Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1972 год
Преступление требовало наказания, которого не было в обычаях и установлениях того чудесного времени. Тогда решили покарать подлость по законам тех исторических эпох, когда она еще существовала на Земле.
В электронный мозг поступили все судебники, уложения, законоположения, уставы и кодексы, начиная с законов древневавилонского царя Хаммурапи. Решения ждали с трепетом, а то и с ужасом: вдруг выйдет, что Нарушителя следует повесить, четвертовать, колесовать или, обмазав медом, посадить в муравейник.
И снова ошеломляющий ответ: «Нет никаких данных, что подлость как таковая преследовалась законами. Она каралась лишь постольку, поскольку входила в состав других преступлений».
— Как? — удивилось человечество. — Неужели древние спокойно терпели такую ужасную вещь, как подлость?
Электронному мозгу пришлось переработать уйму материала, начиная с древних саг и былин и кончая пожелтевшими телесценариями. И вот пришел ответ: «Среднестатистическое наказание за подлость — пощечина, затрещина, плюха, оплеуха».
Наказание было совершено в торжественной обстановке на глазах у всего человечества, приникшего к устройствам, заменившим наши телевизоры.
На ринге Центрального стадиона в разных углах, опираясь на канаты, стояли Нарушитель и Наиболее Потерпевший. По свистку Верховного судьи (судьи сохранились только в спорте) они стали сближаться.
Наиболее Потерпевший был мрачен. «Все-таки жестокие обычаи были у древних, — думал он. — После того, что пережил, ты должен еще и ударить человека. А вдруг этот подлец сообразит после правой щеки подставить левую? Я этого не вынесу. Может, взять и по-братски поцеловать его? А если он тут же умрет со стыда за содеянное?»
Он занес руку. Человечество застонало от ужаса. Ведь люди привыкли ощущать чужую боль как свою.
И вдруг Наиболее Потерпевший опешил. Щека Нарушителя, которая должна была подвергнуться экзекуции, густо покраснела, хотя пощечина еще не была нанесена. Покраснение быстро распространилось на другую щеку, а затем и на все лицо.
— Доктора! Доктора! — закричал Верховный судья.
— Послушайте! — раздался женский голос из первых рядов. — Не надо никакого доктора. Нарушителю стыдно. Он просто покраснел. Так бывает. Я где-то читала об этом!
— Ему стыдно! Он познал стыд! Он спасен!
По всей Земле, на всех обитаемых планетах Солнечной системы люди аплодировали, обнимались и плакали от радости.
Пять кастрюль гладиаторов
Предо мной шел пожилой китаец с кастрюлей под мышкой. Кастрюлю он нес осторожно, словно боялся расплескать; она сверкала, начищенная, когда китаец переходил перекрестки, и тускнела в тени бесконечных вывесок — по десятку, а то н больше, на доме. Здесь, в старой части Сингапура, каждый дом был поделен на несколько лавок, контор, мастерских и у каждой была своя вывеска по-английски, по-китайски, по-малайски. Из ниш и подъездов тянулись запахи жарева, дымок курильниц и бог знает еще какие ароматы, все смешивались и повисали невидимыми облаками в недвижном воздухе.
Потом я потерял человека с кастрюлей из виду, зайдя в китайскую аптеку с громадной — с бочку — рекламной банкой тигрового бальзама над распахнутой дверью. Тигр в смелом прыжке старался преодолеть узкую улицу, нацелив когти на дом напротив, откуда ему томно улыбалась узкоглазая красавица с вывески парикмахерской. В аптеке стоял свежий острый запах бальзама. Видно, весь дом был пронизан им.
Пока я расплачивался за бальзам, удивительное снадобье, которое отлично излечивает от радикулита, ревматизма, простуды и еще тысячи болезней, правда, лишь тех, кто в него верит, прохожий с кастрюлей возник на пороге и спросил о чем-то хозяина. «То-чи-чу» — прозвучало в вопросе. Тут хозяин аптеки принялся объяснять прохожему дорогу, в дело вмешался второй фармацевт, кто-то из посетителей аптеки, и, наконец, на улицу вышло сразу человек пять, охваченных добродетельным зудом разобъяснить, указать и помочь. Потом аптекарь, сняв белые нарукавники, ушел вместе с человеком, несущим кастрюлю.
— И вы идите, — сказал мне строго и наставительно кассир, видя, что я задержался в аптеке. — Идите, а то потом не найдете.
И в его голосе была столь глубокая уверенность в том, что я обязан идти за человеком с кастрюлей, что отказаться было невозможно.
