Мертвые воспоминания - Ирина Родионова
— Свиток, серьезно? — не успокаивалась Галка, улыбаясь от уха до уха. — Может, вам планшеты теперь из бересты готовят?
Палыч молчал.
— А можно в виде единорога заказать? А деревом он пахнет?..
— Это ручная работа, — прошипел он, стоя в проходе. — А если ты такая умненькая, то топай лучше домой, я новую заявку оформлю.
— А чего, только тупым можно воспоминания чужие забирать? — Галку несло, но ей и не хотелось останавливаться. Поддразнивать Палыча, колоть его глупостями было тем немногим, привычным и успокаивающим, что ее оставалось в ее рассыпающейся жизни. — Дело, конечно, ваше. Я-то уйду. Но пока кто-то откликнется, пока приедет… До обеда тут куковать будете. Ароматами наслаждаться.
— Галь… — Машка коснулась ее локтя. — Ладно тебе, свиток и свиток. Давайте лучше работать, меня родители ждут.
Палыч тыльной стороной ладони вытер лоб и повернулся так, чтобы загородить боком свиток. Принялся медленно, с садистским наслаждением читать:
— Ключевская Анна Ильинична, семьдесят два года. Проживала…
— Семьдесят три же, — поправила Кристина.
Палыч запыхтел:
— Семьдесят два. Проживала по адресу… это вам не надо… Вот, причина смерти не установлена. Родственников не имеет, нашли троюродную племянницу, она подписала отказ от претензий на эмоциональные воспоминания усопшей. Квартира перейдет в пользование городской ад… Это вам тоже не надо. Вот. Правила, думаю, не надо напоминать?
— Нет, — Галка плечом привалилась к стене. Ей показалось, что бетонные перекрытия за день промерзли насквозь, растеряв последнюю память о жившей здесь старушке.
— Тогда напоминаю. Денежные средства мы изъяли, но если что-то находите — передаете мне. — Дана фыркнула, Палыч проигнорировал: — Документы никакие не выбрасываем. Все, что будете забирать, складываете в ящик и — слышите меня? — НЕ УПАКОВЫВАЕМ, я проверю.
— А шмонать будут? — снова вылезла Галка. Дана шикнула на неё.
— Будут, — мрачно пообещал Палыч. — Особенно тебя обыщу, и если хоть пылинку…
— Да мы поняли, — Кристина барабанила пальцами по колену. — Все согласны, все дружат и не ругаются, ладушки? Давайте оформлять.
— Так… Не меньше четырех человек: есть, — забормотал Палыч себе под нос. — Отказ родственников: есть. Правила и риски разъяснил…
— Правда? — Галка изогнула бровь.
— Галь, да заткнись ты уже, — ласково попросила Кристина. — Мне еще заказ заканчивать ночью, завтра за картиной приедут.
— Опять пёселя рисуешь? — улыбнулась Маша.
— Представь себе, черепашку. Хотят портрет в гостиной повесить, дочери подарок. Совсем с ума уже…
Палыч мрачнел на глазах, но молчал. Он дождался, пока в комнате восстановится тишина, и спросил:
— Риски объяснять?
— Не надо, — Маша виновато улыбнулась и ему. — Давайте подписывать.
Палыч подошел к каждой из них, сунул свиток под бледные, чуть дрожащие пальцы. Сколько бы раз они ни делали это, все равно внутри мышонком, горячим и шерстистым, шевелилось волнение, робкий страх. Привыкнуть к этому не получалось, сколько бы Галка не пыталась. Но этот адреналин, покалывающий в губах и пальцах, бьющееся в горле сердце, эти блестящие глаза напротив, и рваные вдохи в тишине… Палыч шагнул к Галке, наверняка ожидая новых колкостей, но она молча и послушно прижала подушечку к экрану.
— Готово, — механическим женским голосом оповестил планшет. — Пожалуйста, просканируйте отпечаток следующего родственника.
— Когда-нибудь в программу добавят пункт про волонтеров, или нет? — поинтересовалась Кристина. — Столько лет уже…
— Готово. Разрешение получено, — перебил её мертвый голос из планшета. — Доступ разблокирован, можете воспользоваться воспоминанием.
Все застыло, и Галке показалось, что она забыла, как моргают, дышат, как живут. Комната проступила неожиданно ярко и четко: кровать под вязаным, старо-истрепанным покрывалом, скрючившиеся от холода цветы на подоконниках, кошачьи миски на идеально чистом полу и абажур с красноватым мягким светом… Пространство расширилось, раздалось в стороны, закружилась голова.
Даже Палыч торжественно притих, будто все они соблюдали минуту молчания в память об Анне Ильиничне. Мутило от сладковатого запах гниющей плоти.
Палыч достал чужую смерть, заточенную в стекло.
Банка с высоким горлышком чуть переливалась, будто перламутровая раковина. С большой осторожностью Палыч поставил банку на линолеум и отступил, снова вытер лоб и щеки. Маленькая душа, молочно-голубая, светящаяся, дрожала внутри банки. Не целая, конечно — почти вся Анна Ильинична ушла на небеса, или куда там уходят мертвые люди, но эмоции ее остались здесь. Это ее воспоминания, горести и радости, редкое яркое счастье-вспышка, за которое цепляешься, но оно ускользает, стоит его заметить, тоска и смущение, привязанность и любовь… Все, что когда-то чувствовала она, что запомнилось, осталось на годы и не ушло даже тогда, когда скрюченное тельце нашли на голом кафеле. Дана называла спрятанное в банке «душеводицей»: порой это было угольно-черным, матовым или масляным, как нефть, и Галка понимала, что жизнь у человека была непростая, а им, волонтерам, непросто будет с этими чувствами в первое время жить. Порой прозрачным — ничего особого или не случилось, или не осталось с человеком, порой сияющим, как толченый хрусталь.
Анна Ильинична, полупрозрачная и невесомая, успокаивала.
— Встаем? — сипло спросила Кристина у Палыча.
Он кивнул.
Волонтеры окружили банку, склонили головы. Обняли друг друга за плечи, и Галка почувствовала мягкую рыхлую Машину ладонь сквозь свитер, и поглаживание ее, легкое, машинальное. Сбоку встала Кристина, от нее пахло детской молочной смесью, ацетоном, красками и… одиночеством?
Дана выдохнула, вытерла взмокшую руку о чье-то плечо.
— Эй.
— Прости. Нервничаю.
— Готовы? — крикнул Палыч из прихожей, закрыв за собой дверь.
— Да! — за всех сразу ответила Галка.
И крышка, чуть звякнув, отошла.
Голубоватый свет хлынул наружу и зазмеился тонкими полупрозрачными струйками, потек вверх, запел тихо и печально. Это напоминало бесконечное «о-о-о» слабым женским голосом, последний отзвук человеческой души, последнее пение, едва пробившее смерть и время, и головокружение рванулось навстречу этому голосу, и Галка вцепилась в Машу, чувствуя, как подломились колени. Волонтеры цеплялись друг за друга, зажмурившись и распахнув рты — жидкость превратилась в чуть теплый, словно человеческое тело, пар и потекла к их лицам.
Теперь уже Маша повисла мешком, и пришлось держать ее на ногах. Мир раскачивался, плясал, чужая память врывалась в голову и билась там, как в заточении, кто-то, кажется, заплакал: капнуло на линолеум прозрачным и тут же растворилось. Кристина очумело трясла головой.
Все. Тишина снова прибрала к рукам пустую квартиру, а распахнутая стеклянная банка казалась забытой кухонной утварью, насыпать туда макароны, или рис, или горох для супа… Галка хваталась за простые мысли,
