Костер и Саламандра. Книга первая - Максим Андреевич Далин
— «В силу причин, не зависящих от нас, — читал Раш, — несчастных обстоятельств, связанных с родословным древом и кровью сына нашего Эгмонда, повергающих нас в пучину горя и безнадёжности, передать корону Прибережья и полноту власти упомянутому Эгмонду мы не можем. Скорбное состояние его тела и рассудка требует благословенного покоя, не омрачаемого делами государства. В сих прискорбных обстоятельствах мы передаём корону и власть снохе нашей Виллемине как государыне-регентше при Эгмонде. Буде в течение пяти ближайших лет здоровье Эгмонда волей Всевышнего не поправится, Виллемина должна быть признана законной и полновластной государыней Прибережья и коронована по установленным и древним канонам нашим».
— Да, — подтвердил Гелхард. — Нами собственноручно подписано и прочитано в присутствии мессиров Малого Совета и моего духовника.
Духовник смотрел на него во все глаза — и вид у него был человека, огретого пыльным мешком.
— Молитесь за мою бедную душу, святой отче, — сказал Гелхард таким тоном, будто пытался его подбодрить.
Духовник всхлипнул и запел «Вышнею волей утешь и прими». В стайке фрейлин рыдали в голос. Герцог Хальгар неприлично шмыгнул носом.
Вильма цеплялась за руки Гелхарда, будто удержать его хотела, и кусала губы — прокусила до крови, слизывала каплю, а капля снова появлялась.
Ленора стояла красная, как вишня, но не сплошь, а пятнами, и лицо у неё выглядело очень грубым. Удивительно, каким грубым. Даже не как у крестьянки, а как у девки или портовой воровки. Я не могла понять, как человек может настолько сильно измениться.
Что-то в ней было очень нехорошее. Тревожащее что-то, от чего я чувствовала жжение Дара. Я никогда раньше такого не чувствовала — и не могла это себе объяснить, и от этого мне было очень и очень не по себе.
Духовник допел и положил на стол рядом с креслом короля молитвенник, а на него поставил Око Света. И все преклонили колени, даже Малый Совет присягнул ещё по разику.
Но Ленора осталась стоять и упёрла руки в бёдра, как рыбачка.
— Ваше величество, — заикнулся наставник и сунул ей Око, а она оттолкнула его руку вместе с Оком, будто он ей дохлую крысу хотел всучить.
— Даже и не думай! — рявкнула она так, что услыхало бы каре солдат на площади Дворца. — Я этой междугорской сучке присягать не буду! Ты — подлец, предатель, предал меня, гад! В аду тебе гореть за моего мальчика! Куда ты его дел⁈
— Броук, — сказал Гелхард тихо, — государыне дурно. Позаботься.
И мальчики в лакейской форме нежно взяли государыню под руки, фрейлинка из свиты поднесла ей флакончик с нюхательной солью — Ленора вдруг как-то обмякла, расслабилась, и я подумала, что тут точно без алхимии не обошлось.
Ей помогли выйти, будто ей и впрямь стало дурно от горя. И обряд довели до конца, своим чередом. Гелхард поцеловал Око и лёг в кресло: весь этот средневековый спектакль отнял у него последние силы.
Раш, видимо, сообразил, что делать, — и сказал, что государь желает покоя. Вся эта толпа потянулась к выходу. Хальгар обернулся раза четыре, но Гелхард одними глазами ему обозначил дружеский кивок, а остаться не пригласил.
Духовник взглянул вопросительно, но Гелхард сказал еле слышно:
— Спасибо, отче. Идите.
Он всех отпустил. Кроме нас.
И, когда шум в дальних покоях совсем утих, сказал мне:
— Помоги мне уснуть, леди чернушка. Я очень устал, мне очень больно… но не спится… а уснул бы… навсегда.
Вильма, которая уже на коленях стояла рядом с его креслом, посмотрела снизу вверх, вопросительно и умоляюще, но король сказал:
— Всё, малютка. Дальше — сама. И прости мне эту слабость: никому не нужно, чтобы мне было больно ещё два-три часа.
Вильма взглянула на меня, будто предлагала поспорить, но я видела: Гелхард прав.
Ждали его.
Я не видела, но чувствовала и Даром, и всем телом этот путь… этот светлый поток, который шёл от кресла Гелхарда вверх. И никаких кровавых обрядов я не проводила, я тоже запела «Вышнею волей утешь и прими», только добавила кое-что, что почему-то никогда не добавляют священники.
Гелхард просто встал. Вышел из тела, будто одежду скинул.
Я видела его светлым силуэтом — но почему-то подумала, что хорош он был в молодости. И взгляд чувствовала — уже души.
Добрый взгляд. Прощальное пожелание хорошего.
Вильма сидела на полу и смотрела прямо на него — не на тело, на него самого. Мы попрощались, как прощаются некроманты, не простецы, — и наш король покинул юдоль, как полагается королям. В свет.
Мы остались одни.
* * *
Виллемина горько рыдала с четверть часа. Потом умылась и вызвала Броука, Раша, лейб-медика и слуг.
— Мессир Сейл, — сказала она лейб-медику, — государь умер. Необходимо позаботиться о его теле… болезнь была жестока к нему, а гроб будет выставлен в храме Путеводной Звезды и Благих Вод. Я прошу вас, сделайте всё, что сможете, чтобы государь не выглядел в последние часы так страшно измождённым. Найдите специалистов. Я знаю, вы можете.
Сейл поклонился и поцеловал её руку. Лакеи принесли носилки и забрали на них тело Гелхарда. Забальзамировать, раскрасить, всё такое… одеть в парадный мундир с Путеводной Звездой и Оком Господним — и что там ещё полагается. Меня всегда немного раздражала эта суета вокруг пустой оболочки, я уже начала тосковать по его ушедшей душе — но Вильма, видно, знала, что делает.
Что у королей положено.
Оставшись с Броуком, Рашем и со мной, Вильма глубоко вдохнула и сказала:
— Мессиры, я приняла решение. После оглашения завещания государя необходимо будет сообщить, что я беременна ребёнком Эгмонда. По моим расчётам — идёт приблизительно четвёртый месяц. Так будет быстрее и надёжнее.
Раш, кажется, хотел присвистнуть, но кашлянул.
Броук покивал:
— Государь был бы доволен вашей решимостью, ваше прекрасное величество. Я заменю ваших медика и акушерку своими людьми, они будут подсказывать вам