...Задняя комната харчевни, перед входом в которую висели освежеванные и слетка обжаренные оранжевые утки и шипели на противне лепешки, была полна народу. Человек двадцать скопилось в центре, окружив нечто, полностью захватившее их внимание, а еще несколько человек сидело на корточках перед кастрюлями, кастрюльками и баночками. закрытыми крышками или завязанными марлей.
Аптекарь, на попечение которого меня успел передать кассир, забыв начисто и обо мне, и о прохожем с кастрюлей, устремился к толпе. Но тут взрыв голосов, торжествующих и разочарованных, раздался в середине комнаты, и толпа начала рассасываться, словно лопнули нити, привязывавшие людей к невидимому мне центру
Не иначе, здесь проходило какое-то гастрономическое торжество: то ли конкурс изобретателей супов, то ли мастеров лапши «мен-тао». Быть может, я опоздал, и знатоки уже продегустировали там, в центре комнаты, первую кастрюльку и разделились на ценителей и хулителей редкого супа?
Я заглянул в середину круга, но на полу под яркой, на длинном шнуре лампой стояла лишь пустая деревянная бадейка с невысокими бортами. И старик в ковбойке подметал бадейку кисточкой...
Заинтригованный таинственным действом, я перебрался поближе к ряду закрытых кастрюль и тоже присел на корточки, ожидая, пока с них снимут крышки. И вот с ближайшей ко мне кастрюли сняли крышку. Бережно, будто суп мог выпрыгнуть.
Но оказалось, что это не суп. Ничего общего с супом. На дне кастрюли миролюбиво толкались с десяток больших сверчков. И только.
Извлек сверчка из своей кастрюли и давешний прохожий. Кое-кто из посетителей полез себе под рубашку, достал оттуда маленькие коробочки. Там тоже оказались сверчки. И тогда я почему-то вспомнил о тараканьих бегах — на что еще могут понадобиться эти прыгучие насекомые явно небогатым людям, собравшимся в задней комнате дешевого ресторанчика?
Шел отбор сверчков. Хозяева еще раз придирчиво оценивали любимцев, разглядывали, склонившись, ноги и усики. Прошло еще несколько минут, прежде чем два сверчка были пересажены в бадейку.
Мне, как гостю на детском празднике, было выделено место у самой бадейки, под лампой. Владельцы насекомых уселись на корточки друг против друга, достали кисточки и принялись щекотать сверчков. Сверчки расправляли крылышки, поводили усами и двигались все быстрее и быстрее — начали злиться. И по мере того как они, еще не обращая внимания на соседа по бадейке, все больше суетились, росло напряжение и среди зрителей. Кто-то навалился мне на спину, кто-то дышал прямо в ухо, зашуршал банкнот — кто-то ставил на одного из сверчков. Комнату затоплял азарт, он как сильный жар в этом и без того жарком помещении исходил из круглой бадейки, где два маленьких сверчка вдруг поглядели друг на дружку и с неожиданной яростью бросились в бой.
Сверчки оказались настоящими турнирными бойцами. Они толкались лбами, старались дотянуться до противника сильными задними ногами, раскрывали крылья, подпрыгивали, как петухи. Я поймал себя на том, что с волнением слежу за действиями сверчка поменьше ростом, желаю ему победы и уже не могу оторвать глаз от кипящего боя.
Вдруг случилась беда. Не беда вообще, а беда для меня и других болельщиков малыша. Он под ударом противника опрокинулся на спину. Хозяин тут же начал переворачивать повергнутого бойца, но сверчок, видно, догадался, что лежать на спине безопаснее — противник тут же терял всякий интерес к бою и отбегал к стене, стараясь найти выход.
Три раза малыша переворачивали на живот, и три раза он при приближении противника ложился лапками кверху. После третьего раза бой был закончен. Перерыв. Я незаметно выбрался из толпы и вышел на улицу.
Что ж, думал я, пожалуй, это самый безобидный из боев, на которые ходят любоваться люди. Он миниатюрен во всем — даже в размерах бойцов. Говорят, когда-то устраивали бои слонов. До сих пор процветает коррида — бой быка с человеком. Насмерть бьются петухи. Клюют друг друга перепела. Сверчки отделываются испугом. Милое, безобидное развлечение. Странно, что я не слыхал о нем раньше. Курьез из породы тысячи курьезов, с которыми сталкиваешься в Азии.
Солнце спряталось за крыши. Наступил тот томительный предвечерний час, когда пропадает ветер и накаленные за день крыши, камни отдают свой жар воздуху. За мной из ресторанчика вышел аптекарь. Вид у него был чуть виноватый. Увидев меня, он подошел.
