Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1981 год
За спиной, у синего моря, лежал оранжевый город. Оттуда поднимался тихий рабочий гул, прорезаемый свистками тепловозов у цемзавода и гудками судов в порту. Где-то далеко внизу под вечный шелест листвы текли по улицам Новороссийска пестрые толпы людей, мелькали бескозырки моряков
Сейчас, в этом безмолвии кавказского предгорья, уже не верилось, что всего час назад там, в шумном людском водовороте у автобусного вокзала, летели выкрики «Кому на «Малую»?», «Кому к «Волчьим»?» Никто не удивлялся этим словам — названия остановок были привычны, так же как и аллеи города, перекрестия мачт в бухте и это безмерное осеннее небо. Только одни они, сражавшиеся в здешних местах, молча переглянулись. Потом уже комендор батареи на перевале Волчьи Ворота, защищавшей Новороссийск, Семен Кузьмич Мельников сказал мне, что, как только услышал название остановки, сразу в груди заныло.
Их вез тряский автобус, оставляя за собой пыльный хвост, и они притихли, приникнув к окошкам прежнее, пережитое туманило глаза. Они сошли на остановке «Волчьи Ворота» К знакомой им вершине взбирались по едва пробитой тропе, не спеша, обходя крутые подъемы, перекуривая. Хотя эта гора не так уж высока, как рисовалась в рассказах батарейцев, но давалась она ветеранам нелегко. Особенно трудно поднимался Семен Кузьмич, припадая на одну ногу, смахивая со лба крупные капли пота.
— Не то что раньше, Семен, не пробежишь за водицей вниз к родничку да вверх под пулями с полным ведерком,— грустно подшучивал друг-батареец Василий Иванович Безвесил.
Мельников жадно курил частыми затяжками, тряс своей седой чубатой головой, приговаривая «И-и-эх, надо же, будто вчера все было-то, аж не верится». Он снова и снова оглядывал невысокие кустики, лохматящиеся по склонам, заплывшие землей, заросшие окопчики и ямины от бомб, словно хотел узнать ту высоту военных лет, где держала оборону батарея старшего лейтенанта Лаврентьева.
Сам командир батареи Венедикт Иванович Лаврентьев стоял лицом к горам, подставив грудь прохладному ветерку,— прижало немного сердце. Перед глазами катились кудрявые зеленые холмы, схваченные уже золотом осени, и над всем этим спокойствием виделись ему черные шапки разрывов.
Мельников, пройдясь по заросшей травой площадке, копнул носком ботинка землю и, тяжело наклонившись, поднял ржавый кусок рваного железа.
— Смотри, Венедикт, осколок.
— Чего же удивляться, ими тут вся вершина нашпигована, сколько бомб и снарядов на этот пятачок немец кинул — не счесть.
В те тяжкие дни сорок второго года здесь, на подступах к Новороссийску, занимала позицию батарея 31а— «ключевую позицию», как потом отметят в документах.
Вот уже сутки, надрывно урча и громыхая гусеницами, тягачи тянули два 152-миллиметровых орудия с береговой батареи на Мысхако. Под тяжелыми орудиями горели полозья, оставлявшие сзади борозды в асфальте. Они медленно двигались — каждое за двумя тягачами,— пропуская воинские части, зачехленные пушки, машины с боеприпасами. На дорогу выходили станичники с нехитрым угощением, а в глазах был немой вопрос «Что с городом-то будет7»
Когда матросы, дружно навалившись, подставляя ломики под полозья, помогали орудиям вскарабкаться в гору, они еще многого не знали. Они не знали, какая черная сила, вооруженная до зубов, прикрытая авиацией, попрет на их вершину, навалится на приморский город. Они даже не могли представить, сколько огня, снарядов и бомб обрушится на эту голую, самую «проглядную» для обстрела высоту.
Краснофлотцы по-хозяйски обживали орудийный дворик, если можно обживать место, где суждено драться до последнего. Здесь в заранее вырытых котлованах были установлены клеткой шпалы, закрепленные болтами на стальных листах Затем всю клетку заливали бетоном, и крепчайший куб фундамента был готов, чтобы выдержать отдачу орудий при залпах. Когда орудия намертво поставили на эти клетки, то все сооружение стало носить уставное название — «орудия на деревянных основах».
Тут же поблизости находились четыре приданные батарее 45-миллиметровые пушки. Скинув рубахи, матросы рыли лопатами каменистую землю — окопы для боезапаса, оборудовали пулеметные точки, командный пункт и, конечно, землянки для всего личного состава батареи, а их было семьдесят человек. Укрытия укрепляли фашинами, работали весело, с шуточками, будто и не им надо было вступать через несколько дней в смертельный бой.
