Авиатор: назад в СССР 8 - Михаил Дорин
Утренняя обстановка на аэродроме Шинданда была тихой и спокойной. Мелкий дождь накрапывал с момента моего заступления на смену в дежурное звено. Самолёты были зачехлены. По стоянке медленно передвигались сонные часовые, а средства локации были выключены и не вращались.
С момента нашего возвращения из Осмона это первый день, когда мне удалось попасть в «профилакторий». Именно так с недавнего времени прозвали у нас домик дежурного звена. Причина банальна — сутки ты таскаешь на спине диван, читаешь книги или «расписываешь пульку» в преферанс.
Вылеты у нас последние дни практически отсутствовали. Операция закончилась и теперь основной задачей у нас является встреча очередной комиссии, которая назначена для проверки готовности полка к новому учебному году. Война войной, а план мероприятий на предстоящий период никто не отменил.
И как мы только без этого основополагающего документа раньше воевали и жили? Ума не приложу.
— Чего не спится? — встретился мне на лавке рядом со входом Дубок.
Мой техник сегодня дежурил «в звене», как и я. Выглядел он, как и всегда хмуро и задумчиво.
— Много спать вредно. Леонардо да Винчи спал по 4 часа в сутки, — вспомнил я известную легенду о великом учёном и художнике.
— Тебе такое противопоказано. ВЛК чтобы пройти, нужен режим отдыха нормальный, верно? — спросил Дубок.
— Да, Елисеевич, — ответил я и спустился со ступенек. — Навес сделали для лавочки? — спросил я, указав на «грибок» над местами для посиделок.
— Ага. Начальники каждый день ездят и спрашивают — что построили, да что посадили. Пустыня! Что тут посадишь?! — возмутился Дубок, орудуя небольшим ножиком.
Техник держал в руке брусок, из которого выстругивал очень знакомый силуэт. По крылу треугольной формы не узнать наш МиГ-21 было нереально.
— Домой поделку делаешь? — спросил я, присев рядом.
— Некому мне поделку делать, Сергеич. Родня вся на Кубань уехала, — сказал Дубок, похлопав себя по карману.
В двух словах Елисеевич поделился со мной своей жизненной ситуацией. Супруга от него ушла и забрала дочь. Как раз перед самой командировкой в Афганистан. О причине Дубок решил умолчать.
— Другого нашла? — спросил я.
— Лучше бы нашла. Обидел я её. Прямо на глазах дочери. Я неделю запойничал. На аэродроме отсыпался. Потом в общежитие пришёл, а в комнате никого. Вот прощальное письмо и всё на этом, — сказал Елисеевич и протянул мне сложенный тетрадный листок в клетку.
— Я читать не буду. Тебе тоже не советую, — сказал я, взял у Дубка листок и сунул ему в нагрудный карман куртки.
— А чего это? Хоть какое-то напоминание о семье.
— Так, ты жене напиши. Может, ответит. У вас же дочь, как никак.
— А что ей будет? Ей без меня спокойнее. Увидела папку в гневе, и теперь вряд ли подойдёт ко мне, — махнул своей огромной ладонью Дубок.
— Чего это ты за семью сейчас принимаешь решение? Твоё дело не выключаться из игры. Ну, то есть, из их жизни. Чтобы они видели, насколько дороги тебе, — сказал я и встал со скамейки. — А так ты всем видом показываешь, что они тебе безразличны.
— Ты чего это такое говоришь? — возмутился Дубок, вскочил с лавочки и стукнулся в крышу «грибка». — Это чего это они мне безразличны?!
Лицо даже не скривилось от такого удара у моего техника.
— Письма не пишешь, посылки не отправляешь, телеграммы не шлёшь. Где твоё внимание к семье? — сказал я, пытаясь опустить руку Дубка с ножом, которую он держал в непосредственной близости от меня.
Надо ещё постараться опустить этот «рычаг»! Елисеевич, мужик здоровый.
— Чего эт я так вскипел? — почесал свой затылок Дубок. — Чуть крышу не разбил, когда вскакивал, — сказал он и снова сел на лавку.
— Так и голову разбить можно, — улыбнулся я.
— Да ну её, эту голову. Грибок пришлось бы чинить. Голова? Что ей будет. Кость, — постучал своим кулаком по макушке Дубок.
— И всё равно, чем ты думать будешь? — посмеялся я, и Елисеевич слегка повеселел.
— Ох, Сергеевич! Не унываешь ты никогда, — похлопал он меня по плечу.
С кожаной куртки после пары таких ударов во все стороны полетели брызги от дождевых капель. Я, как мог, держался, чтобы не прогнуться под такой «ударной силой» Дубка.
— Я попробую написать. Тяжело мне только слова какие-то подбирать, чтобы помириться.
— Сможешь, — ответил я и повернулся на звук приближающегося УАЗика к домику дежурного звена.
Рассекая лужи, к нам приближался автомобиль командира полка.
— Алексеевич… ой, Араратович едет, наверное, — оговорился Дубок.
Бажанян быстро выскочил из машины и направился в домик, не обратив на нас внимания. Вид у исполняющего обязанности командира полка был очень суровый.
— Кто-то залетел? — спросил Дубок.
— Не знаю, — ответил я, но на ум пришла мысль о ночных похождениях Марика.
Этот «кролик» легко мог и не в ту норку залезть, и не на тот пригорок. Но эта мысль отпала сама собой, когда на входе показался Бажанян и Гнётов.
— Мне это надоело, понял? Ты зачем на Менделя настучал особисту? — наехал на майора Араратович.
— Он мне не нужен здесь. Или вы его отсюда отправите, или я сообщу куда нужно, — сказал Гнётов. — Разрешите идти дежурить? — выпрямился он в струнку.
— Свободен, — прошипел Бажанян и заметил наши удивлённые лица. — Чего не спится? — громко спросил Араратович, когда Гнетов зашёл внутрь.
— Много спать вредно, — хором ответили мы и стали подниматься с лавочки, чтобы поприветствовать Бажаняна.
— Сидите, а то Дубок дырку пробьёт в крыше, — сказал Араратович, поздоровался с нами и присел рядом со мной. — Елисеевич, оставь нас на пару минут.
— Да, Тигран Араратович, — ответил Дубок и, стряхнув с себя деревянную стружку, пошёл в домик.
— Что слышал? — спросил Бажанян, с укором посмотрев на меня.
— Если вы о разговоре с майором Гнётовым, то ничего существенного.
— Не уймётся никак, — сплюнул на землю Араратович. — Два дня уже меня особисты вызывают на беседы. Новый оперуполномоченный, как с цепи сорвался. Рыщет везде, вынюхивает, шпионов ищет, — негодовал подполковник.
В словах Бажаняна нет преувеличения. Когда мы вернулись, то сразу попали в вереницу различных мероприятий особого отдела. Видимо, в преддверии начала работы новейших истребителей органы контрразведки сильно активизировались и вычисляют неблагонадёжных военных.
— Я имел с ним беседу. После иранского истребителя. Очень дотошный молодой человек, — сказал я.
— Поскорее бы Гнётов на переобучение уехал. Надоел стучать на всех! На завтра есть возможность нам полетать, а то засиделись, — сказал Бажанян и пошёл к УАЗику. — Ты над предложением Буянова подумал?
Вот же старики-разбойники! Продолжают воду мутить и пытаются меня задобрить. Сдался я им.
— Я Ивану Гавриловичу ответил. Решение менять не
