, то и делай. Искал преступницу? Получай. Можно бантик на запястья повязать, чтобы радостнее стало. Вот только ликования я не ощущаю. Лучше бы не искал. Забыл бы неприятный случай со статуэткой и продолжил переживать за Светку с ее оборвышем. Но теперь… Теперь все не таким значимым кажется.
Одна проблема в голове и перед глазами. Иду в кухню к холодильнику, где заворачиваю пакетик со льдом в полотенце, прикладываю к носу и тихо опускаюсь в кресло перед сорокой. Глаз бы с нее не сводил. Даже когда веки прикрываю, все равно вижу только ее. Умеет ведь улыбаться. Пусть это всего лишь игра, но, как же она меня пробирает. До дрожи внутренних органов.
Пока лед превращается в водичку, я так и сижу в одной позе, утихомирив свое шумное дыхание. Не знаю, сколько времени провожу в таком положении, но красная кнопка срабатывает в тот момент, когда слышу тихие шаги. Сорока.
Поднялась и вышла в коридор, постояв около меня. Убираю полотенце с пакетом на кресло и разочарованно качаю головой. Слишком хорошо я ее уже узнал, чтобы поверить в обмороки. Жду несколько минут и иду за ней. Крадусь, если быть точнее, не забыв заглянуть в комнату родителей, где в тумбочке у отца лежат разные средства защиты. Не стоит быть провидцем, чтобы понять, куда она направилась.
Подхожу к кабинету великого Кирилла Максимовича и тихо приоткрываю дверь. Слава богу, проблем со скрипящими половицами у нас нет, и я мягко ступаю к сороке, которая стоит спиной ко мне около рабочего стола отца.
— Попалась!
Наручники с характерным щелчком закрываются. Скромная, кажется, не удивлена, но явно напряжена. Ее запястья в ловушке. В окно пробивается свет от фонаря, и я лишь частично вижу ее наглые глаза. Теперь в них нет притворства. Там лишь ненависть. Самого скручивает от гадкого чувства вины, но эмоции кратковременны.
— Хм. Дальше что? Кляп?
Хамовато вытягивает руки вперед и не двигается. Подергивает кистями, от чего наручники звенят в тишине.
— Экстрималка?
— Реалистка.
— Тогда скажи мне, реалистка, как будем исправлять ситуацию?
Молчание в ответ. Наглая улыбка говорит сама за себя. Она ведь знала, как все обернется, и от этого меня пробирает.
— Для начала я вырву тебе все перышки, птичка.
— Хм, а потом?
— Потом запихаю их тебе в… подмышки и подожгу.
Глава 48
POV Александр
— Звучит заманчиво, — отхожу к столу и прилепляю к нему свою пятую точку, стараясь сохранять спокойствие, потому что огненная буря внутри все стремительнее набирает обороты, — и как же ты это сделаешь? М, сорока? Ты в доме судьи. В кабинете камера. Личико свое красивое ты засветила, милая. На руках наручники. Все не в твою пользу, как ни крути.
— А ты себя героем почувствовал, да, пернатый? — Скромная усмехается, но с места не спешит сдвигаться, усиливая взаимное напряжение. — Так, спешу тебя разочаровать, ты далеко не герой.
— Ты сама меня в ряды благочестивых записала, — пожимаю плечами, проглатывая горечь от ее слов, потому что заслуженно прилетает, — но сейчас не об этом. Что забыла в кабинете моего отца? Что найти хочешь?
— Перепутала с туалетом. — Сорока снова потрясывает запястьями, и по комнате пролетает звон наручников. — Все? Я свободна?
— Нет.
— Не боишься, что я запачкаю ваш дорогущий ковер?
Настя играет по полной программе, и меня это жутко раздражает. Она активно пытается убедить меня в том, что ей все равно, но это не так. Не все равно. Не наплевать. Ненависть к нашей семье сочится из нее. Проскальзывает в каждом слове и жесте. От осознания того, что ничего не исправить, становится жутко. Сколько бы не храбрился, а страх проникает в каждую клетку. Медленно, как эффективный яд.
— Я все знаю.
Говорю уже серьезно, переставая играть или юлить. Хочется разрулить эту ситуацию. Выяснить все до конца. Если днем я решил исчезнуть с радаров, то теперь уже поздно. Скромная засветилась не только перед моим отцом, а еще и перед Зауром, а это не хорошо. Если быть точнее, чертовски плохо.
— Что у меня недержание?
Усмехается, а я с места срываюсь. Близко к ней подхожу и смотрю прямо в красивые глаза. В темноте они еще красивее и бездонее. Еле сдерживаюсь. Скромная стоит, как вкопанная. Не моргает.
— Шутишь, да? А мне не до смеха. Ты не представляешь, куда лезешь.
— Я-то как раз-таки представляю.
Огрызается и улыбается злобно. Бьет меня ладонями в грудную клетку, отталкивая от себя на шаг, а может меньше. Зубами скриплю, но не сопротивляюсь.
— Тогда говори, Настя, когда ты перестала быть Громовой?
Замирает. Ладони в воздухе застывают. Секунды в часы превращаются.
— Сказал же, — процеживаю сквозь зубы, — знаю все. Можешь больше не притворяться. Кстати, брат твой, — потираю переносицу пальцами, потому что от напряга между нами голова начинает болеть, или все-таки удар по носу так сказывается, — нас слышит сейчас?
— Не понимаю, о чем ты.
— Да? Я знаю ваш старый адрес, сорока. Я там был и разговаривал с соседкой. — Усмехаюсь, вспоминая ту деловую бабульку. — Даже не просто разговаривал, а был в вашей квартире. Видел твою комнату. Косяки с пометками роста.
— Заткнись.
— Нет. Теперь ты мне расскажешь все.
— Зачем? Если ты и так все знаешь.
— Люблю слушать информацию из первоисточника. — Кажется не дышу все это время, сражаясь со Скромной взглядами. — И мне тоже есть, что тебе сказать.
— Неужели? — Она протягивает руки все выше, подсовывая запястья с наручниками мне под нос. — А это обязательно при разговоре? Больше на допрос смахивает, но у вашей семьи это норма, да? Только так можете.
— Перестань. — Выдыхаю с шумом, борясь с желанием сжать ее и хорошенько тряхнуть. — Не надо судить…
— Тогда убери их и поговори. Девчонку боишься? М? Орлов? Сам великий Александр Орлов боится девушку. — Настя убирает руки и придвигается ко мне максимально близко, чуть ли не до соприкосновения наших носов. — Вы — семейка трусов. Прикрываете свои задницы законом,