Наблюдательные посты устроили на соседних высотах. Корректировщики первые заметили, когда серо-зеленые колонны немцев зашевелились на подходах к поселку Горный. Издали странными жуками задвигались танки, медленно поползли в лягушачьих разводах пушки.
Нашей морской пехоте, залегшей на окраинах поселка, требовалась помощь.
— Точность огня у батареи, надо сказать, была высокая,— вспоминает день 25 августа 1942 года Венедикт Иванович Лаврентьев — На батареях Мысхако краснофлотцы успели пройти отменную школу. Пришлось переучиваться — одно дело вести морской бой, другое дело поражать из корабельных орудий наземные цели. Но скоро овладели и этим искусством в ближайшее озеро снаряды клали, как грибы в лукошко, или где-нибудь в горах натягивали простыню, командный состав отходил подальше, и первый залп точно накрывал цель. Так что фашистам у поселка Горный не поздоровилось после первых выстрелов мотопехота остановилась, немцы бежали с дороги, горели грузовики, а их пушки, попробовавшие огрызаться, были добиты нашим огнем.
Как часто бывает после первого испытания, удачного боя, люди повеселели, приободрились. Разведчик Иван Чавычало, всеобщий любимец, бойко рассказывал, как он засек «живой» стог сена и как, наверное, удивились фрицы, когда их пушку накрыли наши снаряды. Комиссар батареи Григорий Васильевич Ткаченко, присев у орудия, деловито разбирал результаты стрельбы, а старшина Андрей Трофимович Мазнюк балагурил с матросами и все приговаривал, что не так страшен черт, как его малюют, что это только начало — потом фашисту еще жарче станет.
Мазнюк был постарше других и в жизни повидал побольше. Работал в Новороссийске на цемзаводе, где вступил в партию. Потом послали его поднимать сельское хозяйство. Привык к деревне, стал председателем краснодарского колхоза «Путь к социализму», откуда и ушел на фронт. В боях за Крым получил ранение и после госпиталя попал на Мысхако.
Еще там стал он душой батареи. Если матросы собирались в кружок и слышны были раскаты неудержимого смеха — значит, там Мазнюк. Умел он и без обиды строгим словом одернуть, но больше любил подойти к человеку с добрым словом, а главное — Мазнюк как-то по-своему готовил молодых, необстрелянных к схватке с врагом. Любо было глядеть на его ловкие движения, когда он показывал приемы рукопашного боя или засекал время и быстренько выкапывал окоп. Никому не было понятно, когда же он отдыхал и отдыхал ли вообще. Так, и остался он в памяти батарейцев по-отечески заботливым, неунывающим, подвижным человеком. Люди на батарее сильно горевали, когда его сразил наповал вражеский осколок. Погиб он одним из первых. Случилось это как раз после появления над вершинкой немецкого разведчика. Еще только-только утро занималось, а «фокке-вульф» делал круги над батареей, высматривал, как стервятник, добычу.
— Засекли фрицы. Ну, теперь начнется,— жестко выдохнул кто-то в притихших окопчиках.
«Рама» лениво сделала последний заход, и только она улетела, как сразу же и началось. Шквал огня обрушился на вершину, а с неба сыпались бомбы — «юнкерсы» делали один заход за другим, с воем пикировали на пятачок батареи. Дым от горящего хвороста и пыль от разрывов пеленой окутали высоту. Помогло только то, что вражеские пушки и минометы еще не пристрелялись. Видя столб дыма на высоте, фашисты осмелели и пустили по дороге танки. Но залпы с вершины накрыли их — один танк вспыхнул факелом, остальные повернули назад.
Нерешительно опускались сумерки на израненный, дымящийся клочок земли. Вроде немец затих. На батарее началась обычная жизнь. Повар Павел Харченко, стоя у перевернутого котла с борщом, ругал на чем свет стоит фашистов. И вода кончилась, запаса было мало. Обычно приходилось спускаться за ней к ерику — километра полтора ходу.
Первым вызвался коренастый, сильный, как медведь, комендор Семен Мельников. Сам из сибиряков, хотя перебрался перед войной на Ставропольщину, ворочал в деревне тяжелую работу хоть в поле, хоть в кузнице. Когда пришел на батарею, его подвели к штанге, которую он никогда не видел. Поднял сразу легко семьдесят килограммов, потом все сто двадцать. Ребята с ним остерегались здороваться за руку, того и гляди так сожмет, что косточки хрустнут .. С ним за водой пошли наводчик Овчаров да связист Василий Безвесил.
Спускались с горы вприпрыжку, стараясь не греметь ведрами, жадно хватая на бегу потрескавшимися губами кислую алычу.
