Дорога без возврата - Татьяна Николаевна Зубачева
Полосатая тельняшка, «морская душа» – предмет зависти и вожделений мальчишек Старого города. Артём невольно покраснел. Он тоже смотрел это кино про героев-моряков и тоже мечтал.
Дед угадал точно: хватило на две тельняшки с длинными рукавами.
– Ну, всё, – удовлетворённо кивнул дед. – Айда домой.
– Ага.
Артём легко взвалил на спину тюк с костюмами и пошёл следом за дедом. А выдравшись на простор, поравнялся с ним и тихо спросил:
– Деда, а валенки ты когда купил?
– Не купил, – ухмыльнулся дед. – У бабки в скрыне нашлось.
– Понятно, – кивнул Артём.
Конечно, раз дед женился, то, что у бабки от её прежнего мужа осталось, теперь дедово. Всё ясно-понятно. Но вот денег теперь до его получки… ни копья не осталось.
– Деда, с деньгами… поджаться придётся.
– Не впервой, – хмыкнул дед. – Припасы есть, перебьёмся. А одёжа крепкая, не на одну зиму хватит. Надо бы ещё ушанку тебе справить.
– До зимы успеется. Саньке пальто надо.
– Растёт он. Ща купим, а к зиме мало станет.
– Ну, так Ларьке пойдёт.
За таким солидным хозяйственным разговором они пришли домой, где бабка, Лилька и Санька с Ларькой рассмотрели покупки, поахали, повосхищались, позавидовали, потом бабка захлопотала, убирая вкладыши и валенки на зиму, штаны и куртки к расхожему, тельняшки к белью.
Артём вымыл руки и в их горнице сел за стол, разложил учебники и тетради. Пока не стемнело, по бесплатному «божьему» свету надо успеть уроки сделать. Санька и Лилька пристроились рядом со своими заданиями, а Ларьку бабка выставила во двор играть, чтоб не мешал.
Женя узнала о распродаже от девочек из машбюро. В КБ она как-то ни с кем дружески не сошлась, да и её работа – чертёжница-машинистка-переводчица – требовала отделённости, и обедать она ходила по-прежнему со знакомыми. И хотя экономить ей незачем: денег хватает, и у Эркина всё есть, она, разумеется, пошла со всеми. Посмотреть. Но, может, и впрямь что подходящее найдётся.
Бродя в общей толпе, перебирая и прикидывая, Женя неожиданно столкнулась с Эсфирью.
– Ой, здравствуйте, – обрадовалась Женя.
Обрадовалась и Эсфирь.
– Здравствуйте, Женя.
Они стояли возле грузовика с нательным бельём. Эсфирь взяла два тёплых зимних комплекта, офицерских, с начёсом и четыре тельняшки. Белья Женя брать не стала: Эркину пока хватает, – а тельняшек парочку взяла.
– Как скажи, помешались, – шутливо пожаловалась выбиравшая тельняшки женщина рядом с ними.
– Оно и есть, – кивнула другая. – Мой-то дурак, усы уже пробиваются, а кино увидел и канючит. Мам, тельняшку хочу.
Рассмеялась и Женя, пряча тельняшки в сумку.
Они ещё немного походили, посмотрели, но брать ничего не стали. У Эсфири не было денег, а Женя решила, что Эркину не особо нужно. Рабочая одежда у него заводская, а с землёй или скотиной ему не возиться. Разговаривая о детях и кулинарных секретах, они выбрались с торжища и остановились. Эсфири налево в проулок и домой, а Жене направо и через пути в Новый город.
– А не рано ей в школу? Ведь шесть лет всего.
– Она уже читает, – гордо улыбнулась Женя. – И пишет. И счёт давно знает. Зачем передерживать?
– И куда отдадите?
– Я в новую школу хочу, читали? Там языки с первого класса. Я боюсь, Алиска язык забудет.
Эсфирь кивала, соглашаясь. Конечно, Аркаша – Женя не поняла даже сразу, что это Колобок – ещё мал, но о школе надо думать заранее. И в Культурном Центре обещали, что со следующего года будут развивающие группы для младшего дошкольного, вот тогда…
Поговорив, распрощались. Женя шла, любуясь острыми стрелками молодой травы и зеленоватой полупрозрачной дымкой, окутывавшей деревья. Ну вот, уже настоящая весна. Завтра первое мая, Кузьма, как говорила Баба Фима, и суббота завтра, выходной, вот они и пойдут на маёвку в рощу за оврагом, вода уже там спала, а сегодня она тогда на завтра пирожков напечёт. Погуляют, на травке посидят…
Женя невольно вздохнула. Вот и верь гаданиям и гадалкам. Трава вылезла, а где обещанное? Досадливо мотнула головой. Глупость, конечно, её глупость. Мёртвые не воскресают. А она? Ага, умная, образованная, и нашла кому верить. И деньги угробила, и… и дурой себя показала. Теперь лишь бы Эркин не вспомнил, а то опять начнёт переживать и себя казнить. А пирожки она сделает с яйцами и рисом, и печенья рассыпчатого. Для печева всё есть. Алиске как раз она спортивный костюмчик купила, Эркин, разумеется, в джинсах, а если в роще сыро… сапожки Алиске есть, а сама она спортивный свой старый, смешно, но с колледжа фигура не меняется, тоже наденет. Маёвка – это просто гулянка, но не за столом, а в лесу, как бабушки во главе с Бабой Фимой объясняли. А если ещё денька два такое тепло продержится, то распустится всё. А Андрей… нет, и думать об этом нечего, чудес не бывает.
Россия
Рубежин – Иваньково
Мерно постукивают колёса, заставляя подрагивать пол и стены. Андрей принимал эти толчки, не просыпаясь. Шум и голоса в вагоне не будили его. Не проснулся он и когда четвёртый слез с полки и, везя по полу расшнурованные ботинки, пошёл в уборную. Хотя и снов Андрей тоже не видел. Только назойливо вертелась в голове песенка: «Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл…». Милочка начинала плакать, как только появлялась лиса, и мама придумывала всё новые и новые встречи, Анечка помогала ей, она как раз читала тогда ту большую книгу в блестящей суперобложке про древних ящеров, и всякие завры так и сыпались из неё, а он… он их обеих дразнил, что таких зверей не бывает, а лиса – она хитрая и злая, и давно встретила Колобка и жамкнула сразу… Андрей виновато вздохнул сквозь сон. СБ – не лиса, от неё не избавишься. Я от лагеря ушёл… прости, мама, я ничего тогда не мог сделать, а потом… ты мне успела крикнуть: «Живи!». И я живу. Назло всему и всем, выжил, выкарабкался… к чёрту! Я от Найфа ушёл, а от тебя, Империя, и подавно…
Андрей потянулся, упираясь головой в стенку, и сел, отбросив одеяло. За окном был восход. Ярко-красное, кроваво-красное зарево на полнеба, зубчатая кайма леса по горизонту и белёсая пелена тумана, колышущаяся возле колеи. Рано ещё. Часов у Андрея не было, но по сонному шуму вагона он чувствовал – рано. Он зевнул, встал расправить тюфяк и осторожно, чтобы не помять брюки, снова лёг, укрылся. На потолке красный отсвет, как от пожара. Нет, не так, от пожара и от крематорской трубы отсветы
