Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1982 год
Среди кукушкина льна жирянка смотрится живописно. Венчик ее как оповещающий рупор: он сзывает к себе насекомых-опылителей. Но не дай им бог опуститься на ее листья!
Не раз встречал я в северных карельских лесах дерен шведский.
Белый цветок с четырьмя лепестками. Что в нем особенного? Бросишь взгляд — и пройдешь мимо. А ведь перед тобой растение-артист, и его пластический дар уникален. То, что ты принял за венчик, лишь искуснейшая имитация цветка...
Цветы у дерена наимельчайшие, исчерна-фиолетовые, собранные как бы в щепотку. Чтобы сделать их заметными, четыре листа преобразились: они уподобились белым лепесткам, сыграли их роль.
Посмотрим на эти листья: они овальные, сидячие, идут по стеблю попарно. Вроде бы самые обыкновенные. Но это же они перекрасились в белое и сложились крестообразной подставкой, чтобы привлечь внимание к цветам! Белый маячок хорошо заметен в лесных зарослях... Можно ли говорить о взаимопомощи в рамках одного растения? Выдающийся ботаник Александр Браун считал: растение — это сложный индивид, состоящий из индивидуальностей более низкого порядка. Увлекательная точка зрения! Если Браун прав, то одни индивиды внутри растения могут приходить на помощь другим. Как это произошло у дерена: листья пришли на выручку незаметным цветам. Эта этика близка духу Севера. Здесь без взаимоподдержки пропадешь.
Юрий Линник Карелия
Путешествие на озеро Туркана
Львиный рык
В следующем году мы выехали, по всем расчетам, задолго до наступления периода дождей. В нашей команде, выражаясь спортивной терминологией, произошли замены. Географа, путешествовавшего по югу Африки, заменил Корреспондент, мой старый московский знакомый, с которым когда-то вместе трудились на журналистской ниве. Болгарских друзей по-прежнему оставалось двое, но это были уже другие люди — Любомир с пятнадцатилетним сыном Володей. Овиди, который ожидал очередного прибавления семейства, заменил другой африканец, Джон Омоло, рекомендованный нам как отличный шофер, гид и знаток языков нилотских племен севера Кении. На сей раз мы решили не открывать новые пути к озеру Рудольфа и двинулись «классическим» маршрутом через Томсон-Фолс и Маралал.
Немного не доехав до Барагоя, остановились на ночлег. Место попалось идеальное: рядом с дорогой ровная травянистая поляна, окруженная высоким густым кустарником. Убрана посуда после ужина, притушен газовый фонарь.
Наступили минуты молчаливых размышлений о прошедшем дне перед тем, как забраться в палатки. Почти черное небо, усыпанное яркими близкими звездами. В кустах угомонились на ночь птицы, лишь редкие неясные шорохи нарушают чуткую тишину. Внимательно всматриваясь в заросли, можно увидеть горящие зеленым светом глаза. Кто это? Лесная кошка? Нет, пожалуй, здесь слишком пустынные места для этого красивого зверя, похожего расцветкой на леопарда. Тогда шакалы? Возможно. Когда мы уберемся в палатки, они будут догладывать оставшиеся от ужина кости... И вдруг ночную тишину потряс рык льва. Это было так неожиданно, так жутко, что мы чуть не попадали с раскладных стульев; сердце замерло и, казалось, остановилось.
Вскоре по возвращении в Найроби мне довелось беседовать с всемирно известным ученым-зоологом Бернгардом Гржимеком. Я рассказал ему о поездке на озеро Рудольфа, о том, каких видел зверей. Поведал и о впечатлении, которое произвел на меня львиный рык. Гржимек рассмеялся и сказал, как удивительно иногда совпадают эмоции людей: «Я уже писал, что когда в Серенгети львы заревели, то мы чуть не попадали с постелей, хотя при благоприятных условиях погоды их «пение» можно услышать за восемь-девять километров. На меня оно действует подобно колокольному звону, настраивая на серьезный и торжественный лад. А вообще львиный рык считается великолепнейшим и наиболее впечатляющим звуком мироздания».
Утром, настроенные, подобно Гржимеку, на серьезный и торжественный лад, тронулись мы дальше на север. Насмотревшись на обилие диких животных в саваннах и буше Кенийского нагорья, путешественник будет немало удивлен богатством фауны на границе начинающейся полупустыни. Умиляют дик-дики — самые маленькие газели, которые выскакивали, кажется, из-под каждого куста. Размером с новорожденного козленка, они подпрыгивали в воздух упруго, словно теннисные мячи, только несравненно выше наших обычных козлят, и тут же уносились прочь. Часто можно было наблюдать, как антилопы геренуки, длинношеие, как жирафы, стоя на задних ногах, объедают верхушки кустарников, до которых человек среднего роста вряд ли дотянется рукой. Жирафа в этих местах тоже особенная: не пятнистая, чаще всего встречающаяся в центральных и южных районах страны, а сетчатая — на яркой светло-коричневой короткошерстной шкуре как бы нарисованы неуверенной детской рукой белилами квадраты, прямоугольники, ромбы.
