Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1974 год
Три года спустя к «Квитке» пришла очередная экспедиция. Несколько дней шла оконтуровка — разведка на продолжение. Неожиданно обнаружили очень низкую галерею; свод пещеры в этом месте почти приникал к земле. Можно было ручаться, что там ждет тупик. Но Светка, начинающий спелеолог (она так и осталась у всех в памяти — Светка), пожелала все же сползать на разведку: «Я худенькая, не застряну». Спустя час она принесла ошеломляющую весть: «По ту сторону открывается огромный район!»
...И теперь мы ползем этой самой Светкиной галереей. Здесь нельзя было поднять ни голову, ни спину, подбородок оставлял борозды в глине. Приникший к телу свод своими острыми выступами грозил сорвать комбинезон. Я слышал, что по ту сторону находится подземный лагерь — всего в получасе ходьбы по высоким галереям и залам, которые так поразили когда-то воображение незнакомой мне Светки. В слове «лагерь» грезились уют, шумное дыхание паяльных ламп, щи с тушенкой (я видел, как в транспортники укладывали капусту) и, наконец, сон...
У самого входа в лагерь прямо из земли росли серебряные кристаллические иглы.
Похоже, что пещера живое существо. Она дышит: через каждые три-четыре секунды выпускает воздух и с такой же скоростью, лишь на мгновение замерев, вдыхает его обратно. Она имеет постоянную температуру; плюс десять градусов, независимо от того, какая погода снаружи — жара или мороз. Ее лабиринт — подземные ручьи, реки, озера — напоминает кровеносную систему. Нутро пещеры совершенно стерильно; кажется, здесь не было ни одной бактерии до прихода людей.
Я размышляю об этом, глядя, как руководитель нашей съемочной группы Юра Апостолюк определяет по компасу азимут новой галереи. Рядом с ним сидит Люда Ковальская с пикетажным журналом и карандашом и влюбленно ловит слова командира.
— Положи на тот перекресток 38-й пикет. Запиши азимут...
Я уже заметил, что девушки обязательно влюбляются в камеральщиков. Женщины вообще любят увлеченных делом мужчин, а работоспособность спелеологов не знает границ. Мы работаем посменно — по десять часов, — и я поражаюсь способности камеральщиков за все это время ни на минуту не прекращать съемки. Мне рассказывали, что в одной экспедиции съемочники проработали 36 часов подряд! Председатель клуба и будущий врач Федя Немчук, ведущий в пещере психологические наблюдения, уверял, будто особенности пещер — круглосуточная ночь, микроклимат — в первые дни пребывания под землей необыкновенно повышают энергию человека. Правда, потом отсутствие разнообразия притупляет ощущения, и тогда устраивается разгрузочный день.
Апостолюк снимает карту методом «полигонов», который открыли тернопольские спелеологи. Он закладывает на карту магистраль, а в ней проводит вспомогательные линии, которые позволяют разбить лабиринт на отдельные полигоны. Затем «камералит», не пропуская ни одного перекрестка, ни одного тупичка. Это очень кропотливая и тяжелая работа — ведь приходится работать в завалах, на скалах, в труднопроходимых ходах и лазах. В таких лазах легко застрять и выбраться можно только с помощью лопаты и кувалды. А «если застрял — лежи, пока не похудеешь», — есть и такая поговорка...
Помню, как мы вступали в нехоженые места. Выйдя из лагеря, шли сначала по чужим пикетам — здесь в прошлом году снимала группа Белоусова, на каждом пикете стояла стрела, цифра и крупно АБ. Когда кончились метки Белоусова, Апостолюк как-то сразу замер, и я понял, что дальше лабиринт не исследован.
Мы находились в небольшом зале с низким сводом, вокруг был сплошной гипсовый хаос; в каменных завалах змеились узкие ходы, ведущие неизвестно куда. Юра опустился на глинистый пригорок, зажег свечу, вынул из целлофана свою канцелярию: тетрадь, карандаши, линейку, транспортир, компас, рулетку и карту. Он развернул карту, и мы приникли к ней, пытаясь сообразить, где находимся. Карандаш Апостолюка двигался к юго-западу пещеры; там на карте растекались белые пятна.
— Мы находимся в местах, где еще никогда не ступала нога человека, — торжественно сказал Юра. — Сережка, — он протянул рулетку своему помощнику Шевчуку, — клади отсюда первый пикет...
В тишине и мраке вспыхивали фонари и раздавались глухие голоса. Мы кружили с перекрестка на перекресток, ходы резко подымались вверх и уходили в подвалы. Рулетка отмечала заснятые метры лабиринта, и эти метры отныне становились добычей спелеологов.
