Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1990 год
Отработка методики океанических экспериментов — дело сложное и трудоемкое. Однако на этот раз все получилось удачно, и работа началась без задержки. Конечно, расстояние от айсберга до системы менялось от нескольких десятков метров до нуля, когда система касалась подводной части айсберга. Но это не страшно, так как при измерении каждого отраженного импульса измерялось также расстояние, и его можно было учесть при расчете коэффициента отражения. Видимая часть айсберга была высотой около 20, длиной — 70 и шириной — 30 метров, и, очевидно, подводная часть в какой-то степени повторяла контуры надводной. А с судна айсберг выглядел спящим медведем, уютно свернувшимся калачиком. После окончания эксперимента он вдруг стал медленно раскачиваться. Постепенно размах колебаний его все увеличивался, и наконец с громким всхлипом айсберг перевернулся...
Нам еще оставалось исследовать собственные шумы айсберга. Правда, таких специалистов среди нас не было, но в отряде Виталия Савельева у Владимира Тютина и Александра Балалаева уже имелся опыт измерения шумов нашего судна с исследовательского парусно-моторного бота. Он и был подготовлен к спуску. Старшим небольшой команды пошел на нем кандидат технических наук Баррикаде Мордвинов — замначальника экспедиции. Вообще-то, он специалист по спутниковой навигации, бывший штурман дальнего плавания, но, кроме того, мастер спорта СССР по парусному спорту.
Эксперимент задумывался следующим образом. Бот ложится в дрейф рядом с айсбергом и опускает на заданную глубину (от 10 до 50 метров) приемник звука. Судно в это время становится в зоне акустической тени и переходит на «режим тишины». Для этого запускается специальный дизель-генератор, подвешенный на амортизаторах в шумо-изоляционной кабине, и выключаются все механизмы — кондиционеры, вентиляторы, рефрижераторы... Это делается для того, чтобы было меньше помех для измерения слабых акустических сигналов в воде.
Однако не успели наши суда занять исходные позиций, как вахтенный штурман объявил, что появились рыболовные суда. Все! Перерыв на несколько часов! Даже небольшое движущееся судно производит такой шум, что на десятки миль вокруг ни о каких акустических работах по измерению слабых сигналов не может быть и речи.
Слава богу, что они не начали ловить рядом рыбу. Но когда мы снова подготовились к измерениям, была уже глубокая ночь. Правда, в этих северных широтах в июне ночью практически светло. И тут с бота сообщают, что подошли киты. А уж обитатели океана весьма «разговорчивы», особенно млекопитающие. И если приемник звука попадает в стаю креветок, например, то работа на этом кончается — такой дикий шум они создают. Что делать, пришлось передавать на бот, чтобы записали «разговор» китов — это тоже довольно любопытно. Однако, когда ушли киты, выяснилось, что на боте почти полностью разрядились аккумуляторы, питающие измерительную аппаратуру. Пришлось запускать двигатель и подзаряжаться.
Прошло несколько часов, прежде чем нам удалось измерить шум айсберга. Напряжение на боте спало, и яхтенный рулевой Владимир Мозговой заявил, что надо обязательно привезти на судно по кусочку льда с айсберга. Кроме Баррикадо Георгиевича и подшкипера, остальным такой риск пришелся явно не по нутру — все они прилично укачались. Однако операция завершилась благополучно, и на судне Мозговой щедро раздавал холодные сверкающие сувениры, которые при желании можно было в морозилке холодильника привезти домой в Калининград...
Измерения сразу же дали интересные результаты.
В «Наставлении по мореплаванию — Айсберги, как элемент навигационной обстановки» говорится, что шумы айсберга максимальны на частоте около килогерца, а наши измерения показали, что их максимум находится в пределах 10—15 килогерц. Может, потому, что мы измеряли шумы рядом с айсбергом, а данные из «Наставления» были получены на большом расстоянии и сильная частотная зависимость коэффициента поглощения звука при его распространении исказила результат? Но может быть и иная причина...
В общем, как всегда, любое исследование дает ответы на одни вопросы, но задает новые загадки.
Наши работы с айсбергом закончились 18 июня, а 20-го мы получили сообщение о катастрофе, происшедшей с пассажирским турбоходом «Максим Горький». На его борту находилось 575 туристов и 378 членов экипажа. В их спасении принимали участие норвежские вертолеты и суда. Они сняли с турбохода всех туристов и 195 членов экипажа — остальные остались на «Максиме Горьком» и сделали все возможное, чтобы оставить его на плаву и довести до Баренцбурга на Шпицбергене. На этот раз обошлось без жертв. А что случится завтра?
