Тот самый сантехник 7 - Степан Александрович Мазур
«Вот шрапнелью и зацепило. А теперь ещё и с родней Володи познакомится. Дай бог ему терпения!» — подумала Лариса и помахала Степану Степановичу, первым заметив его шляпу капитана в зале ожидания.
Рядом с дедом Владимира Богатырёва чапала та самая старушка Де Лакрузо, что однажды одарила их клан десяти комнатной квартирой. Её и разделили по итогу на трёшку, пару двушек и три однушки для всех Богатырёвых и даже Тамары Синицыной.
Сама старушка, в миру более известная как жена популярного художника-авангардиста из «девяностых» — Анфиса Анатольевна, когда-то жила вместе с таким человеком, что лепил члены из глины и вагины в масштабе один к ста делал, не стесняясь выставлять самые популярные не только в доме именитых гостей, но и на выставках.
Но времена было славы мужа давно прошли. Сам он отбыл в мир иной, придавленный в мастерской то ли членом нового русского, то ли вагиной самой примадонны. Показания роднились, а слухов много ходило. А сама Анфиса Де Лакрузо на радостях уйдя в запой лет на десять, давно не помнила кто она, зачем и откуда?
Поэтому спокойно приняла тот факт, что Лариса — её дочка по документам и прямая наследница по праву. При этом бабка-наследница культуры девяностых отлично помнила цену на гречку. Но диагноз это или ей просто так жить удобнее, никто так и не понял.
— Лариска, жопа ты тощая! — закричала через весь зал ожидания первой именно бабка Де Лакрузо. — Дуй сюда!
Лариса улыбнулась и пошла навстречу. За последний год как-то и отвыкла от Богатырёвых со всеми их причудами. Теперь придётся вспомнить все их повадки. Ну а что трусы пропитались совсем не Богатырёвским следом, так об этом из знать не обязательно. Все по жизни чем-то жертвуют. Некоторые даже ежедневно.
— Цыц, Анфиса! Развонялась тут! — прикрикнул дед следом и вдохнул полной грудью. — Дай прежде Родины понюхать. Даром, что ли, гражданство меняли?
Обняла обоих Лариса. Расцеловала в обе щёки и поприветствовала:
— Добро пожаловать домой, мои родные!
[1] Подробнее о приключениях Богатырёвых и всех причастных в цикле «Тот самый массажист».
Глава 8
Если бы у бабки был…
Нельзя быть умным постоянно. Иногда надо с умным видом выкидывать едва открытую баночку из-под йогурта в мусорку и с недоумением смотреть на крышечку от неё в руке.
Чем сейчас и занимался генерал Тоненьких.
— Однако, — обронил он и следом выкинул и её. Затем выдохнул с сожалением и следом набрал номер Лёвы. — Ну как там? Перевоспитываются соколики?
Не то, чтобы Борис Валентинович не любил завтракать. Но дела он делать тоже любил. Обстоятельно. В особенности, если ребятам обещали новый автомобиль на работу. Не первый раз их дёргает всё-таки.
Чем ещё на пенсии заниматься?
— В процессе, — ответил бывший подопечный. — Работаем, Буревестник.
Лев как всегда — немногословен.
С другой стороны, человека на ротации тоже не следовало дёргать. И так в запаре. На Донбассе отпусков нет, только вынужденные выходные. Через пару дней обратно.
«И уже не до призовой машины будет», — подумал генерал, вздохнул и достал из мусорки йогурт.
Всё-таки чистая тара, только-только новый пакет застелил. Не до нежностей. И тем более, не до брезгливости. Ведь «обратно» — это туда, где высшие силы у Днепра спорят. А попутно двигают фигуры где-нибудь на периферии, чтобы отвлечься и сильно не приедалось: центральная Африка, Косово, Сектор Газа, Тайвань, Нагорный Карабах, Сирия. Позади руины Ирака и Ливии. А в перспективе лишь чёрные дни для западной Европы.
«Ну, да туда им и дорога», — ещё подумал генерал и йогурт залпом выпил.
Связь давно отключилась, но телефон в руке генерала остался. Как вдруг на дисплее высветился следующий контакт «в случае вынужденной тоски — ответить».
Это был особый контакт, по которому Тоненьких позвонить не решился бы даже под пытками. Но если звонок оттуда — не взять греху подобно.
— Слушаю, — ответил он как можно более ровным голосом.
— Борис Валентинович, как тебе в тылу? — прозвучал ещё не старый, но немного потухший голос наставника, которого по джунглям амазонки на себе нёс тридцать километров однажды.
Но и он в долгу не остался — из автомобиля из-подо льда доставал на Амуре, когда зимняя рыбалке не по плану пошла. А потом в бане парил так, что как заново родился. И даже бронхитом не заболел по итогу.
— Хреново, — признался Тоненьких, так как толком не понимал, чем занимается в последние пять лет, кроме дачи и попытки воспитать уже взрослую дочь Вероничку.
«Всё равно себе на уме», — всё чаще вынужден был признавать «родитель по имени папа».
— Ты нам нужен, — вдруг прозвучали важные слова, что заставили сердце ускорить ход. — Твой опыт пригодится. Тряхнёшь стариной, Буревестник?
— Есть «тряхнуть стариной»! — так резко вытянулся по стойке смирно Тоненьких, что банка сама в мусорку улетела, а крышка закрылась.
Ещё бы чуть-чуть и сама бы утилизировалась. Был бы приказ.
— Куда? — позволил себе только один вопрос Тоненьких.
— Туда, — ответил динамик.
— Есть, «туда»! — тут же сделал поправки на ветер Тоненьких и пузо в живот превратилось на вдохе. А если дадут пару минут, то и старый пресс вернётся.
Его наставник отключил связь. Он взял над ним шефство ещё в Афгане. В лазарете познакомились. Когда одного лечили от дизентерии, а второго от острой ангины. И обоих парацетамолом.
Медсестра разламывала таблетку на двоих и только добавляла наставительно:
— Это от головы, это от живота… И не перепутайте!
Выжили. Прошли. Служили. Продолжали. Дослужились. И вот — опять. За Родину. Только он чуть раньше призвался, а Тоненьких с запозданием в добор пойдёт.
Но как дойдёт, обязательно потолкуют!
* * *
Если бы Бог-Всеотец-и-Всемать положил каждому человеку скрижали с новыми заповедями под подушку, никто бы не заметил. Потому что людям не нужные простые истины и тем более, очевидные советы. Поэтому карме приходится трудится намёками, полунамёками и тайными знаками. А иногда даже писать на заборе и переходить на русский матерный, если не замечают член на лбу чёрным маркером и не желают никого слушать.
Впрочем, утро начиналось неплохо. Боря открыл глаза и заморгал. Проснулся, едва расслышал из коридора весёлый припев.
Кто-то пел бодрым голосом и постепенно приближался к комнате, судя
