Журнал «Искатель» - Искатель. 1991. Выпуск №1
Пламя рванулось — какая там зажигалка! — будто молния. Юрка крутанулся на каблуках, очерчивая зону гибели, и опять, во второй раз услышал он стон земли. Стены шахты сдвинулись, сверху загрохотали тяжелые камни. Казалось, меч пропорол мешок, в котором все эти глыбы лежали до случая. Гнулись, треща, крепи, ломалось и рвалось сложное шахтное оборудование. Земля дышала и качалась. Знакомое по прошлой жизни чувство ужаса схватило Юрку и сразу покинуло, уступив место тоске. Кажется, он опять сделал что-то не так: злобный хохот настиг его снизу, сквозь стоны земли. Юрка шарахнулся вбок, в горизонт, к заваленному стволу. Пробросился вверх. Он слышал команды по громкой связи, кто-то плакал в телефон, и плач этот, преобразованный мембраной, он тоже слышал.
А невдалеке умывался кровью и слезами шахтерский городок. Дома щерились выбитыми стеклами, потрескивали арматурой, скрежетали песком и прахом.
Нельзя было доставать меч, нельзя.
Он хотел снова нырнуть в шахту, но больная земля его не пустила. Земля вздрагивала всякий раз, когда он пытался приблизиться, и каждый толчок приносил новые разрушения.
Юрка чувствовал себя настолько усталым, насколько может устать ангел. Он бы напился — если б мог напиться. Сломался бы — если б мог сломаться. Он слишком недавно был живым, чтобы не помнить, как это — жить, и каково умирать, а тем более — погибать. Неужели ему уготована вечная служба похоронщика, как во время чумы, — в кино он видел однажды похоронщиков в одеждах, пропитанных дегтем от заразы, в масках и с горящим трутом. Пугая людей уже фактом своего появления, они крюками зацепляли тела погибших, чтобы трупы не отравляли живых. Неужели такова теперь и его роль, неужели это навсегда? Ведь впереди вечность.
Ангелам не больно, но как передать муку бессилия?
Вдруг решившись, Юрка двинулся к замку людоеда. Дома и улицы на его пути в очередной раз изменились. С трудом, будто что-то мешало, не поверху, а понизу, не на бреющем полете, а едва ли не по-пластунски продвигался он теперь по узким улочкам. Уже не было вокруг толстостенных домов с высокими потолками и окнами-бойницами, домов, похожих на тюрьмы. Да они и были тюрьмами, эти дома, в которых проживали сплошные заложники власти, — само проживание в подобном доме с чужой казенной мебелью и пайком превращало человека в заложника, в фальшивого божка, чья жизнь — сплошной праздник до срока. А в срок его режут. Иной обитатель такого дома был бы счастлив сменить свои хоромы на влажный климат полуподвала. Но в полуподвалы попадала впоследствии его семья, сползая с просторных высот во влажные низы. Если не брали, разумеется, всех вместе… Юрка хорошо помнил эти здания стиля архитектурных излишеств. Но их больше не было: вокруг стояли одни лабазы и терема. Почему, кстати, так похожи эти два слова — терема и тюрьма?
Замок в центре города, в центре холода, на бетоне и средь бетона, и непонятно было, выше он стал того высотного здания, которое заместил собой, или остался прежнего роста, только смотрелся теперь совсем грозно и неприступно. Хотя — двери были открыты. Но не было Юрке пути сквозь эти страшные открытые двери. И не миновать их было, наверное. Двери манили, но и отталкивали. Значит, все еще не пора.
Почему, собственно, его так тянет именно в страшный замок?
— Вадим! — позвал Юрка. — Вадим, отзовись!
Он перенесся от страшных дверей в унылую комнату, где Вадим лежал на постели, а на табуретке рядом с ним была разложена нехитрая трапеза, «цыбуля з олиею» на местном наречии, еда постная не из-за поста, а от бедности и непритязательности.
Юрка пробросился по комнатенке туда-сюда, чтобы снять инерцию полета, и опустился на хилый табурет рядом.
— Ты ешь, ешь, — сказал он.
Сидел он теперь больше для удобства собеседника, чем для своего удовольствия. Он уже привык свободно размещаться в пространстве, понимая, что доверительного разговора не выйдет, если явится он Вадиму во весь рост, во всем блеске своем.
— Я думал о тебе, — Вадим откинулся спиной к стенке, посмотрел на Юрку внимательно.
— Вот, спросить тебя пришел, что такое звезда, — сказал Юрка, — я ведь ангелом-то, недавно стал и многого не знаю.
Не то могильщик, получается, не то санитар. Надоело души таскать. Мне бы с автоматом в бой, а не с санитарной сумкой. Знать бы только, какое оно, глазное зло. Раз Бог назначил в ангелы десантника, значит, настало время драки. А я до сих пор не у дел.
