Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1991 год
Застывший на пьедестале в вызывающе-оборонительной позе, с кавалерийской пикой в руке Атуспария словно старается заслонить своим телом выходящий фасадом на ту же площадь региональный археологический музей. Скромный по размерам, он между тем хранит в своих стенах и зеленом, ухоженном внутреннем дворе богатейшую в Перу коллекцию древнеиндейской каменной скульптуры. Некоторые из грубо вытесанных «идолов» похожи на своих собратьев с острова Пасхи, другие — на степных скифских баб. На тяжелых, массивных стелах скалятся, выбитые резцом, клыкастые морды ягуаров, топорщатся жесткими перьями кондоры, есть и очень сложные рисунки, аллегорический смысл которых вызывает жаркие дискуссии среди специалистов.
Цветы Караса и деревья-«верхолазы»
«Самые высокие горы тропиков» владеют многими геофизическими рекордами. Во-первых, наиболее мощными «тропическими ледниками». Так, глетчер Раймонди на Уаскаране, «прослушанный» сонарами, достигает местами 180-метровой толщины. Абсолютное же достижение принадлежит леднику Пукаирка —240 метров.
А вот на озере Парой (свыше 4 тысяч метров над уровнем моря), по мнению перуанской печати, осуществлены самые высокогорные в мире погружения водолазов. Кстати, сделано это отнюдь не в рекламных целях: водолазы проводили обследование перед бурением специального подводного тоннеля — отводить воду. Парон опасно нависает над «цветочной столицей Перу» — городком Карас. И если из-за дождей или таяния ледников уровень озера начинает резко подниматься, может случиться беда... (На абсолютный рекорд «горного ныряния» претендует перуанский студент Сесар Альфаро Сталь, который в сентябре 1986 года недалеко от Уараса погружался в неопреновом 5-миллиметровой толщины костюме на высоте 5175 метров в воды озера Перолчико, стиснутого с трех сторон ледниками Ишинка, Ранрапалька и Палькараху.)
Карас не просто утопает в цветах: город превратил их в первооснову своего существования. Дело это новое, начатое в 80-е годы по примеру Колумбии, которая, пользуясь выгодами своего теплого климата, отправляет в США и Европу тысячи тонн хризантем, гвоздик, роз, орхидей и совсем экзотических, пряно пахнущих тропических растений.
Я побывал на крупнейшей из местных цветочных корпораций «Флорес Эсмеральда», которой заправляет западногерманский магнат Питер Ульрих. Под плантации отведено НО гектаров хорошо ухоженной земли, в штате — 1600 работников, главным образом женщин. Фирма не скупится на научные изыскания, особенно в сфере генной инженерии. Наиболее высококачественные ее цветы, срезанные, увядают на 5 — 10 дней позже американских и европейских.
Ничего не скажешь, красивы цветы Караса. Но мне все-таки больше по душе их, может, и не столь изысканные, дикие сородичи. К тому же флора национального заповедника не менее уникальна, чем фауна, представленная пумой и очковым медведем, грациозным андским оленем таруку и пронырливой, длинноногой андской лисицей, грызуном вискачей из семейства шиншилловых, похожим на кролика и одетым в роскошную жемчужно-серую шубку, и викуньей — близкой родственницей ламы, чья густая, мягкая шерсть отличается особенно высоким качеством: один килограмм викуньевой пряжи продают на мировом рынке по 150 — 200 долларов.
Самое удивительное из местных растений — пуйя Раймонди. Эта гигантская (до 15 метров высотой) трава относится к семейству ананасовых и встречается только в Центральных Андах, да и там в редких местах. Растет отдельными группами или экземплярами по слегка всхолмленной пуне — высокогорным андским лугам. Наиболее частые «рощицы» их встречаются по дороге в ущелье Кешке, на подходах к леднику Пасторури. Туда я и отправился.
Разбитый, пыльный большак следует руслу речки Пачакота. Пуйи застыли по склонам окрестных гор, словно бдительные, но не таящиеся от врага часовые. Они похожи на перевернутые вверх тормашками пальмы, ибо пышная крона плотных листьев растет у них на нижней части ствола. Каждый лист окантован рядами твердых, острых и загнутых, словно рыболовные крючки, шипов. На некоторых пуйях видны останки погибших птиц, имевших несчастье зацепиться за эту ловушку.
Пуйя Раймонди цветет один раз в жизни, примерно сто лет спустя после рождения. Потом погибает. Возраст каждой индивидуален и, казалось бы, в любое время можно найти хоть несколько растений в цвету. Ан нет. Выслужившие свой срок ветераны, словно сговорившись, надевают свой пышный наряд все сразу, раз в 4 —5 лет. Выбор этот неизменно приходится на особенно теплый, а то и переходящий в засуху, период. Мне повезло: именно эта пора наступила в ущелье Кешке.