Там, где трава позеленее и потучнее, пасутся зебры Греви, единственный вид, поддающийся приручению. Удивительно складные и, как правило, упитанные лошадки отличаются от своих сородичей узкими и четкими черными полосами на белой шкуре. И слоны здесь водятся самые крупные. Просто диву даешься, как эти великаны находят более ста килограммов зеленого корма и столько же литров воды в день в такой засушливой местности. Попалось нам несколько гигантов... белого цвета. Нет, это были не альбиносы: просто слоны приняли цвет окружающей почвы. В других местах можно увидеть красных и совсем черных гигантов. Дело в том, что принимать душ — излюбленное занятие слонов. Но когда нет воды, они, спасаясь от жары и насекомых, набирают в хобот почву или пыль и «обливаются». Поэтому-то и встречаются в природе разноцветные слоны, но только до первого хорошего дождя или до настоящего купания.
А вот и Барагой — предпоследний населенный пункт перед пустыней, примыкающий к озеру Рудольфа. Одна пыльная улочка, вдоль которой стоят два десятка глинобитных, покрытых ржавым железом домов; кучка любопытных голых ребятишек, моментально окруживших нас; несколько женщин, отправляющихся с корзинами, калебасами и ворохами белья на ручей, протекающий за околицей; «торговая точка» и рядом бензозаправка, возле которой застыл на солнцепеке полицейский «лендровер», вернувшийся накануне из района Рудольфа, где инспектор выплачивал зарплату немногочисленным стражам закона. Этот полицейский чин был для нас ценной находкой: как-никак последний человек, проехавший дорогой, по которой нам предстояло следовать. Добродушный толстяк из племени кикуйя охотно ответил на наши вопросы. «Да, дорога терпимая». «Развилки? Нет, развилок не было, заблудиться никак невозможно». «Жарко? Есть немножко. Лучше выезжать как можно раньше».
Корреспонденту пришлось свернуть свое социологическое исследование о роде занятий маленького, но довольно пестрого по составу населения поселка, а мне — разговор с владельцем лавки, оказавшимся, как повсюду в подобных местах, давним выходцем из Индии. Дискуссия у нас шла на весьма любопытную тему, а именно о преимуществах прямого обмена товаров по сравнению с денежным обращением. Сингх — так звали лавочника — утверждал, что большинство его клиентов из местного населения предпочитают формулу «товар — товар» формуле «товар — деньги — товар». В их головах не укладывается, что бумажка или монета с изображением президента, которого они не знают и никогда не видели, может стоить дороже козы, выращенной и выхоженной на скудных пастбищах, да еще и убереженной от голодного шакала.
В лавку вошла пожилая самбурка, закутанная в черный лоскут материи, достала козлиную шкуру, разложила на прилавке, любовно разгладила и что-то сказала продавцу.
— Она говорит, что это очень хорошая, мягкая шкура, она хочет получить за нее два пакета муки и пачку сахара,— перевел лавочник.— Шкура стоит того, но женщина давненько не была в лавке, цены уже вздорожали, и я могу предложить ей один пакет муки, пачку сахара и несколько центов сдачи.
Продавец долго объяснял самбурке ситуацию, та в конце концов поняла смысл, но от сдачи отказалась, попросив вместо нее бисера для невестки. Сделка состоялась, покупательница ушла, а лавочник торжествующе посмотрел на нас:
— Вот вы и убедились в преимуществах прямого обмена товаров. Без этого я давно бы разорился, не дождавшись, пока правительство ликвидирует неграмотность или хотя бы недоверие к деньгам, которые оно выпускает.
Слепой проводник
За Барагоем, где кончалась профилированная дорога и откуда, по нашим расчетам, оставалось рукой подать до Саут-Хорра, неожиданно встретилась развилка. Поругивая полицейского инспектора, еще раз углубились в карту. Развилки не должно быть! Откуда она взялась? Выбрали правую, более свежую колею, возможно, именно по ней возвращался вчера полицейский. Проходит час, другой, дорога почти исчезла. Явно какая-то неувязка, но куда же ехать? И — о счастье! — к нам приближаются трое африканцев: молодая женщина и двое мужчин. Женщина прямо-таки черная Афродита с классическими чертами, с доброй улыбкой, обнажавшей неописуемой белизны ровные крепкие зубы, которых, казалось, больше, чем должно быть. Длинная шея скрыта украшениями из бисера, на ногах и руках металлические браслеты, обнаженное тело прикрыто лишь «фиговым листком» — коротким, чуть шире ладони, кожаным, искусно вышитым бисером передником. Одежда высокорослых, хорошо сложенных мужчин состояла из коротких тог, закрепленных на одном плече. Они были вооружены копьями и ярко раскрашенными щитами из кожи буйвола.
