Журнал «Млечный Путь» - Млечный Путь, 2012 №02
Иногда он заводил разговоры философские, и беседа нас увлекала.
— Жизнь бесконечна, — говорил он. — Время никогда не заканчивается.
— А почему же люди умирают? — спросил однажды я.
— Люди умирают? — переспросил дядя Вася. — Это их тела умирают. А души остаются жить.
— И что же с ними происходит, с душами? — это уже Ленька начал бомбить дядю Васю вопросами.
— А кто его знает? Я еще не умирал. — Дядя Вася усмехнулся. — Как помру, обязательно расскажу. А вообще, я считаю, что душа, она как бы по наследству передается. Человек умирает, а после рождается снова, но уже в другом теле. Но он не помнит того, что было с ним в предыдущих жизнях. Тут и свою запомнить не получается, а если сотня разных судеб в одной голове, то и свихнуться недолго. Я думаю, что это как бы защита, человек не помнит ничего о своей прошлой жизни. Но память не стирается, она просто глубоко спрятана. Люди иногда вспоминают что-то и начинают жить двумя судьбами — о раздвоении личности не слыхали?
* * *Я слышал, как отец кому-то говорил, что за пять лет, что мы жили в этом доме, дядя Вася ни капельки не изменился. Не постарел. Хотя, я думал — куда тут еще стареть, он и так был стариком, лицо похоже на карту лунной поверхности с кратерами и впадинами. Только глаза и казались живыми.
Ленька однажды сказал мне:
— Леха, а тебе не кажется, что дядя Вася какой-то странный?
— Какой странный? — не понял я.
— Ну, это… он… вот… Какой-то не наш, что ли, будто инопланетянин.
— Ага, с Марса прилетел.
— Ну, или из будущего.
— Книжек начитался?
— Да ну тебя! — обиделся Улан.
Впрочем, мне дядя Вася тоже казался странным. Но я не считал его ни пришельцем, ни человеком из двадцать пятого века, хотя признавал человеком другой эпохи. Не знаю, какой, прошедшей ли, будущей ли — другой. Но это, естественно, всего лишь мои детские домыслы. А может, и не домыслы. Нет, правда, дядя Вася был очень странным человеком.
На летние каникулы я уехал с отцом в степь и на время забыл и дядю Васю, и Улана. Перешел в шестой класс и считал себя очень взрослым. Отец работал в геологии и бывал дома наездами. Летние каникулы я всегда проводил в самых разнообразных местах: то в Кызылкуме, то в предгорьях Памира, то на берегу степного озера Балхаш, которое отличалось тем, что одна половина его была пресной, а вторая соленой. Мои одноклассники каждый сезон уезжали в пионерлагеря и рассказывали о том, как они ходили в походы и как там было интересно и весело. Но я не понимал, что может быть интересного в том, что людей собирают в толпу и водят, как коров на привязи, по одним и тем же тропкам. Я же был предоставлен сам себе. Мы на нескольких машинах уезжали далеко в степь, отец раскладывал там свою буровую установку, и они начинали работать. А я уходил гулять, то поднимаясь на сопки, то спускаясь вниз. Тень то шла впереди меня, то сопровождала сбоку, то плелась позади. Забирался порой так далеко, что один раз заблудился. Мне повезло, что этого не понял, иначе запаниковал бы, стал бы метаться и потерялся бы окончательно. Заблудился из-за облезлой лисицы. Она порскнула прямо из-под моих ног, когда я взобрался на вершину сопки. Конечно же, побежал за ней, но куда там! Разве угонишься за рыжей? Пока сделал несколько шагов, она уже резво поднималась по соседнему склону. Я все же продолжал погоню, даже когда потерял ее из вида. А потом увидел огромное орлиное гнездо, спрятанное в скале, и полез в него. Гнездо было заброшенным, в нем я нашел груду мелких костей, одна из которых была зажата в маленьком капкане. Наверняка это был тушкан, их здесь очень много. Я взял капкан, выдернул из него кость и только тогда заметил, как над одной из сопок маячит что-то красное. Это отец залез на самую верхотуру и размахивал красной тряпкой. Только тогда я понял, что заблудился. Геологи разбрелись в разные стороны, они искали меня. Наверняка уже думали о том, что я встретился с кем-нибудь из степных хищников, и от меня даже костей не осталось. Пришлось возвращаться. Отец отнял у меня капкан и надавал подзатыльников. Этот случай я запомнил на всю жизнь — дикая природа не любит разгильдяйства.
Домой вернулся подросшим на несколько сантиметров и загорелым, как негр. Мы встретились с Ленькой перед домом, когда я вышел на улицу. Потусовавшись в соседних дворах, заглянули к дяде Васе. Он что-то строгал на балконе, в квартире стоял приятный запах древесины. На плите закипал чайник, будто дожидаясь нас. Дядя Вася отложил работу и усадил нас за стол. И снова стал рассказывать свои истории. Ему, наверно, было скучно без нас, никто, кроме меня и Леньки, к старику не заходил. Рассказав нам пару историй про Жанну Д'Арк, он снова начал философствовать.
