Дорога без возврата - Татьяна Николаевна Зубачева
– Мне возьми.
– В ладошках принесу?! – огрызнулся Андрей.
Тот окинул его насмешливым взглядом и повторил прежнее:
– Не надувайся, лопнешь, – и добавил: – Скажешь, что за тобой.
И ушёл. За кружкой – решил Андрей. И ошибся. Пришла Олёна с двумя кружками.
– Тебя погнали? – подчёркнуто удивился Андрей.
– Оюшки! – откликнулась она. – Мне не в тягость, а они пускай поправятся. Когда мужик с утречка медведем ревёт, с ним спорить всё равно без толку.
– Поправятся? – переспросил Андрей, уже догадываясь о сути этого процесса.
– Ну да, глотнут по маленькой и, – она засмеялась, – людьми станут.
Андрей кивнул и взял у Олёны кружки, ладно, чего уж там. Когда, выйдя на Равнину, они с Эркином напились так, что еле добрели до своего костра, Фредди им тоже утром дал глотнуть из своей фляги. Но по одному глотку, пообещав за второй глоток врезать так, что головы отлетят. Эх, Фредди, жалко, не увидимся больше, а то бы сводил тебя к Селезнёву. Чтоб знал, какая русская баня бывает. Втроём бы сходили, да нет, ты ж без Джонатана никуда, вчетвером, ха-арошей компанией, да не судьба.
Взяв четыре кружки чая, Андрей понёс их, ловко ухватив за ручки, в свой отсек.
– Чего это вы так долго? – встретил их вопросом третий.
А четвёртый сам и ответил:
– Небось в тамбуре целовались.
Олёна покраснела, а Андрей, расставляя кружки, отшутился:
– А чего зря время терять!
– Ну, со знакомством тогда. Я Муртазов Николай, – третий уже надел мундир, звеневший орденами и медалями, но без погон. – Майор.
– А меня и Фомичом можно, – буркнул четвёртый и… посторонился, пропуская Андрея к окну. – Посмотри на Россию-то. Небось и забыл в угоне.
– А я и не видел, – Андрей устроился поудобнее. – Мы в Пограничье жили.
А про себя быстро подумал: «Ну, ты смотри, а? Ну, каков мужик! Спал, храпел, а всё слышал».
На столе сухая твёрдая колбаса, копчёная рыба, конфеты в пёстрых бумажках россыпью, кусок сала в тряпочке, армейская буханка и круглая коврига.
– Спасибо, мы уже позавтракали, – попробовала отказаться Олёна.
Но Фомич велел ей делать бутерброды, а Муртазов, даже не заметив её слов, шутливо извинился, что для девушки надо было бы красненького и сладкого, а только беленькую выставили. Андрей отказываться не стал: чего ломаться, когда угощают.
Неизбежные и обязательные за знакомство, за победу и за погибших пили из маленьких навинчивающихся на флягу Муртазова стаканчиков. Андрей пил вровень с Муртазовым и Фомичом, а Олёна вежливо пригубливала, ей и налили чуть-чуть на донышко, как раз губы обмакнуть. Выпив, приступили к чаю.
И, как ночью храпели, так теперь по всему вагону смачно жевали и звенели кружками. За окном вплотную к дороге подступал лес, полупрозрачный и просматриваемый из-за молодой листвы, кое-где проступала ещё не сошедшая вода, топорщились кусты, обсыпанные мелкими красновато-розовыми цветами. Вдруг лес разрывался, открывая зелёную равнину поля или луга, узкую желтоватую дорогу с тёмными влажными колеями, домик у самых путей и длинный лоскут огорода, на ветвях раскидистого дерева целая стая ворон, мост через реку с полузатопленными кустами по берегам, по зелени медленно бредёт стадо, ни одна из коров даже головы к поезду не повернула.
Андрей смотрел в окно, краем уха слушая, как Муртазов угощает Олёну и сосредоточенно чавкает Фомич.
– Ондрюша, – позвала его Олёна.
– А? – оторвался он от окна.
– Возьми вот этот, с колбаской.
– Спасибо, – он улыбнулся, взял бутерброд и снова уставился в окно.
Не то, чтобы он обиделся на Муртазова или вздумал ревновать Олёну. Это ж так, вагонное знакомство, не больше. Ему просто в самом деле интереснее то, что за окном. Это же Россия, русский лес, русские поля, это то, о чём говорили в лагере, что в том, что в этом.
После завтрака Фомич со вздохом сытого облегчения залез на свою полку и опять захрапел, Муртазов ушёл куда-то, а они остались вдвоём. Олёна рассказывала Андрею о лесе, какие бывают леса по пользовательской классификации, а какие по промышленной, какие на севере, а какие на юге, как надо прореживать лес, чтобы сухостой его не душил… она говорила, будто экзамен сдавала. Андрею очень хотелось спросить, а кто прореживал леса, когда человека ещё не было, не бог же с ангелами топорами махали. Но Олёна так старалась занять его разговором, что он решил не дразнить её и стал расспрашивать о техникуме, ведь она там не только же учится, есть и ещё… занятия. И она охотно пустилась в рассказы о кружках и спортивных секциях, танцевальных вечерах и просто вечеринках.
Поезд замедлил ход, и, посмотрев в окно, Андрей понял, что это то ли пригород, то ли такой городишко маленький. Даже не остановились толком, а так… два толчка, и снова за окном лес и поля с лугами.
Они проболтали до Ставрова. Здесь стоянка аж в два часа, и Андрей предложил прогуляться, размять ноги. Олёна согласилась.
День солнечный, но Андрей по Иванькову ходил в ветровке, а теперь он намного севернее, так что в одной рубашке не погуляешь.
Олёна достала из сетки и надела вязаную кофту-жакет. Жалко, она своё нарядное платье в чемодан заложила, чтоб не мять в дороге, а кофту мама вязала, она тёплая, но бесформенная совсем, и хорошо, хоть ботинки у неё на шнуровке, модные. Олёна незаметно вздохнула. Кто ж знал, что такой… уважительный парень встретится, в дороге-то лучше понеказистее быть, чтоб не привязывались, а тут… вон у него куртка какая, заграничная, и сирота, а блюдёт себя, и вежливый такой, и не пьющий – это ж сразу видно, и… Олёна снова вздохнула.
На перроне было шумно и многолюдно. Гулять, в принципе, негде, но они же вышли размяться. Походили по перрону вдоль поезда, купили по вафельному стаканчику с мороженым. Обедать в ресторан Андрей её не пригласил: кто знает, какие там цены, и вообще… это уже лишнее. Но его пайка на обед мало будет, что там – буханка и банка, это ему одному на один раз, а угостить надо, его же угощали. Сала купить, что ли? Или нет, вон… курица. Копчёная, что ли? Так лучшего и не надо.
– Дорого, – нерешительно сказала Олёна.
– Есть-то надо, – возразил Андрей.
– Ну, я тогда огурчиков возьму, – Олёна сказала это так, будто он спорил с ней.
Они занесли покупки в вагон и