Цветущая пуйя — незабываемое зрелище: сплошной, до 13 метров длиной ковер из 15 — 20 тысяч бело и желто-зеленых цветков (абсолютный мировой рекорд), которые, завязавшись в плоды, дадут в итоге около 10 миллионов семян. По мере созревания семян ствол пуйи высыхает и словно обугливается. На солнце он отливает тогда вороненым, металлическим блеском и похож на оплавленную, устремленную в небо космическую ракету.
Пастухи не любят пуйю, ибо в их колючих объятиях нередко запутываются, выкалывают себе глаза овцы. Скотоводы мстят поджогами. Горящие в ночной темноте канделябры обреченных растений — печальное, тягостное зрелище.
Еще одна андская диковинка — дерево кеньюа. Вокруг упоминавшегося уже озера Льянгануко, что лежит между ледниками Уаскарана и Уандоя на высоте 3860 метров, кеньюа образует густые заросли, целые галерейные леса. На первый взгляд кажется, что шелковистая кора их постоянно лопается, свивается лентами, и деревья, причудливо изогнутые, переплетающиеся ветвями, стоят обнаженные, телесно-розового цвета, как девушки-купальщицы, кокетливо пробующие ногой, не слишком ли холодна вода горного озера. Прозрачный и гладкий, как зеркало, аквамарин его отражает и деревья, и камышовые метелки, и медленно плывущие высоко в пронзительно-индиговом небе облака.
На самом деле кеньюа — самый дерзкий из «верхолазов» Южной Америки, единственное из деревьев, выживающее на высотах до 4350 метров над уровнем моря — кору не сбрасывает. Висит потемневшей шелухой лишь ее верхний, отмирающий слой, а остальные, толстые и гладкие как пергамент, окрашены такой розоватой злостью, что ложно создают впечатление наготы.
Да и как бы он иначе, раздетый, уцелел бы под ледяным дыханием ветров андского высокогорья. И так приходится прятаться от них в крутостенные котловины, образцом которых как раз и является чаша озера Льянгануко.
Когда рушились горы...
Восхищаясь красотами «перуанской Швейцарии», не следует забывать, однако, что Уаскаран грозным считают не только альпинисты, не раз штурмовавшие его коварные склоны. 20 лет назад страшная судорога рябью мощных подземных толчков прокатилась по этому краю. Много бед принесла она. Особенно пострадал город Юнгай, на который, выброшенное из своего ложа, смертоносным селевым потоком обрушилось такое идиллическое сегодня озеро Льянгануко.
Путь на Юнгай лежит на север от Уараса, вниз по правому берегу реки Сайты. Едва успела рассыпаться, как разбегающееся от автомобильных гудков овечье стадо, мозаика домиков поселка Каруас — из-за поворота открылся фантастический, похожий на лунный, ландшафт. Боковая долина, отделенная от полотна шоссе звонким ручьем, который сбегает к реке по ирригационной канаве,— это сплошь обезображенная, вздыбившаяся, мертвая земля, оскаленная обнажившимися породами и огромными глыбами, скатившимися с гор.
Ярко светит горное солнце, на горизонте пляшут буйные краски соседних склонов, а над тихой долиной Юнгая словно нависла холодная тень не такой уж давней трагедии. Вся она — гигантское, усыпанное крестами кладбище, многие распятия стоят прямо на валунах-убийцах. Искореженные, заплетенные в хитроумные узлы куски металла, — в них с трудом распознаешь раздавленный автобус. Там, где некогда располагалась заполненная цветами Пласа-де-Армас, — традиционная для латиноамериканских городов площадь Оружия со зданием муниципалитета и церковкой, сейчас сиротливо торчит лишь чудом уцелевший кусок кирпичной кладки да стоят четыре горестных пальмы во вдовьем платье: с почерневшими, словно обугленными стволами, они медленно умирают на затвердевшей под каменным панцирем почве.
Землетрясение и вызванный им горный обвал, похоронившие Юнгай, случились 30 мая 1970 года. Из 36 тысяч юн-гайцев уцелели лишь немногим более 3 тысяч человек. Как и Юнгай, практически исчезли с лица земли Кахакай и порт Касма на океанском побережье. На 70 — 95 процентов были разрушены Уарас, Уальянка, Сайта, Ромабамба, Аиха и Каруас в Кальехон-де-Уайлас, крупный порт Чимботе и город Уармей на прибрежной полосе. 70 тысяч погибших, 150 тысяч раненых, 20 тысяч пропавших без вести и 800 тысяч оставшихся без крова — таков страшный итог стихийного бедствия.
