Крах всего святого - Илья В. Попов
Маркел хмыкнул, видимо, ни на миг ему не поверив, но не стал допытываться до правды. И не то чтобы Амадиу не доверял племяннику — отнюдь, просто не видел смысла забивать тому голову лишними заботами; думается, дел у него и без того навалом. Теперь они вышагивали по широкому коридору, на стенах которого были вывешены портреты всех, кто когда-либо возглавлял орден — от Святого Иоанна, единогласно избранного первым капитулом более трех веков назад до друга и предшественника Амадиу — Камиля Фье, почившего уже как десять лет. Лишь один великий магистр не удостоился упоминания в этой галерее… Но Тома тут же отогнал от себя эти тяжелые мысли, что до сих пор иногда бередили его душу.
Настанет день, когда и Амадиу будет строго смотреть на проходящих мимо Мечей, полубратьев и слуг, давно привыкших и даже не обращающих внимания на реликты давно ушедших времен. Тома отметил, что лучше заранее найти более-менее приличного живописца — некоторые из портретов воистину вгоняли в трепет, но не величием персоны изображенного, а скорее специфическим исполнением и довольно интересными пропорциями. В особенности не повезло бедняге Годрику — он и при жизни не слыл красавцем, а уж на собственном портрете… К счастью, художник закончил полотно уже после смерти заказчика; Амадиу, помня нрав покойного, подозревал, что тот мог легко отправить сына музы на тот свет даже будучи прикованным к постели, как в последний год своей жизни.
— А между вином и воспоминаниями его величество случайно не упомянул о том, когда корона планирует возвращать долги? — не без доли ехидства поинтересовался Маркел.
— Вино оказалось слегка кисловатым, — усмехнулся Амадиу. — И единственное золото, что мы увидим в ближайшее время, упадет нам под ноги с деревьев.
— Боюсь, Моро нарывается на то, чтобы спустить на него Боссэ, — с нарочито суровым видом сказал Маркел.
Они переглянулись и через мгновение по пустому коридору прокатился дружный хохот. Боссэ — главный казначей ордена — был тихим невысоким старичком с несмываемыми чернильными пятнами на пальцах и вечной грудой свитков, что вываливались чуть ли не из рукавов; но во всех вопросах, где промелькнула хоть монетка, принадлежащая Святым Мечам, он тут же превращался в неумолимого хищника, что не остановится, пока последний ломаный простак не вернется в хранилище Алого Оплота. Смех утих и после некоторого молчания Маркел произнес:
— А я думал, Матиас хотел узнать твое мнение о новом претенденте на трон.
Амадиу взглянул на племянника, что спокойно смотрел пред собой, точно они обсуждали вчерашнюю погоду. Да уж, не стоит недооценивать сына его покойного брата. Пускай внешне он и вылитый Нель, но вот характер у него скорее от матери не зря прозванной Валлонской Орлицей.
— В какой-то момент разговор зашел и про него, — нехотя согласился Амадиу. — Наш король весьма обеспокоен нарастающей смутой и попросил меня обозначить позицию ордена. Но я воздержался от ответа. Во всяком случае, пока.
— Для простых людей Черный Принц уже успел стать героем, — задумчиво протянул Маркел. — Народ любил Лоренса и с радостью воспринял появление его сына…
— Коим он является лишь с его собственных слов, — заметил Амадиу.
— Я не был бы столь уверен, — возразил Маркел. — Многие верные семьи Фабио встали под его знамена. Ходят слухи, что у Принца за душой не только пустые слова, но и доказательства того, что в его жилах течет королевская кровь. Скажем, письма его почти не отличить от тех, что были написаны рукой самого Лоренса и на всех своих посланиях он ставить печать Фабио — а известно, что ее не было даже у Моро…
— Говорить могут многое, — сухо ответил Амадиу, надеясь закончить этот разговор, и так пресытивший его на встрече с Матиасом, — но не все из этого следует воспринимать всерьез. Почерк можно подделать, а уж печать — тем более. Но признаю — пуститься на такой амбициозную и дерзкую авантюру не имею за спиной ничего, кроме собственной наглости — рисковый шаг, даже если на кону стоит корона. Черный Принц либо самый отчаянный наглец от запада и до востока, либо и в правду считает себя законным преемником покойного короля. В любом случае, я не собираюсь принимать чью-то сторону — надеюсь, как и ты. Наша вотчина — орден, и встревать в политические распри нам не с руки.
Судя по выражению лица, Маркелу еще было что сказать, однако спорить он более не стал, так что, остаток пути они проделали в тишине. Наконец их встретили личные покои командора. Убранство в комнате было еще более скромным, чем помнил Амадиу — казалось, племянник решил прославиться среди братьев как самый непритязательный аскет. Крепкий стол, расположенный у окна, пара стульев, большой шкаф, аккуратно застеленная кровать — ровная, словно по нитке. Ничего лишнего. Маркел уселся за стол, и Амадиу присел напротив, сняв шляпу и положив ее на колени.
— Есть что-нибудь, заслуживающее моего внимания? — спросил он.
— Три неофита принесли клятвы и получили плащи братьев. Услышав о твоем возвращении, они набрались духу и попросили твоего благословления.
— Всего трое? — невольно вздохнул Амадиу.
В ответ Маркел лишь пожал плечами. Эх, а помнится, когда-то принесение клятвы считалось почти что священным днем — даже самые строгие из Мечей в этот день отставляли дела в предвкушении ритуала посвящения, а в Алый Оплот стекалось не меньше народу, чем на столичную ярмарку. Столы ломились от угощений, а ворота не опускались ни на миг, принимая родственников и друзей новоявленных Мечей, рядовых членов ордена, магистров, что спешили поприветствовать новых братьев и прочих гостей. Даже государи и иноземные послы считали за честь поприсутствовать на церемонии… Ах, что уж там. Сейчас явно не то время, чтобы грустить об ушедших днях.
— Как только мы закончим, я выполню их просьбу, — кивнул Амадиу.
Хоть в ряды ордена мог принять любой из членов капитула, но многие стремились получить это звание именно от великого магистра. Амадиу понимал силу традиций, но не совсем смекал, почему кому-то так важно именно его напутствие — все же он даже не священнослужитель, раз уж на то пошло — но если людям это было так важно, он не вправе отказывать им в столь пустяковой просьбе. Иногда даже простые слова могут закалить сердце не хуже, чем молот кузнеца укрощает податливую сталь, превращая ее в грозное оружие.
— Вижу, работы у нас не убавилось, — произнес Амадиу, кивнув в сторону груды пергаментов, сваленных в углу стола, что лишь каким-то чудом не падали на пол.
— Куда больше, чем мы можем себе позволить, —
