Война - Максим Юрьевич Фомин
Дочку бы повидать… Я её так мало видел…
«Моя звезда звучит в ночи.
Её огонь во мне пылает,
Но свет её не озаряет.
Лучи звезды меня не греют…»
«Не греют…» На «яме» стало холодно. Отопления нет. Сказали, должны на «крест» перевести, но что-то не спешат… Я в шапке и одет во всё, что есть, но так как тут бетон и сырость, ничего не помогает. Чаю бы горячего, но всё как в песне:
«Чифирнуть бы ништяк, да голяк…»
Когда пищу приносят, можно поставить кипяток в дежурке, попить горячего, а так мёрзнешь целый день. Днём ещё солнце может пробиться, а у Бутыля (мы на всю «яму» остались вдвоём) окно напротив стены — вообще темнота.
Ладно, ничего… Страдаем… Тюрьма всё-таки, а не санаторий. Вон Лёха застал, когда на «яме» только в клифтах разрешали сидеть, да ещё и день лётный — день пролётный, т. е. один день кормят, а в другой — только обед. Ну как обед? Капуста гнилая с жижей какой-то, типа щи, да и то могли не принести. Ещё и «маски» заходили и били.
Холодно, блядь… Книги только под одеялом читаю, и то пальцы мёрзнут…
Слезаю с нары, опять тусуюсь… Чувствую, что все эти дни у меня повышенное давление, нервозность какая-то…
Нет совсем сил молиться своими словами. Повторяю «Отче наш», когда совсем становится тяжело от разных мыслей…
…Ксюха меня ждёт, а я её перед этим обманул. Пообещал приехать, а потом с друзьями загулял. Бабы с нами были, конечно… Так и не успел к ней приехать — посадили вот опять. Стыдно теперь как-то…
«Господи! Помилуй меня, грешного…»
Кутаюсь в одеяло с головой и засыпаю…
* * *
19 ноября 2015 г. Горловка — Донецк
Настал долгожданный день. Меня свозят на другой лагерь. Утром быстро собрался, за мной пришёл контролёр. Последний раз оглядел маленькую камеру, которая была мне домом 70 дней. Впереди снова ждала неизвестность.
Ведут на «трёхэтажку». Снова я прошёлся по моему родному лагерю, который я покинул год назад. Всё осталось так же, только больше стен было побито осколками. На ПВРе собралось большое количество зеков, которых должны были развозить по лагерям. Среди тех, с кем я общался, я увидел Доброго. Мы с ним часто обменивались книгами. Добрый — преступник ещё старой школы. Сидел за нанесение тяжких телесных. Сам он был из Мариуполя.
Вскоре нас всех обшмонали и повели к воронкам. Поездка по дорогам Горловки в набитом воронке — такое себе удовольствие. Казалось, что вымотало не только тело, но и душу. Мыс Добрым сидели возле двери, когда воронок остановился, мне удалось разглядеть, что мы находимся на Яси-новатском посту ГАИ. Я подумал тогда о том, что эта дорога хорошо просматривается укропами и мы едем у них на виду. Война, фронт, всё, чем я в последнее время жил, было где-то рядом. Тюрьма, воронок, конвой — как будто это происходит не со мной, это не моё место.
Через какое-то время мы заехали в Донецкое СИЗО.
Есть поговорка, что первый раз в тюрьму заезжать страшно, во второй раз — неохота, ну а третий раз — как к себе домой. Если брать конкретно Донецкое СИЗО, то мой второй заезд сюда был уже как домой. На централе до сих пор оставались мои друзья и знакомые. Я знал всю систему и движуху, все правила. Поэтому посещение СИЗО скорее обрадовало меня. Как обычно бывает в таких случаях, нас прошмонали и повели на сборную (помещение, где собирают этапы).
* * *
10 декабря 2011 г. Донецкое СИЗО
Наверное, только на сборной мы пришли в себя. Этап из КПЗ долго стоял в коридоре, не соблюдая никакой режимный порядок, проходя медосмотр. Ты просто раздевался, на тебя смотрели и спрашивали, есть ли жалобы. В первую очередь это нужно, чтоб арестованный впоследствии не пожаловался на то, что его избили в СИЗО.
Сырые мрачные тюремные коридоры старого корпуса тюрьмы, помещение которого было построено в 1911, ровно 100 лет назад. Говорят, что именно тут когда-то расстреливали. Бля, где ж ещё? Такое место…
Впервые после задержания мы втроем могли спокойно поговорить.
Я чувствовал какую-то вину перед друзьями, что втянул их во всю эту авантюру, особенно было жалко Лёху, который погулял на свободе чуть больше года, но быстро себя утешил тем, что они взрослые парни. Они, судя по всему, на меня зла не держали.
Мы рассказываем друг другу, как нас задержали и что было дальше. Артём не знает про датчик в пачке с деньгами. Когда я ему звонил, его уже принимали. Я распечатал все пачки денег, кроме этой, где был датчик (обычный телефон-говорилка). Это была ОДНА-ЕДИНСТВЕННАЯ ПАЧКА, которую я почему-то не вскрыл…
— Это карма… Мне в Белоруссии ещё снилась эта тюрьма. Такой сон яркий был, — говорит Лёха.
Нас закрыли на сборной. Ждём развода по камерам.
Наконец повели. Тюремные коридоры встретили жуткой вонью баланды, грязью и криками зеков из-за мрачных металлических дверей, увешанных замками:
— Выводной на продоле!!
— Арестант! Подойди на «двойку»!
Какая-то настороженность, мрак на душе…
У некоторых дверей кормушки были открыты, у некоторых — нет. Внизу у двери тоже был люк, он служил для вентиляции, назывался «кондёр». Оттуда торчали палки с прикреплёнными на концах зеркалами — «мартышки». Они крутились в разные стороны, словно перископы, осматривая тюремные коридоры.
Артёма увели первым. Затем остался Лёха, меня повели дальше всех.
— Сюда, — сказал выводной.
Я посмотрел на массивную металлическую дверь. Аккуратно выведены цифры:
№ 902
— Арестант напротив нас и выводной! — послышалось, как кто-то известил жильцов камеры о моём визите.
* * *
19 ноября 2015 г. Донецкое СИЗО
Настал вечер, мы с Добрым ещё на сборной. С нами остался Толик, который этапом с 32-й ехал тоже на Еленов-ку. Толик — мариупольский парень с Левого берега, с ним мы быстро нашли общий язык. Говорили об общих знакомых, рассказывали разные смешные истории.
Уже поздно вечером повели в хату. Знакомые продолы… Теперь я шёл по ним бодренько, даже весело, приветствуя шаровых в кормушках:
— Здорово, пацаны!
— Откуда этап?!
— С Горловки, с 57-й!
Нас всех повели в одну хату на Восьмом посту. Подошли к двери с надписью:
№ 802
* * *
Ноябрь — декабрь 2015 г. Донецкое СИЗО
