Два фотографа - Татьяна Чоргорр
Семёныч думал, глядя на это "попроще": "Вот ведь пижон! Точно заставлю тебя гонять пыль по углам". Но пока было много других дел. Контактные отпечатки с негативов: задачка без хитростей, на терпение и аккуратность. Порезать плёнку на куски по пять кадров, разложить на листе фотобумаги, прижать стеклом, засветить, проявить. Понаблюдав за Романом вчера, Семёныч не сомневался: парень блестяще справится. Выдал пакет с плёнками, показал, где брать всё нужное для работы. Поднапустил строгости:
— Очень важно! Откуда взял вещь, туда поставил. Каждая железка и стекляшка у меня знает своё место. Станешь путать — два предупреждения, на третий раз выгоняю.
— У меня хорошая память, — улыбнулся ассистент. — Фотографическая.
Семёныч с замиранием сердца ощутил: будто вздыбилась шерсть на спине чёрного зверя, который по собственной прихоти позволил ему вести себя на поводке. Но раз уж позволил, старик не собирался давать слабину. Как, впрочем, и нажимать не по делу. Улыбнулся в ответ:
— Хорошо бы. Постарайся до обеда закончить с контактами. Если не придут с чем-нибудь срочным, вечером спокойно попечатаем твою археологию. Осталось самое интересное, большой формат, — и ушёл за просмотровый столик.
Работа была простая и однообразная, а значит, совсем не мешала наву прощупывать пространство и анализировать полученную информацию. Семёныч в соседней комнате явно что-то мудрил, и снова любопытное, с налёту не поддающееся расшифровке. Впрочем, Ромига решил посвятить несколько дней изучению очевидной и понятной стороны его деятельности: технической. За остальным просто наблюдать. Не факт, что сильному и умелому магу нужно осваивать самодельные арканы из разряда "голь на выдумки хитра".
Настроение было отличным, дело спорилось, нав начал насвистывать какую-то бравурную мелодию. Совершенного слуха у него не было. Знал, многие челы нервно относятся к свисту в помещении: типа, дурная примета. Опять же, велено было молчать. "Одёрнет? Не одёрнет?" Но Семёныч погрузился в вычерчивание каких-то схем и не обращал внимания. Пару раз подходил проверить, как движется работа. Одобрительно хмыкал и возвращался к своим изысканиям. Время до обеда пролетело незаметно.
Институтскую столовую можно было найти по запаху. Не самому мерзкому из тех, что Ромиге случалось обонять в человских едальнях. Но если бы речь шла только об удовлетворении голода, нав предпочёл бы смотаться порталом в какое-нибудь приличное место. Не хотел прерывать наблюдения: пошёл обедать вместе с Семёнычем.
— Наша столовая — хорошая. Директор бдит, шугает поваров. Я много лет здесь обедаю, и ничего: желудок в полном порядке. А вот у сына на работе — ужас. Готовят на машинном масле, посуду не домывают, тараканы — стадами. Говорил ему, не ешь котлет, если они зелёного цвета, бери варёное мясо...
Наву вспомнилась довольно-таки "бородатая" тайногородская шутка. Будто особое проклятие Азаг-Тота лежит на местах, где челы, пролетарии физического и умственного труда, едят в перерывах между работой. Дабы не иссякала в них вовек гиперборейская ненависть. В самом деле, каким образом эти горе-повара исхитряются даже из более-менее нормальных продуктов готовить жутко невкусную и почти несъедобную гадость? Зачем несколько лет специально учатся этому в своих кулинарных техникумах?
— Михал Семёныч, вы пытаетесь испортить мне аппетит? Всё равно не получится. К нам в экспедицию в этом году прибился студент-медик. Очень любил перед едой рассказывать про анатомичку, думал, ему больше достанется.
Особо трепетные челы нервничали уже с этого места. Старый фотограф остался невозмутим, как слон.
— Я снимал одно время для криминалистов. Стол у них был один, где работали, там же обедали, — и хитро посмотрел на ассистента.
Ромига ухмыльнулся. Вообще-то мог достать подобным разговором самого крепкого чела. И большинство прочих генстатусов. Даже не колдуя. Исподволь, особой интонацией подстегивать воображение собеседника, чтобы оно подкрепляло слова яркими картинками, запахами, осязательными ощущениями. Проверено, через некоторое время "клиент" будет готов. Нав вспомнил того студентика, блюющего в кустах. После обеда, ага. Ухмылка стала шире и злораднее. Мог бы развлечься и теперь, но не имел резонов доводить Семёныча. Наоборот, собирался поддерживать старика в наилучшей форме. Потому промолчал.
Подгадали удачное время, почти без очереди. Взяли подносы: "Фу, сальные!" Ромига обозрел букетики мятых алюминиевых ложек и вилок, даже трогать не стал. Подошли к раздаче. Семёныч выбрал борщ, пюре с котлетой, стакан компота. Светски улыбнулся пышнотелой краснолицей блондинке за кассовым аппаратом — та засияла.
Нав пробежал глазами меню, выставленные рядком тарелки, принюхался к запахам, доносящимся из больших кастрюль: "Вот тут, кажется, более-менее похоже на еду". Вторая работница общепита, копия кассирши, но помоложе, ухватисто шуровала половником в борще:
— Супчику? Второго?
— Положите мне, пожалуйста, три порции поджарки и тушёные кабачки, одну порцию. Супа не надо. Хлеба не надо. Морс из клюквы? Давайте.
Повариха смерила взглядом длинную стройную фигуру, широкие плечи, обтянутые чёрной водолазкой:
— О, какой хищный молодой человек.
— Вы даже не представляете, насколько, — ответил, с виду, тоже с ноткой игривости, но повариха сразу передумала расспрашивать, новенький он тут или командировочный. Что и требовалось. Отбелённые искусственные кудряшки в сочетании с маслеными глазками, широким лоснящимся лицом и плохо сложенным, непропорционально располневшим телом вызывали у нава примерно такие же эмоции, как столовые приборы из алюминия.
Расплатился, присел за столик к Семёнычу. Недовольно отметил про себя липкий пластик в полосах от грязноватой тряпки, которой тут вытирали. Запустил правую руку в карман брюк, левой почесал кончик носа, прикрывая губы. Прошептал заклинание — в пальцах возникла изящная складная вилка. Достал её из кармана, раскрыл. Попробовал содержимое своей тарелки: "Мясо приготовили свежее, и то ладно. Пожалуй, одного эксперимента достаточно. Буду уходить на перерыв".
Посмотрел на Семёныча: старик с видимым удовольствием прихлёбывал бледно-розовый борщ. Ромига мрачно взялся за свою порцию и очистил тарелку как можно быстрее. Организму нужно топливо, навский желудок переваривает даже гвозди, а изысканные вкусовые ощущения — в другой раз.
От старика не укрылось, как корёжило и воротило Романа от столовской стряпни и обстановки, которые Семёныч искренне считал нормальными. Питаться ассистент, видимо, привык в дорогих ресторанах? Или дома, где на стенах висят портреты прадедов графьёв? Фотограф знавал подобных людей, даже целые семьи, хотя с каждым поколением их оставалось меньше. "Прежние" нередко находили пристанище в науке, в том числе, связанной с экспедициями. Были в "полях" столь же стойкими и неприхотливыми, сколь в городе — щепетильными. Многое в облике и повадках Романа напоминало их, но доставать вилки
