Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1971 год
Как же они все-таки берутся? Профессор Буданов считает, что этот процесс не обходится без ядерных превращений, что наша Земля — мощный ядерный реактор, где одни элементы переходят в другие.
Такова крайняя, далеко отстоящая от всех других, точка «веера» идей, который развернулся сейчас на Урале. Шутливая стенгазета своеобразно, но точно отражает тот дух искания, раздумий, сомнений, который утвердился в стенах нового научного центра.
То, что будет
Я сказал: «В стенах нового научного центра». Но это дань литературе. Стен этих еще нет. Есть стены прежних институтов Свердловска, а новые, специально для научного центра, еще предстоит возвести. Сколь насущна эта задача, говорит хотя бы то, что строительство Уральского научного центра объявлено ударной комсомольской стройкой. Слишком велики и безотлагательны те проблемы, которые стоят перед уральской наукой. Есть, как видим, люди, есть опыт, есть интереснейшие, хотя порой и головокружительные идеи, есть дух нетерпеливого поиска — нужны новые лаборатории, аппаратура, оснастка. Стратегический план, по которому будет жить новый научный центр, более обширен, чем может показаться из этих записок. Исследование земного магнетизма — в Свердловске находится ведущая в этой области научная школа, которую возглавляет академик С. В. Вонсовский. Ядерный каротаж — новый метод «просвечивания» земных недр (метод новый, но на Урале его развивает старейшая в стране геофизическая станция). Исследования карста — на Урале, в Кунгуре, есть единственный в мире стационар, который этим занимается; его исследования помогают, например, обеспечить устойчивость плотины на Каме. Эти, как и многие другие направления, были в заделе. Но сейчас создан и первый в стране Институт экологии — не одной геологией будет жить Уральский научный центр. В лаборатории Института геологии с помощью сверхвысоких давлений моделируют условия земных глубин, то есть воссоздаются условия той «кухни», где природа творит минералы и руды (бурение бурением, гипотезы гипотезами, а кое-что можно уже и проэкспериментировать!). Еще есть... Но хватит, пожалуй.
...Перед отъездом из Свердловска я снова подошел к стенгазете геофизиков. Там был новый рисунок. Идет по уральскому меридиану седой академик, чем-то похожий на эффелевского бога; а по бокам стоят Нептун, Вулкан, Плутон, и каждый манит ученого к себе. И кажется, ученый делает шаг к Нептуну. Но в то же время дружески улыбается и его коллегам по Олимпу...
Сегодняшняя ситуация в геологии обрисована тут с завидной точностью. В науках о Земле назревает и, пожалуй, даже идет подлинная революция. В интереснейшее время возник Уральский научный центр...
Гималаи — аналог Урала?
Проблема происхождения Урала вызывает интерес не только у советских, но и у зарубежных геологов, о чем свидетельствует, например, недавняя гипотеза доктора наук Гамильтона (США). Проанализировав имеющиеся данные, Гамильтон пришел к убеждению, что Русский и Сибирский субконтиненты 550 миллионов лет назад находились, видимо, на значительном расстоянии друг от друга. Их столкновение произошло много позже, примерно 225 миллионов лет назад. При этом становление Урала было результатом процесса более сложного, чем просто «наползание» краев двух субконтинентов.
Гамильтон полагает, что Русский субконтинент обладал островной дугой, отделенной от его края океаническим бассейном. Однако впоследствии земная кора под этим бассейном стала уходить вглубь. Примерно такое же поглощение участков коры имело место и в районе Сибирского субконтинента. В конечном счете островные дуги и субконтиненты «срослись», дав начало Уральскому хребту. На этом деформация, однако, не закончилась, что еще более затрудняет расшифровку строения Урала.
Исследователь считает, что его гипотеза приложима к изучению всех сходных с Уралом горных структур. С этих позиций он, в частности, приступил сейчас к переоценке истории образования Гималаев.
А. Харьковский, наш спец. корр.
На земле, опаленной порохом
Когда музы не молчат
Цицерон был не прав, утверждая: «Когда гремит оружие, музы молчат».
Седьмой год во Вьетнаме не утихают гул разрывов авиабомб и рев самолетных турбин, седьмой год стволы скорострельных зениток и жала ракет нацелены в небо, откуда в любой момент может прилететь смерть, сработанная бог знает в каком далеке. Но «пушечный разговор» не смог заставить музы замолчать.
