DELETED - Катерина Кюне
Алекс рассказывал, что, когда он был ребёнком, его регулярно били — и мама, и бабушка — и это продолжалось годами. «Видимо тогда, в детстве, в нём образовалась трещина, надлом, куда незаметно заползло что-то плохое и с тех пор живёт там», — думала я. Я так усиленно фантазировала о возможностях спасти Алекса из лап внутреннего безумца, что иногда по ночам мне снились волшебные сны. В них я обретала особенное зрение и видела своего спящего сожителя, обмотанного цветными нитками, и принималась распутывать их, потому что знала — это и есть хватка безумного существа, нити его власти, и стоит мне избавиться от них, в Алексе останется только он сам — добрый, любящий и понимающий молодой мужчина, переживший несчастливое детство…
Но после того случая с зонтом я поняла, что всё это не может быть правдой. Если бы он действительно ничего не соображал, рассуждала я, угрозы полицией никак бы на него не подействовали. Нет, Алекс, по крайней мере отчасти, осознавал свои поступки и мог себя контролировать. Мысль о том, что Алекс причиняет мне боль осознанно или даже намеренно настолько испугала и поразила меня, что я напросилась в гости с ночёвкой к институтской сокурснице, кучерявой Инне, с которой у нас были дружеские отношения. Она звала меня в «длинные» гости давно, но раньше ночевать вне дома я не хотела, потому что это не понравилось бы Алексу.
Вечером мы немного выпили. Инна принялась жаловаться на своего парня. Мы сидели на кухне, забравшись на мягкие стулья с ногами, на кухонном столе шумно закипел и выключился электрочайник.
— Насчёт ссадины и синяка я не хотела говорить… На самом деле это Алекс.
После вина произнести это оказалось не так уж сложно. Потом пришлось признаться, что это не впервые. «Нет, не то чтобы прямо регулярно… Просто иногда случается… Нет, ты не думай, что он на ровном месте накидывается. Причина в моём поведении, наверное…»
Больше всего я боялась, что Инна начнёт вгрызаться в меня, задавая всё новые и новые вопросы. Но она почти ничего не спрашивала. Зато моментально разработала план. Завтра около полудня Алекс планировал встретиться со своей родственницей. Мы позвоним на домашний, чтобы убедиться, что его нет. Потом быстро поднимемся в квартиру. Я соберу необходимые вещи. Пару недель поживу у Инны, а там посмотрим. Если что-то пойдёт не так, и Алекс вернётся пока мы в квартире, вряд ли он станет при ней сильно наглеть. В крайнем случае она припугнёт его Антоном, своим парнем — спортом он никогда не занимался, но был огромен и выглядел очень сильным: повезло с генетикой. Или вызовет полицию.
Это «что-то пойдёт не так» дико меня пугало. Я знала, что станет делать Алекс, если застукает нас за упаковкой вещей. Он начнёт говорить обо мне гадости. Как только я представляла себе это, меня захлёстывала паника, и я готова была отказаться от всей этой затеи.
Только спустя годы, начав вести дневник и анализировать наши с Алексом отношения, я поняла, почему эти гадости всегда цеплялись за меня как держи-трава. Почему я никак не могла «просто не обращать на них внимания», как советовала Инна. Почему они вгоняли меня в такой жуткий, липкий, невыносимый стыд. Почему Алекс всегда метил туда, где и так уже сконденсировалась вина и разрослось удобряемое им чувство неполноценности.
Я чувствовала себя жалкой от того, что зарабатывала слишком мало и не умела экономить, постоянно корила себя за то, что не могу или больше получать, или меньше тратить. Ещё и родители постоянно подпиливали в этом и без того тонком месте. И Алекс наверняка сказал бы:
— Здесь нет никаких её вещей, здесь всё куплено на мои деньги!
И для меня это прозвучало бы как публичное разоблачение. На следующий день после операции «вынос вещей», Алекс прислал бы мне письмо именно с таким посылом. «Решила уходить? Хорошо, — начиналось бы оно. — Я тут подсчитал сколько денег на тебя истратил за то время, что мы жили вместе — получилась кругленькая сумма. Так что верни мне мои деньги и после этого можешь делать что хочешь».
Но в тот день, когда мы с Инной выносили вещи, всё прошло без осложнений. Алекс всегда садился в метро на одной и той же, ближайшей к квартире станции. Чтобы наверняка не столкнуться с ним, мы вышли на следующей и подобрались к дому с тыльной стороны. Проводной телефон в квартире не отвечал: Инна перезванивала три раза.
Почему-то страшнее всего было ехать в лифте. Я нажала на кнопку десятого этажа, и двери не закрывались целую вечность. Потом металлические челюсти медленно-медленно поползли навстречу друг другу. Наконец они сомкнулись, но лифт стоял бездвижно ещё, наверное, минуту, прежде чем тронуться.
Когда лифт затормозил на седьмом этаже, я вся сжалась, ожидая, что сейчас двери откроются, и я увижу Алекса. Но на площадке стояла женщина в лёгком цветастом платьице, домашних тапочках и с блюдом в руках, явно направляющаяся в гости к кому-то из соседей сверху.
В квартире Инна хотела помочь мне с вещами, но я попросила её постоять на стрёме у окна, чтобы меня не трясло от ожидания звука ключа, вставляемого в замочную скважину. Конечно, мы заперлись изнутри на защёлку, но что делать, если Алекс станет ломиться в дверь?
Впопыхах я кидала в рюкзак всё, что попадалось под руку, ещё кое-что рассовала по пакетам… И вот мы опять в лифте. На этот раз вероятность столкнуться внизу с Алексом была действительно высокой. Но почему-то было уже не так страшно. Может, я просто устала бояться.
В вагоне метро в животе у меня словно что-то лопнуло, и распирая изнутри, меня залил эйфорический восторг. Всё оказалось так просто! Я на свободе! А мне месяцами, годами мерещилось, что я увязла в какой-то чёрной трясине, из которой невозможно выбраться. Я обнимала рюкзак, пакеты лежали на коленях у Инны. Время от времени я улыбалась ей