Ю. Житковский, доктор физико-математических наук, океанолог Атлантический океан
Столица ремесел
Цокая по цветной плитке, навьюченный мул медленно бредет тесной улочкой Феса. На его спине слегка покачивается дюжина объемистых кип выделанных кож. Они окрашены в яркие цвета — желтый, красный, белый. Мула погоняет смуглый человек в феске. В его руках еще два тяжелых тюка. Это ремесленник отправился на базар.
Чтобы разойтись с груженым мулом, втискиваюсь в какой-то дверной проем и оказываюсь в лавочке сапожника. Хозяин при виде европейца вскакивает с расстеленной у стены бараньей шкуры, хватает ближнюю стопку «бабухе» — желтых кожаных тапочек без задников — и протягивает мне.
Беру в руки остроконечную сафьяновую обувку, которую носит большинство местных жителей. Кожа мягкая, теплая, и возникает непреодолимое желание порадовать пожилого ремесленника покупкой.
В лавку втискивается мой поотставший спутник, марокканский коллега Тауфик. Он учился в Москве и хорошо знает русский. Тауфик вызвался провести меня по Фесу-эль-Бали — Старому Фесу. Это настоящий средневековый лабиринт крытых улочек, заполненных мастерскими и лавочками — то, что называют на Востоке и в Северной Африке мединой.
Тауфик снисходительно оглядывает лавочку и, наверное, про себя немного корит меня. Мы не прошли по медине и пяти минут, а я уже сделал покупку.
— Традиционные фесские тапки,— говорит он, слегка подталкивая меня к выходу,— здесь их продают на каждом шагу.
И мы снова оказываемся в проулке, который напомнил мне коридор в студенческом общежитии, где жил в свое время и Тауфик. Очень похоже спешили во всех направлениях люди — кто с охапками белья, кто с только что приготовленной едой...
Чем дальше идем, тем ощутимее неприятный запах. Откуда-то несет гнилью и, кажется, мочой. Свежий воздух, как и палящее солнце, до нас не добирается. Я не выдерживаю и предлагаю вернуться назад. Тауфик понимающе улыбается, лезет в карман и извлекает оттуда листочки свежей мяты, которые засовывает в ноздри. Следую его примеру — теперь дышать легче.
Еще несколько поворотов, и я окончательно перестаю ориентироваться в хаосе отходящих от главной улочки узких проходов. И вдруг мы оказываемся на залитой солнцем площадке. Вся она поделена на каменные ячейки, стенки которых облицованы белой керамической плиткой. Большинство чанов заполнено бурой, желтоватой и красной жидкостью. Мы на старинном кожевенном заводе, которому, как говорит Тауфик, не менее семисот лет. Не спеша оглядываем хозяйство. Сначала здесь обрабатывают шкуры: размачивают, удаляют деревянными ножами подкожный слой и после этого квасят в курином или собачьем помете, чтобы растворы дубильных материалов могли лучше проникать в толщу кожи. В эти тонкости технологии покупателей кожаных изделий, а они отменного качества и редкой прочности, обычно не посвящают. И мало кто знает, что фесские ремесленники обрабатывают кожи по старым рецептам, без применения кислот, щелочей и другой «химии».
Тауфик провел меня в другой конец площади, где в огромных ваннах в разведенном настое коры дубились кожи. Дальше шли каменные ячейки, наполненные квасцами и яркими красителями. Множество крашеных кож сушилось на камнях.
Потомственные фесские кожевники с детства свыклись с тяжелыми запахами этого квартала. Они спокойно работают и тут же отдыхают, собираясь группками, чтобы обменяться новостями. Но мне уже не помогает мята, и мы уходим от кожевенного завода в ковровые ряды. На одной из улочек торгуют фесками. Оказывается, не только кожаная обувь, но и красная феска — традиционный местный сувенир. Ведь форменные головные уборы, которые мы привыкли считать турецким изобретением, начали шить именно в Фесе. Отсюда их название. А в Турции ввели фески в качестве форменного головного убора чиновников только в начале прошлого века.
Стены серых домов, не имеющих наружных окон, производят на приезжих удручающее впечатление. С трудом верится, что за ними скрыты оазисы внутренних двориков, где в зелени деревьев царит прохлада и журчат фонтаны. Воды в Фесе много. Она струится по множеству каналов, прорубленных в наклонном скалистом плато, на котором построен город. На улицах и площадях Старого Феса немало колодцев. Воду из них берут бесплатно; Коран строго запрещает взимать за нее мзду. По словам средневекового арабского купца и путешественника Тартуши, в Фесе насчитывалось в 1200 году 80 колодцев и 93 купальни. Наверное, и сегодня их примерно столько же.
