Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1984 год
Валерий Ивченко Лагич, Азербайджанская ССР
Вслед за тенью облака
К огда-то люди племени водабе жили на территории северной Нигерии. Потом покинули ее и переселились в Нигер на окраину Сахеля, негостеприимный край, окаймляющий Сахару.
Об этом мы можем узнать из реестров британских колониальных чиновников: их педантичные записи конца прошлого века учитывали население — для привлечения к отправлению трудовых повинностей. Сохранились и архивы мусульманских султанов северной Нигерии — там учитывали водабе как плательщиков дани. Водабе не хотели ни того, ни другого. Кроме того, их не интересовало, где проходят государственные границы (тогда между двумя колониями). Но эти два источника, и только они, подтверждают факт переселения. У племени водабе письменности нет, а все, что нужно для жизни, старейшины хранят в памяти и передают из уст в уста, из поколения в поколение.
Прежде всего нужно знать, что жили некогда два брата: Али и Дегериджо, а все племя водабе — их потомки. По линии Али и по линии Дегериджо — это две основные. У братьев было в общей сложности пятнадцать потомков мужского пола — потому племя прослеживает еще пятнадцать линий. И все водабе четко помнят, от кого происходят.
— Мы словно птицы в зарослях,— говорят водабе,— никогда не живем на одном месте, у нас нет постоянных дорог. Если чужак подойдет к нам слишком близко, мы перелетаем на другое дерево.
Водабе избегают контактов с иноплеменниками, даже само имя племени означает «запретные люди». Но поскольку не обойтись без проса, пальмового масла, соли — а выменять их можно только у оседлых людей,— они приходят на базары. Но и здесь стоянку свою разбивают подальше и являются только плотной группой, вооруженные и настороженные. Только пожилые мужчины и взрослые женщины.
Хоть и говорят водабе, что нет у них постоянных дорог, все же у каждого рода свои пастбища, свои тропы, и они далеко расходятся по беспредельным просторам нигерского Сахеля. В сухой сезон — с октября по май — водабе перегоняют стада, описывая концентрические круги вокруг родовых пастбищ. Мужчины едут на верблюдах, женщины — на ослах. На быков нагружены кровати, циновки, одежда, просо в гигантских сосудах из тыквы — калабашах.
Разбивая стоянку, женщины прежде всего разгружают вьючных животных и начинают строить сууду — ветровой заслон из сухих веток. Мужья тем временем стреноживают верблюдов и затем, усевшись на песке, ожидают, пока супруги натаскают топлива, разведут костер, принесут воды и сварят чай. Мужчины попивают чай, а женщины между тяжкими жерновами мелют просо, доят коров и начинают варить кашу. Прежде чем начать кормить детей, они обязательно их помоют — как бы ни было мало воды.
Самое тяжкое время для водабе — когда кончился сухой сезон, но дожди еще не начались. Травы выгорели, вода сохранилась лишь на дне самых глубоких колодцев, а от одного источника до другого — многие дни пути. Стоячий воздух тяжел и душен, а грозы и долгожданной влаги все нет и нет. Водабе кочуют следом за облаками, редкими на белесом от зноя небе.
Голодные коровы перестают давать молоко, и кочевники продают скот за бесценок на деревенских базарах, чтобы купить малость проса. И эти заботы лежат на женщинах. Жизнь их нелегка — но разве легче жизнь женщины в любом другом кочевом племени Сахеля?
Но есть и важное отличие: в племени водабе не парень сватается к девушке, а она сама выбирает будущего мужа. Поскольку женщин в племени больше, чем мужчин, а муж нужен всем, уважающий себя водабе старается прокормить несколько супруг. Но все дети именуют матерью только первую жену. И ее выбирают с младенчества для будущего мужа старейшины на празднике «ворсо».
...Когда проливается первый летний дождь, долгожданный и слабый, оживают люди, скот. И трава стре мительно появляется на безжизненных еще вчера просторах.
Роды водабе, рассеянные по Сахелю, начинают свой путь к северу — навстречу нарождающемуся поясу свежей травы. Все ближе сходятся они на тропах Сахеля, и, когда собралось все племя, приходит время праздника ворсо.
Женщины водабе убраны для праздника, по африканским меркам, скромно: ожерелья, кольца, серьги, совсем немного краски. Зато молодые люди разодеты в пестрые ткани, губы их начернены соком колючки, светлой краской подчеркнута линия носа. Разноцветные бусы, массивные серьги, а за поясами — кинжалы в красных кожаных ножнах.
Встав в круг, юноши танцуют, медленно перебирая ногами, хлопая в ладоши и подпрыгивая. Час длится танец женихов, два, три... Все это время девушки сидят под кустами в тени, оценивая танцоров. Наконец одна встает и подходит к избраннику. Внимательно смотрит ему в глаза, а он ни на мгновение не прекращает танца, потом хлопает его по плечу.