— Я ведь уже говорил вам, что время никогда не заканчивается? К тому же оно никогда и не начинается.
— Как это? — в один голос спросили мы.
— Оно свернуто в кольцо. Там где конец, сразу идет начало. Если бы был такой человек, который жил бы вечно, то он, прожив какое-то время, попал бы в прошлое, просто так дошел бы, своим ходом, безо всяких машин времени.
— И он смог бы изменить время? — спросил Ленька. — Избавил бы Русь от нашествия татаро-монголов?
— Наверное, смог бы, — ответил дядя Вася.
Наверно, он был слегка помешан, он такие гипотезы задвигал! И мы, два олуха, уплетали халву и слушали его сказки. А он знай рассказывает и даже не подпрыгивает. Но рассказывает очень интересно, и нам нравится его слушать.
— Весь мир основан на принципе закольцовки, — продолжал дядя Вася, и мы ему верили. — Если пойти на Запад, то через какое-то время попадешь на Восток.
Идея была интересной, новой для нас, и мы слушали, раскрыв рты и уже забыв о сладкой халве. В школе, понятно, мы никому об этом не говорили. Один раз Улан что-то такое попытался рассказать, но рассказчиком он был фиговым, и его никто не понял. А когда он стал объяснять, то его послали и позвали играть в футбол. Он был хорошим вратарем, а меня, после того как я пропустил подряд три гола и четвертый забил себе сам, к футбольному полю и близко не подпускали, да к тому же долгое время называли решетом.
Дядя Вася продолжал баловать нас халвой и рассказывать свои интересные истории, изредка ударяясь в философию, скорее всего, в псевдофилософию. Мы с Уланом сидели с раскрытыми ртами, из которых вываливались кусочки халвы, и внимательно его слушали.
— Все в мире циклично, — говорил он как адепт некой новой религии. — Душа человека не умирает, она снова и снова рождается в новом теле. Но почему человек не помнит о своей прошлой жизни?
— Это защита, — отчеканил Улан. — Чтобы не сойти с ума.
— Правильно! — похвалил его дядя Вася. — Но иногда бывают, как бы это сказать, пробои, и тогда в голове человека всплывают воспоминания из прошлой жизни.
— И тогда люди сходят с ума, — добавил я. — Раздвоение личности.
— Но есть люди, которые умеют этим пользоваться, — заметил дядя Вася.
— Как это? — спросили мы.
— О Нострадамусе не слышали? — Дядя Вася, в отличие от школьных учителей, был терпеливым наставником, его не раздражала наша тупость.
— Он же будущее предсказывал! — завопили мы.
Дядя Вася снисходительно улыбнулся.
— Вспомните, что я вам говорил, — сказал он. — Весь мир закольцован. Если бы человек мог жить вечно, то он дожил бы до далекого будущего, а потом попал бы в столь же далекое прошлое. И если душа вечна, то в ее памяти заложена информация не только о прошлом.
— То есть Нострадамус не предсказывал будущее, а вспоминал его?
— Вот именно!
* * *Мы уже перешли в восьмой класс, одноклассники начали заводить романы, а мы продолжали пить чай с халвой и слушать дядю Васю. По вечерам мы с Уланом совершали длительные прогулки «куда глаза глядят» или катались на велосипедах по округе. Иногда Ленька выходил на улицу со скейтом. Я пару раз пробовал прокатиться на этой доске для камикадзе, но оба раза так навернулся, что решил лучше ездить на велике. Так мы с ним и разъезжали — я на «Урале», он на этом гробе на колесиках. Когда он уставал, то я брал его на буксир, и мы возвращались домой.
После восьмого класса Улан остался в школе, а я ушел доучиваться в шарагу. Виделись мы только по вечерам. Иногда, уже намного реже, чем раньше, заходили в гости к дяде Васе. И только тогда я заметил то, о чем когда-то говорил отец. За эти несколько лет, что мы были знакомы, дядя Вася ничуть не изменился. То есть этого так легко не заметишь. Просто однажды вечером я перебирал свои старые фотографии, сделанные еще дешевенькой «Сменой-символ», и увидел снимок — перед нашим домом на лавочке сидит дядя Вася, а рядом маленький шкет, каким тогда был Улан. Ленька с тех пор сильно изменился, вырос чуть ли не в два раза, а вот дядя Вася… он был таким же, как и всегда. Сколько ему лет? Отец говорил, что, когда мы въехали в наш дом, на вид ему было лет семьдесят. И сейчас столько же. Может быть, люди после семидесяти перестают изменяться? Я нашел фотографии моего деда. Вот ему шестьдесят, вот семьдесят, вот восемьдесят. Ого! Еще как меняются! Дед умер в девяносто лет, он до последнего был энергичным, подвижным стариком, но на его лице с каждым годом добавлялись морщины. А дядя Вася? Может быть, прав был тогда Улан, загнувший, что дядя Вася — пришелец?