Работа останавливалась лишь в те минуты, когда, пораженные, мы замирали перед архитектурным ансамблем, покрытым, словно снегом, пудрой мельчайших кристаллов, или когда вступали в зал, потолок которого в свете фонарей мерцал десятками тысяч звезд... Меня удивляла детская радость спелеологов при виде зрелищ, к которым, они, казалось бы, давно должны были привыкнуть. И я понял, что заставляло этих студентов каждый праздник, каждые каникулы спускаться в пещеры, ползать в грязи, жить под землей среди холодных камней, сырости, просыпаться и надевать на себя мокрый комбинезон и работать, работать...
— Что привело тебя в пещеры? — спросил я Юру Апостолюка во время короткого завтрака.
— Старший брат. Он и отец — врачи, занимаются исследованием пещер в лечебных целях. Пещеры — неисчерпаемое поле деятельности для многих специалистов. Ну а без спелеологов им делать нечего. Для исследований прежде всего нужна карта лабиринта.
— А знаете, как Юрку прозвали польские спелеологи? — сказала Люда. — Они как-то были в гостях у нас в «Озерной». Так вот поляки назвали его Пещерным львом!
Хорошо после десяти часов каменной тишины войти в просторный зал с глиняным столом посредине, где звучат голоса, кто-то бренчит на гитаре, горят свечи, движутся огромные тени. В зал-гостиную ведет длинная галерея-передняя, в которой висят каски, комбинезоны и стоит полевой телефон. Прямо за залом — галерея с тупиком, спальня. Между гостиной и спальней — уютная кухня среди валунов. Тут гудят паяльные лампы и варит щи Лида Евтушенко.
За кухней в каменной нише висят умывальники. Я бреду туда, на ходу снимаю мокрый тяжелый комбинезон, вычесываю из волос застрявшие комки глины. Здесь уже фыркают в темноте ребята из группы киевлянина Валерия Миронова, трет полотенцем свою могучую спину фрунзенский спелеолог Толя Дрянных. Толя впервые работает в такой огромной гипсовой пещере, с каждой съемки приходит счастливый и возбужденный.
— Сегодня открыли новый зал, убранство и архитектура совершенно в восточном стиле. Назвали «Киргизия»...
— А мы никак не можем прорваться в новый район, — устало говорит Миронов. — Завтра возьмем с собой пару штыков.
Мы надеваем сравнительно сухие фуфайки и, чувствуя себя гостями, выходим в зал. В эти поздние вечерние часы за столом собираются все: те, кто вернулся со смены и после ужина залезут в спальники, и та смена, что готовится уйти в лабиринт. Научные деятели во главе с Федей Немчу-ком ловят эти мгновения. Разложив на столе свой медицинский скарб, меряют у спелеологов давление, частоту дыхания, пульс. Немчук мне рассказывал, что еще в экскурсионных пещерах заметил: под землей у людей уменьшается артериальное давление. Опыты в «Озерной» подтверждают это наблюдение. Значительно быстрее под землей происходит и восстановление нервных тканей. «Участником» прошлой экспедиции был кролик, которому надрезали седалищный нерв. Его рана зажила в два раза быстрее, чем во время такого же опыта наверху.
В галерее звонит телефон. Немчук берет трубку.
— У вас утро? Какое число?
...Метрах в пятистах от нас живут и работают студенты из Киева Сережа Левашов и Юра Ягодзинский. У них нет часов, они связаны с нами только телефоном, по которому сообщают, какое, по их представлению, сейчас число и время суток.
У них сейчас утро пятого ноября, а у нас уже кончается шестое, и это еще раз подтверждает выводы, сделанные в свое время французским спелеологом Мишелем Сифром: «Сутки под землей равны сорока часам на поверхности».
На стол несут щи и картошку с тушенкой.
— Уж полночь близится, а Зимельса все нет! — восклицает вдруг Грунин. И камеральщики понимающе переглядываются.
— Это же не Зимельс, а пещерный вездеход. Обязательно ему надо всех обскакать. Томочку Марченко, наверное, замучил...
— А вот и нет! — слышится голос Томочки, и она, маленькая и румяная, выскакивает из галереи. — Смотрите! — Томочка протягивает руку вверх, и в устремленном на нее свете фонарей мы видим прозрачный и чистый, как льдинка, монокристалл. — Нашла в «Зимней сказке».
Я представляю, как бережно она несла среди каменных завалов этот редкий кристалл гипса, чтобы положить его в подземную сокровищницу клуба — минералогический музей. Только здесь, в климате пещеры, кристаллы сохраняют свою первозданность.
— Сколько? — ревниво спрашивает Апостолюк вышедшего к свету Зимельса.
