Лут - Евгения Ульяничева
— Тогда омертвеем мы все, — она некрасиво оскалилась.
— Я бы принял предложение, оно вполне разумно, тем более что твое присутствие на корабелле отныне не обязательно. — Медленно проговорил русый, внимательно наблюдая ее лицо, как добрый лекарь хворого. — Но, увы, мы в необитаемой зоне. Жилых Хомов здесь попросту нет.
И что ты будешь делать дальше?
Медяна краем глаза следила, как Ивановы берут их вынужденный дуэт в кольцо. Убьет она капитана или нет, конец один. В ближайший Лут.
— Скажите правду, Волоха. Вы же не собирались меня отпускать, так?
— Нет, — честно улыбнулся русый.
Так она и думала. Взяли с собой, как телка.
— Медяна, не надо.
— Выпь, заткнись.
Второй замолчал.
Девушка чуть сощурилась и решительно нажала на спусковой крючок. Щелкнуло.
В следующий миг ее уткнули животом в борт, так, что в лицо прыгнул Лут.
— Дятел, нет! Всем назад! — рявкнул над ухом капитан. — Я сам!
Медяна дернулась, зашипела, как поддетая на рогатую палку змея.
— Лучше убей меня или позволь своему псу прикончить, потому что я тебе не спущу, никогда, никогда!
— Значит, слушай сюда, рыжая, — шею сдавили железные пальцы, а хребет — железный голос, — мы пойдем через гармошку. Там любые рабочие руки на счету будут. Будешь хорошо себя вести, на обратном пути отпустим.
— С чего мне вам помогать? — огрызнулась Медяна. — С какого хрена мне вам вообще верить?
— Не с чего и не с какого. Сама выбирай: или я тебя отпускаю, чему моя команда будет безусловно рада, или идешь с нами.
— Почему вдруг такое милосердие?
Русый хмыкнул. Больно потянул за волосы, заглянул в лицо. Так близко, что перехватило дыхание.
— Ты храбрая. И наглая. Хорошим шанти будешь, Медяна.
— Пиратом?! Да я лучше сдохну!
Он рассмеялся, будто она сказала что-то до нелепости смешное. Сильный, отвратительно в себе, и людях своих, и планах своих уверенный. Иванов, чтоб его.
Рыжая злобно прищурилась. Стукнулась лбом в холодный борт.
— Хорошо.
— Вот и ладушки, — Волоха отпустил ее в тот же миг.
Отошел, словно потерял интерес. Небрежно повернулся спиной, будто вовсе не боялся, что девушка вдруг схватит за шею и утянет за собой в бездну. Наверное, так оно и было, они все мнили себя бессмертными, шанти, лутовы твари…
Медяна распрямилась, хмуро отвела волосы с лица, оглядела команду. Ей дружно, почти весело улыбались.
Живой не дамся, подумала девушка обреченно.
***
— Дятел! Какого рожна у тебя револьвер не заряжен?!
— Обижаешь, гаджо!
Русый вскинул руку.
Пуля рыбкой ушла в Лут.
— Э, бестолочь, зачем патроны тратишь?!
— Непорядок! А если бы враг? И осечка?
— Это револьвер, какая к хренам собачьим осечка-засечка?! У меня, ебврт, осечек вообще не бывает, ни с кем! А Чучело сам выбирает, когда шмалять, а когда молчать. Статут! И валентность у него что надо, не чета сопливкам гвардейским. — Цыган упер кулаки в бедра. — И что за манера такая дурная на вилы лезть, вот что бы я танцульке твоей сказал? Так и так, сдох ваш русак, а меня за это чисто символически пуантами до смерти забили бы, да? Таков твой замысел?
— Я не мог умереть, я еще не женился, — успокоил старпома Волоха.
— Рехнулся? — Дятлов обидно вытаращился, покрутил средним пальцем у виска. — Да ты никогда не женишься, гаджо.
Волоха улыбнулся. Вернул норовистый револьвер другу и подытожил.
— Значит, никогда не умру.
***
Все же, Юга был не до конца откровенен с Выпь. Если разбираться, честным он даже с собой не был, что уж говорить…
Может быть, он не скучал по общему климату нравов Сиаля, но по чему тосковал точно, так это по Провалам.
Ему их недоставало почти физически. Их яркой, оглушающей глубины. Чувства бездны под ногами. Возможности окунуться в эту бесконечность с головой, утянуть себя так глубоко, как только возможно. Пока воздух в легких не начнет гореть.
Лут облюдок воспринимал как суррогат. Паллиатив, усмехнулся, вспомнив терминологию Волохи. Эдакий Провал со своими душками и неисчерпаемым запасом энергичных дивных тварей.
Зачем он вернулся? Только потому, что обещал?
Старательно замалчиваемая мысль прошила ярким стежком, захлестнула горло петлей так, что Третий закашлялся, подавившись безвкусной душевой водой.
Не думать о Втором для него было все равно что не дышать. Не танцевать.
Нет, он вовсе не ждал его обратно. Не хотел ждать. Тогда уходил и верил — все, навсегда. В последний раз видятся.
И когда уже привык, приспособился, приучился — желтоглазый вновь объявился. Будто сам Лут свел. Дурная шутка вполне в его стиле.
Юга перекрыл воду, тщательно вытерся сероватым полотенцем. Еремия не заморачивалась с внутренним климатом, основное внимание уделялось броне и скорости.
Вышел из душевой и остановился, напоровшись, как животом на кол, на взгляд Выпь.
Тот сидел за столом, играл с волчком, забавной крутяшкой, прихваченной со Станции Ивановых. Третий приблизился, узкой ладонью сшиб на пол игрушку, сердито осведомился:
— Ай, и чего приперся на ночь глядя?
— Это Лут. Здесь всегда ночь.
— Не умничай. Или заняться больше нечем? К оларам своим вали, к девке рыжей… К Волохе, ты ему явно нравишься.
— Олары спят, Медяна злоумышляет, Волоха на вахте, — Второй нагнулся, подбирая с пола волчок.
Глянул снизу-вверх.
— Ты чего? — спросил.
Юга коротко мотнул головой, разбрызгивая капли воды. Мокрые волосы тяжко, жарко липли к спине, едва заметно шевелились, чуя настроение Третьего.
— Да вот, думаю, что не зря Голоса Вторых боялись. За тобой даже капитан последовал.
— Я ему не приказывал, — нахмурился Выпь, и Юга понял, что попал в цель.
— Да кто тебя разберет-поймет? Вдруг ты сейчас и со мной в те же игры играть вздумал?
— Я бы никогда не стал тебе приказывать. — Удивился желтоглазый. Откинулся на спинку стула. — Только не тебе.
— Почему вдруг? Велел бы смолкнуть, удобно же. Одно слово — и я что угодно, представь?
— Потому что это не правильно. Потому что это ты.
Юга знал этот упрямый тон и наклон головы. Выпь верил в то, что говорил и разубедить его никакая сила не могла.
Молча сел на узкую койку, взялся расчесывать волосы. Нервно облизал кромку зубов, заглатывая обратно вертящуюся на кончике языка чушь. Что за норов у него? Куча кусачих слов, и все обидные, все не те…
***
А если это правда? Выпь не мог не думать об этом. И не мог знать. Что если самым верным было продолжать молчать?
Вдруг его голос в самом деле воздействовал, против его воли, совсем самостоятельно? Что если все, с