— Что я могу ответить тебе? — помолчав, сказал Вадим. — Я маленький человек, и звезды никогда не видел. Она — над миром. Одни говорят — звезда, другие — дракон, а на земле сейчас время заклинаний. Только заклинаниями бед не выправишь. Сам знаешь, добро и зло поменялись местами, и их не отличить. Бога отменили в рассуждении, что сами умнее Бога. И никто вроде не пострадал. Пострадали все вместе. Но когда вместе — это практически незаметно. А поскольку некого стало любить и некого бояться — тут сплав такой, тонкий и прочный, — то стали любить и бояться придуманный и на постамент водруженный фантом. Но Бога идолом не заменишь.
— Понимаешь, Вадик, — Юрка обращался к человеку, который был много старше, не свысока, а как двадцатипятилетний священник обращается к старухе: «Дочь моя», и она к нему: «Батюшка!» — Понимаешь, я ведь едва армию отслужил, и сразу убили меня. Сначала хотел только одного — найти убийцу и отомстить. Но такое множество вокруг смертей, столько бед — я и забыл про свою. Мне бы звезду эту страшную отыскать, раз от нее все зло. А то — войны кругом, убийства, насилия. Ради чего-то я поставлен ангелом, верно? А по одному рубить бесполезно, я пробовал. Тут не меч, а напалм нужен.
— Это не метод, — сказал Вадим серьезно. — Зло — оно где-то фонтаном бьет, так мне представляется. Бьет фонтаном наверху, на горе, а растекается вниз ручьями и брызгами. Мне тоже бывает трудно проходить мимо. Я уж и на улицу стараюсь зря не выходить. Третьего дня иду мимо рынка, смотрю — наперсточники. Ну, шарик крутят, скорлупкой его накрывают: угадай, где шарик. Кругом толпа веселится, а женщина плачет, на пятьдесят рублей ее раскрутили. Я попытался вмешаться, так, оказывается, один крутит, трое охраняют, рядом. Они меня и побили. Да ловко так.
— Что же делать? — заскрежетал зубами Юрка. — Почему их всегда вечно четверо — на одного? Почему, когда защитить кого-то хочешь, только хуже делаешь? Есть ли предел этому, а?
Юрка махнул рукой и стремительно вылетел в окно. Рванул над землей, взбираясь все выше и выше. Отчаяние вскипало в нем на всех, на самого себя. Рождающихся он не замечал, на умирающих не реагировал. «Пропади все пропадом!» — укрылся от мира в вышине, не откликаясь на призывы.
Только когда душа Вадима негромко позвала его. Юрка опомнился, заспешил. Душа взлетела одна, наособицу. Черные роились вокруг, но дороги Юрке не перебегали. «Прости», — скользнула мимо душа. «Прощай», — пожалел ангел: верил же мне человек, надеялся, жил без меня и долго бы еще прожил, И вечно-то долги остаются за мной.
Черные сгруппировались и взяли Юрку в полукольцо. Юрка, препроводив душу, присматривался заинтересованно и недоброжелательно. Увидел среди черных рыжего, мохнатого, как фокстерьер. Страха в Юрке не было — ангелу ли бояться?
— Вас к себе просят, — заморгал мохнатыми ресницами рыжий.
— Что у меня просят? — изумился Юрка. В это время чья-то запоздалая душа устремилась ввысь, Юрка прибрал ее щелчком, а рыжий завистливо посмотрел на исчезающую у Юрки за пазухой душу, сглотнул и повторил:
— Вас к себе просят. Нужны.
— Ну, раз я нужен, пусть сам и является.
— Честью просят, — взмолился рыжий. — Не могут сами явиться. Нельзя. Или вы боитесь?
— Чего? — дернулся Юрка, собирая остатки злости. Злость, направленная вовнутрь, не вечна. Выжигая все внутри, обращается она наружу. И злости, обращенной наружу, обязательно нужен противник. Враг. — Этих, что ли, бояться, черных? Мразь болотную? Да не стоят они удара огненного меча!
— Тогда летим, — пригласил рыжий.
А внизу, на разноцветном рынке: «Кручу-верчу, обмануть хочу!» — приговаривал жгучий брюнет, вращая по фанерке черный подозрительный шарик. Кто-то вновь плакал. И не было уже Вадима, чтобы если не помочь, то хотя бы закричать в голос.
Праведники нечасто живут средь живых.
За спиной у рыжего крылья пламенели, как первомайские флажки. Юрка летел за ним, поругивая себя за уступчивость и за любопытство. Маршрут рыжий выбрал знакомый: летели на юг. Опять вокруг стелились пески и громоздились горы. Склоны были пусты — ни стонов, ни выстрелов не доносилось. «Может, у них перемирие», — подумал Юрка.
Сзади, перестраиваясь на лету, словно вертолеты сопровождения, двигались черные.
— Ты давно в ангелах? — попробовал заговорить с Юркой рыжий.
— Не твое дело.
— Значит, недавно, — удовлетворенно кивнул тот, — да, мне говорили. Не кипятись. Я не враг тебе. Не там врагов ищешь.