В Ханое даже в дни самых сильных бомбардировок были открыты ворота храма литературы и искусства. И люди приходили в этот тенистый парк, чтобы побродить по дорожкам, выложенным изразцовой плиткой, постоять под рогатыми крышами храма, отделанными с изыском мастерами древности, полюбоваться карликовыми деревьями в кадках, возраст которых не одна сотня лет.
Каменные черепахи, символ мудрости и одаренности, зарылись по самые панцири в густую зелень травы. И лишь базальтовые плиты, возвышающиеся перед ними, тонкими узорами древней письменности свидетельствуют о жарких схватках поэтов и художников, которые происходили здесь многие века назад.
История вьетнамского народа — это история борьбы за свою независимость из поколения в поколение. Это война против поработителей с севера, против завоевателей с востока, против колонизаторов, мечом и «крестом господним» пытавшихся утвердиться на этой благодатной земле. И в самые трудные для страны годы в храм приходили воины-поэты, воины-певцы, воины-художники. Их ждали походы и битвы, их ждала суровая работа воина, а зачастую смерть. Но это было в будущем, пока же они состязались в поэзии, музыке, живописи. И победителей ждало бессмертие — их имена и наиболее значимые изречения камнетесы тут же высекали на базальтовой плите.
Потом, когда страна отражала опасность, художники, поэты, музыканты — все, кто уцелел, — собирались в храме вновь, чтобы определить нового победителя. И если прочесть надписи на базальтовых плитах, то можно заметить характерную закономерность. На плитах, где перед битвами запечатлены изречения и цитаты, оброненные во время поэтических ристалищ, каждое слово дышит романтической пылкостью. На плитах, свидетельствующих о состязаниях, состоявшихся после битв, в каждом слове — спокойствие воина и мудрость человека, потерявшего в бою брата и друга, познавшего горечь временных поражений, пьянящее чувство победы и непроходящую боль утраты.
Сегодня рядом с базальтовыми плитами в храме литературы и искусства в Ханое белеют листы газетных полос. На них стихи и поэмы, повести и рассказы, написанные непосредственными участниками драматических событий. Может быть, позже, когда минует война, в храме литературы и искусства перед одной из черепах появится новая базальтовая плита с именами и изречениями летописцев нынешних суровых лет. Может быть. А пока в маленькой мастерской у входа в храм искусные руки художника гравируют на куске обшивки сбитого американского самолета небольшую картину, повествующую о мирной жизни, — буйвол тянет плуг, и крестьянин, напрягшись, крепко сжимает его дрожащие ручки.
Цицерон был не прав — музы не молчат, хотя и гремит оружие.
Горсть риса
На паромной переправе одной из многочисленных рек слепой солдат пел долгую песню. Слова, сплетенные нехитрой мелодией, под аккомпанемент нома и размеренный стук катерного движка падали в души людей, словно зерна на вспаханную землю. И совсем как у нас в России, пригорюнившись, слушали певца крестьянки, везущие на воскресный базар то, что испокон веков выращивают в деревне, — апельсины, грозди янтарных бананов, связки редьки. Мужчины загрубелыми пальцами сосредоточенно разминали пересохшие сигареты и жестом просили огонька у соседа. А солдат, которому напалм выжег глаза, все вел свою неспешную песню...
Шепотом, слово за словом, торопливо переводил песню переводчик. И меня поразило, что была она не об изнурительных боях, не о разрывах бомб и боли утрат. Ослепленный напалмом человек пел о горсти риса, о том, как ломит спину у земледельца, когда тот по колено в воде сажает немощные стебельки, о вязкой глине, засасывающей ноги крестьянина, о земле, за которой любовно ухаживает человек уже многие сотни лет...
Была вьетнамская зима — нежаркая, мягкая осень России. На дорогах прямо под колеса машин мужчины бросали рисовую солому, чтобы она стала мягче. На отполированных временем каменных плитах, вымостивших площадки перед буддийскими храмами и пагодами, крестьяне устроили тока, и столбы белесой пыли от сухих стеблей и зерна подымались над рогатыми крышами пагод — шла молотьба. Страна собирала второй — зимний урожай...
«Рис — это основа нашей жизни», — писал один из журналистов провинции Тайбинь.