Выпало одно звено из цепи танца, круг вновь сомкнулся — чуть поуже.
Тем временем старейшины часами ведут сложные расчеты линий родства и, лишь придя к общему решению, обручают детей, едва вышедших из колыбели. Для такой высшей математики потребовалась бы ЭВМ, но, поскольку в обиход водабе она не вошла, старейшины пользуются разноцветными камушками и бусами, раскладывая их перед собой на песке в сложнейших сочетаниях. Главное — будущие муж с женой должны быть двоюродными братом и сестрой по одной линии.
Жениха с невестой пока даже и не показывают друг другу — все равно ничего не поймут, но родители их уже начинают первые переговоры. Потом, при следующих встречах, будущих новобрачных постепенно познакомят.
Вечером старейшины скрепляют брачные союзы — и вычисленные, и появившиеся во время танца. Разжигают костры, режут скот, жарят туши на вертелах. Раз в году едят водабе мясо, ведь праздник ворсо бывает раз в году. Всего три дня.
А потом водабе расходятся вновь по Сахелю. Но прежде чем расстаться на год, они выпивают традиционные три стакана чаю.
Первый — крепкий, как любовь. Второй — сладкий, как любовь. Третий — нежный, как дружба.
Ведь все водабе — родственники, потомки Али и Дегериджо. И друзья, хотя видятся они только раз в году.
Л. Ольгин По материалам иностранной печати.
Легенды трех городов
Н ет страны, где реальное историческое прошлое не переплеталось бы с курьезами, случаями, мягко говоря, малореальными. С приключениями, которых и быть-то в жизни не могло, и всем это понятно. Тем не менее все в них верят или хотя бы помнят с них. Без таких забавных историй жизнь, пожалуй, была бы скучнее. Португалия в этом смысле отнюдь не исключение. А потому в поездках по стране стараюсь записывать легенды сугубо местного значения, не всегда известные за пределами городка, поселка или даже деревеньки. Так и появились заметки о свинье, которая меняла свой цвет, о жареном петухе, который запел, о храбрых форкадаш...
Статуя в Мурсе
На севере мне приходилось проезжать мимо таблички, указывавшей дорогу в Шамушку. Название звучит интригующе, пока не выяснишь, что слово это идет от глагола «шамушкар» — «опаливать». Селение называли так издавна, потому что здешние жители мастерски умели опаливать свиней.
А вот название «Мурса» никаких ассоциаций у меня не вызывало. И потому, когда, делясь планами очередной поездки, рассказал одному приятелю о своем желании проехать от Брагансы до Вила-Реал без остановки, он удивленно спросил: «Неужели тебе не хочется посмотреть на свинью Мурсы?» На это я уклончиво ответил, что вопросы свиноводства не входят в круг моих интересов. «Ну,— воскликнул приятель,— непростительно не знать о «Свинье из Мурсы», ведь другой такой нет во всем мире!»
Дорога от Брагансы до Вила-Реал состоит из сплошных поворотов, и после одного из них открывается вид на Мурсу — небольшой поселок, каких предостаточно в этом районе севера Португалии. Здесь имеется обязательный набор: церковь, здание муниципалитета, давно отслуживший свое старый фонтан на старой, вымощенной булыжником площади. Но в Мурсе на площади стоит и... памятник свинье. Видимо, животное было породистое (от хвоста до пятачка — метр восемьдесят пять сантиметров), поэтому невозмутимо возвышалось на постаменте, не подозревая, что принесло поселку славу.
Историки полагают, что гранитную свинью создали племена, обитавшие в этих местах еще до кельтов. Вероятно, свинья была племенным тотемом, которому они поклонялись. В местном муниципалитете мне любезно вручили три бледно отпечатанные брошюрки. В них говорилось, что «название Мурса происходит от арабского имени Муса, о чем повествовала летопись, датированная 716 годом».
И еще любопытные данные, непосредственно связанные со свиньей Мурсы. В конце прошлого и начале нынешнего века политическая жизнь в Мурсе кипела ключом, местная власть то и дело переходила от сторонников монархии к «прогрессистам» и обратно. Когда власть оказывалась у монархистов, они тотчас же направлялись на площадь и красили свинью в зеленый цвет, а когда верх брали «прогрессисты», памятник перекрашивался в красный. Сейчас свинья сохраняет свой цвет натурального гранита, и уже давно никаких бурных политических демонстраций вокруг памятника никто не устраивает. Да и вообще, перспективы развития Мурсы более чем скромные: поселок медленно угасает. Даже число обитателей Мурсы за последние сто восемьдесят лет уменьшилось на пятьсот человек.
