Неверный муж. Я тебя не прощу! - Айрин Лакс
— Какой сосуд?
— Каждый человек — есть сосуд. Женщина тем более.
— Больше не могу слушать твою заумную философию. Сосуд, сосуд… Мне нравится, когда мне сосут, и точка. И сосать будут, пока не женюсь. К слову, женюсь я не скоро.
Вижу, что друг собирается уходить.
Я решаю задать ему каверзный вопрос напоследок.
— Представь, ты женат. На чистой, правильной, нашей. Все, как по канонам. А в постели она… бревно. Полное. Ноль!
— Она и должна быть нулем, чтобы муж ее под себя всему научил.
— А тебе охота будет возиться? С твоим-то темпераментом и отсутствием терпения?! Пока она чему научится… А есть, знаешь ли… Еще такое понятие, как сексуальная конституция. Вот не совпадаете вы темпераментами. Тебе пять раз надо, а ей и одного раза через день за глаза. И реакции у нее не такие, как ты хочешь видеть, и сосет она дерьмово, необучаемая. Что тогда?
Муса призадумался.
— Тогда у меня будет мужское право взять себе… вторую жену.
— И вторая пусть тебе попадется не знатная соска…
— Что ты на меня насел? Значит, на стороне баба у меня будет! Такая, чтобы драть можно было, и чтобы любила, когда ее дерут!
— Вот и все, что я хотел услышать. Лицемерие, как оно есть. Так ты еще более грешен окажешься. Ведь ты ни одну, ни вторую, ни третью женщину счастливой не сделаешь…
— Есть женщины, на которых приличный мужчина не женится, запомни!
— Нет такой женщины.
— Да что ты говоришь? Нет тех, кого просто трахаешь? Нет таких, как шваль, которая каждому дает? Что тогда? Переспал и переспал. На каждой, что ли, жениться?
— Тогда у меня к тебе вопрос, зачем тебе такая шваль и что ты с ней делаешь?
— Во-первых, уясни, слова про шваль к подруге твоей Гали не относятся. Это я в целом, так сказать, про гулящих женщин.
— Уверен?
— Уверен! Не с каждым подружка твоей Гали зависает. Давно у нее мужчины настоящего не было. Но не в этом суть.
— А в чем же?
— Даже на такой, как подружка Гали, я не женюсь. Та, что под другим мужиком побывала, никогда моей женой не станет.
— Хорошо, давай о других. Представь, ты к слабой на передок постоянно ходишь и знаешь, что она и с другими трется. Есть же у тебя такие, не отрицай…
— На один-два раза имеются, конечно. Разные. Я с ними долго не зависаю.
— Ты баб привык менять. Всегда их менял. Тогда почему сейчас тебя тянет к одной и той же? Попользоваться и уйти? Или постоянно к ней возвращаться? Значит, она та, к которой тебя истинно тянет, и надо уже смотреть вглубь себя, под какие твои запросы эта женщина подходит. Не говори мне, что там просто раз-два и плевать. Раз-два можно с одной, второй, третьей… Без разницы! Но если ты к одной и той же наведываешься, тут больше вопросов к тебе, мой друг, а не к ней.
— Все перевернул. Все… Подкаблук! Вот ты кто!
Сердито сдернув куртку, Муса напяливает ее на себя.
— Э нет, дорогой, у тебя гораздо больше шансов стать каблуком, чем у меня.
— Не бывать такому! И, чтобы ты завалился, я завтра же жену себе искать начну.
Хлопаю себя по лбу:
— Осел! Баран! Жениться нужно, когда душа и тело требуют. А не для того, чтобы друга уесть. По большому счету, мне вообще плевать.
— Плевать? Тогда что ты мне мозги делаешь?
— Просто рассуждаю, узнаю. Что, запрещено?
— Я уже запутался, что ты хотел сказать! — ругнулся Муса.
— Делом займись. Делом мужа Галины, и бар этот мутный потрясти надо.
Муса и занялся делом. Причем так активно, что первые результаты появились уже завтрашним днем. Довольно интересные, я бы сказал…
Глава 25
Галина
Атмосфера в квартире густая и напряженная. Я чувствую это, переступая порог. В этой квартире мы прожили много лет, но никогда раньше я не ощущала такого тотального желания взять вещи и бежать, бежать отсюда, как можно дальше.
Семьи больше нет.
Последний поступок Степана перечеркнул во мне даже крохотные остатки привязанностей к нему, как к отцу моих детей.
Пока я себя не жалела и все-все ради своих мальчишек была готова отдать, этот недомужчина, как крыса, каждое зернышко в свою персональную норку таскал, еще и лгал мне о намерениях.
Я считаю, что Степан — самый настоящий вор. Он крал у меня, сыновей. Он крал у своей семьи, это самое гнусное и подлое, что только может быть.
Теперь я не готовлю еду на него, только для себя и для мальчишек. Они питаются по диете, порции все взвешены и просчитаны. Поэтому легко можно понять, когда Степан тайком запускает руку в контейнеры с едой, приготовленные для сыновей.
Воевать с ним, бить его по рукам? Стыдить при мальчишках?
Почему мне становится стыдно и гадко? Ведь именно он творит все это, но липкой гадостью именно меня с головы до ног окатывает каждый раз.
Сыновья задумчивые. Разговаривают меньше обычного.
Димка все еще отмалчивается, со мной говорит только простыми предложениями и исключительно по нужде. Будь его воля, он бы и слова мне не сказал. Ему жалко отца, он считает, что нельзя бросать его в беде…
Лешка шипит на брата:
— Дурак! Теперь не покатаешься ты на его тачке, баран! Даже если бы он ее купил, все равно за руль бы тебя не пустил.
Разногласия между братьями тоже имеют место быть, и во всем этом виноват один человек, который лежит на диване, и охает, избитый, в обнимку с пакетом льда.
Несмотря на все сложности, у парней — лагерь, они собирают
