Там, где тебя хоронил - Максим Черных
Лекция шла уже примерно треть литра. Лектор покинул кабинет, оставив учащихся списывать с электронной доски разновидности инструментов верифицирования фотографии.
— Что ты делаешь? Зачем ты переписываешь? — Она отобрала у меня тетрадь.
— Меня мама учила, что вокруг все враги, что стоит разинуть рот и у тебя всё отнимут, — сказав это, я принялся писать на руке.
— Тебя взяло.
Смотря на пустую бутылку, я услышал звонок. Чтобы выйти из аудитории, мне предстояло преодолеть ступени. Преподаватель, наблюдавший за моим спуском, нахмурился.
— Спасибо вам за эту лекцию. Вы сделали мой духовный мир много лучше. — Я уже был у выхода из аудитории.
— Он недавно оправился от перелома ноги, с лестницами у него проблема.
Я дополз, не без трудностей на пути, но и не без помощи, до квартиры.
Проснулся с удивительной легкостью. Хотя говорили, что на утро болит голова. Может это не распространяется на первый раз? Я обошел квартиру, ее уже не было. Снова один. Отчуждение растет.
Я ощущал прикосновения ее хмельных губ, когда позвонили в дверь. Пришлось наспех одеваться, но в темноте я не мог найти одежду. Включив свет, увидел ее полуголой. «Может не открывать», — промелькнула мысль, которую я сразу отбросил: без причины мне в гости не наведываются. Кто это мог быть? Открыв дверь, я понял. Конечно, на пороге стояла женщина лет пятидесяти. Расположившись на кухне, хотел было предложить ей чай или кофе, но у меня было только спиртное; ничего, чем бы я мог попотчевать старую даму. Пришлось молча сесть напротив.
— Детектив не докучает тебе?
— Навещал меня дважды, но безрезультатно.
— Что он мог найти? Ты любил ее больше самого себя, только неумело. — Она помолчала, оглядела меня, комнату. — Первый раз справляю Новый год в одиночестве, но это можно исправить. У тебя есть планы на завтра?
— Нужно кое-кого навестить, и все.
— Приходи ко мне, если общество старухи тебе не в тягость. Только не опаздывай, иначе найдешь меня пьяной.
Проводив ее до двери, я понял, что она пришла с определенной целью. Не из отчаяния, нет. Ни разу не общалась со мной с того случая и тут приходит, чтобы пригласить отпраздновать. Я всегда думал, что она меня ненавидит. Может я ошибался?
— Я пойду.
Голос отвлек меня от мыслей. Она, не выходившая из комнаты за все время разговора, стояла уже одетая. Мне оставалось только проститься
— Навестил?
— Да.
Я неуверенно осматривался.
— Непривычно, да? Не думал, что вот так попадешь к ней домой? Я знаю: она часто тебя звала к себе, но ты — вечно занятой — отказывался. Если бы ты уделял ей больше времени…
— Извините.
— Да ладно уже. Я ведь тоже виновата. Никогда не отпускала ее с тобой. Взять хотя бы последний случай, где ты там был?
— В Бразилии.
— Да, я ее не отпустила. Слишком далеко. Еще и Новый год — семейный праздник. А она закрылась в комнате и не выходила — обиделась. Хочешь посмотреть ее комнату? — Я хотел, ведь видел ее только по фотографиям.
Мы вошли в небольшую комнату, на стенах висело множество плакатов, на мебели сонмище наклеек и стикеров. На самом большом из плакатов была изображена пара, которая шла по снежному пустырю к Эйфелевой башне.
— Париж — ее любимое место. Отпустила ее только потому, что сама хотела побывать там. Этот плакат — она говорила — всегда напоминал ей поездку. «Тогда выпал снег, и утром мы пошли к кладбищу Монпарнас, а затем — к Эйфелевой башне. Я не любила популярные места, но мимо этого пройти не могла», — сколько раз я это слышала. Есть что дополнить?
— Худший мой турнир и лучшая поездка.
— Ой, мне надо бежать, а то еда сгорит.
Весь диалог — один большой триггер. Сейчас захлебнусь в воспоминаниях. Кладбище Монпарнас… Она потащила меня туда, чтобы найти могилу Генсбура. Ночью выпал и лежал чужеродной субстанцией на улице снег. Только взошло солнце, вдалеке готовились к новым похоронам, рыли могилу. Мы долго бродили по кладбищу в поисках нужного места захоронения. Наконец мы нашли желанное, присели, она включила «L’Homme à tête de chou». «Вот это любовь, настоящая, какой и должна быть. Разрушительная», — думал я, слушая заглавную песню альбома.
Другой баннер был знаком мне по ее рассказам. Взяв нижнюю часть плаката группы «Порнофильмы», верхнюю часть плаката группы «Нервы», она объединила их со словами: «Не могу определиться, кто мне нравится больше».
— Пойдем, все готово.
Меня тянуло остаться, но предлога для этого я не находил. Я быстро схватил первую попавшуюся под руку вещь — какой-то стикер, и поспешно ретировался.
— Спасибо вам. Я иногда сомневаюсь, что она существовала вовсе, что это не выдумка моего больного воображения. Вы — как напоминание, что она действительно жила. Все, что от нее осталось: воспоминания да сушенная сирень. Здесь я отчетливо почувствовал, что она была жива.
— Да, она любила сирень.
— Очень. Когда ее не стало, все воспоминания остались только у одного меня, и они исчезнут вместе со мной. То, что мы с ней прожили, теперь только я храню. Вы такого не чувствуете?
— Да, скоро она исчезнет вместе с нами навсегда. А все-таки тебе не надо зацикливаться на прошлом, мальчик. Ты еще молод, а ее уже не вернуть. Живи полной жизнью, оставь ее, никто не обидится. У тебя есть деньги, известность, время — воспользуйся этим, чтобы по-настоящему жить начать
— Знаете, я пытался. Я думал, что искуплю ошибки добрыми делами, что буду жить за все те года, потраченные мной в пустую. Но, как оказалось, у меня нет способностей к жизни. Я просто глупый мальчик, который остался где-то там, в далеком детстве. У меня было слишком мало жизненного опыта, чтобы повзрослеть.
Только сейчас я заметил рюмку возле нее, и тут же нашел точно такую же рядом со своей рукой.
— Джин или ром?
Я выбрал первое. Джин — как мне говорили — навевает
