Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1990 год
— У нас тут двадцать коров в частной собственности,— охотно делился Лешуков.— Считай, почти каждый двор натуральное хозяйство ведет. С Вожгорой-то не сравнится! — вставил он перо Бобрецову с Галевым.— Там старухи-мухи с утра очередь в магазин занимают: привезут молоко — не привезут?! А у нас его девать Некуда: пей — не хочу!.. А все почему? — Юрий Иванович поочередно оглядывал наши лица и продолжал гнуть свою линию: — А потому, что нет нам сейчас указа — сколько коров держать да где пасти. А коровки наши места хорошие знают. Переплывут речку и давай шарить по пожне. Ищут, где и какую травку .пощипать.— Он помолчал, пытливо и изучающе посмотрел в мою сторону: — Вот вы, человек ученый, скажите-ка мне: сколько растений приходится на один квадратный метр пойменного луга?
Я растерянно пожал плечами. Да и что общего между коровой и квадратным метром?
— Здесь,— Юрий Иванович поднял глиняный кувшин с топленым молоком,— более двадцати разновидностей трав: тимофеевка, овсяница луговая, манжетка, клевер, лисохвост... ну и так далее. Растения — каких поискать! И все это,— Лешуков при этом раздвинул занавеску на окне и показал на противоположный берег Пижмы,— наша скотина находит там, за рекой...
— Э-э-э... не скажи,— поправила его Нина Осиповна, сидевшая в стороне и до поры до времени не вступавшая в разговор.— Что-то похужели наши пойменные луга, осока да медуница совсем замучили.
— Тоже верно,— согласился с ней хозяин.— А все почему? Потому что землю маленько подзапустили, тех никой ее повыбили. Слава богу, что минералкой еще не травим. В иных местах природа у нас бензиновыми слезами плачет... Пора, давно пора эти луга в божеский вид привести.
— А про дороги-то, про дороги забыл?! — буквально ворвалась в паузу Нина Осиповна и всплеснула руками.— Живем, как зайцы на острове.— Она смотрела на меня как на крупное должностное лицо, от которого зависело — построить дорогу или нет.— Летом-то, как обмелеет, даже на лодке-верховке не проедешь. Порогов и перекатов — страсть и ужасть! Сами плыли — знаете. Какой год обещают лежневку проложить. Гравий, песок есть, смета готова — а делу шиш да маленько. С авиацией тоже обещали, в тот год посадочную площадку оборудовали. А самолеты не летают — почему?.. Мы сидели в светлой уютной горнице, окнами выходящей на речной перекат. На столе снова кипел самовар, пуская колечки пара, прогоревшая печка приятно грела спину. И долго молчавший Саша Галев наконец подал голос:
— Добиваться надо. Вы же, шегмасане, по этой части мастаки.— И он, как истый вожгорец, вставил ответное перо: —Говорят, тут один из ваших в Москву звонил — лично председателю Совмина. Так, мол, и так, Николай Иванович, давай вы правляй положение — проводи нам дорогу, обеспечь транспортом, а то мы напишем в ООН...
Смеху был полон дом, даже ребятишки выскочили из боковой комнатушки и тоже заулыбались. Саша прижимал руки к груди и все повторял: «Прости, владыко, не выдержало лыко!», а Юрий Иванович по привычке наседал на него, защищая обиженное шегмасское достоинство. Его супруга, наполняя мое блюдце вареньем из брусники, говорила радушно:
— Ешьте, ешьте, не стесняйтесь! У нас в лесу этой ягоды ой сколько много! Все берем, берем — и никак набраться не можем. Всякий год так. Приезжайте осенью, не пожалеете...
Олег Ларин Деревня Шегмас, Архангельская обл.
Венец чудесный Кёльна
Солнечным утром поезд прибыл в Кельн. Объявляют: «Хауптбанхоф!» — главный вокзал. Делаю несколько шагов по перрону и замираю от восторга. Прямо передо мной в яркое синее небо вздымается, несется в лучах света причудливая громада знаменитого Кельнского собора. Колоссальные размеры готического сооружения, знакомого раньше только по фотографиям, превзошли все ожидания.
В небе парили зубчатые контуры высоких заостренных башен. Покоряла гармония грандиозного собора и ажурных, легких деталей покрывающего все здание декора. Плоскости стен как бы исчезли. Во всем неопределенность форм — одни части незаметно переходят в другие, столбы сливаются с рядами арок. Кажется, камни колеблются, бегут, сплетаются в каменные кружева готических «роз»...
Кельнский кафедральный собор святого Петра заложен в 1248 году. Известны имена первых строителей Кельнского собора — мастера Жерара из Амьена (1257 год), его сына Арнольда (1308 год) и мастера Иоганна (1322 год).
Огромный хор — центральную часть собора — закончили к 1320 году. Но потом работы продвигались медленно, На гравюрах и живописных полотнах XVI—XVII веков собор изображен без башен и заметно уступает в высоте соседнему «Мартину» — романской церкви XII века. Даже в ленинградском Эрмитаже есть такая картина. Она принадлежит кисти голландца Яна ван дер Гейдена и называется «Улица в Кельне». Кельнский собор на ней изображен так, как увидел его в начале XVIII столетия художник: с недостроенными башнями, а на верхушке одной из них виднеется примитивный подъемный кран.
— Слышишь? Звенят колокола на башнях,— говорит сопровождающий меня архитектор Лео Бриксиус.— Башни собора вмещают девять колоколов. Особенно знаменит «Святой Петр», отлитый в 1923 году, на сотни лет позже других колоколов.
Замечаю, что в нишах между двумя башнями бокового фасада очень тактично, почти незаметно для туристских глаз, установлены легкие конструкции строительных лесов. На них несколько рабочих в просторных серых робах, которые сливаются с цветом камня. Реставрационные работы на небольших участках стен ведутся непрерывно. Профессиональное любопытство тянет меня к аккуратным штабелям строительных плит.
— Смотри-ка, это же пластмасса! — кричу я удивленно немецкому коллеге.
Мое недоумение рассеял подошедший к нам мастер-реставратор. Он рассказал, что ни один из древних камней собора не сохранился. В течение 632 лет строительства известняковые камни ветшали и менялись два раза. А в 1824—1842 годах, когда постройка храма еще не была завершена, стены собора пришлось ремонтировать капитально. Во время второй мировой войны, в 1945 году, в собор, угодили четырнадцать английских авиабомб разной мощности. Весь Кёльн тогда лежал в руинах. Потом, конечно, все восстановили...
Сейчас стены собора разрушают выхлопные газы автомобилей и промышленный дым. Копоть уже въелась в стены на десять сантиметров. Искрошившиеся камни теперь решили заменять... пластмассовыми, более стойкими к атмосферному воздействию.
И вправду хорош цвет нового материала: медно-золотистые пластмассовые вставки подбираются в тон кладке, и их почти не отличить от средневекового песчаника. Итак, Кёльнский кафедральный собор постепенно становится пластмассовым.
Служат мессы в соборе только по праздникам и воскресеньям четыре раза в день. А в будни двери храма открыты для всех до позднего вечера. В двух шагах от величественного портала музицируют уличные музыканты. Двое юношей привезли сюда даже клавесин. Поблизости сосредоточенно ползают на коленях уличные художники, создавая на темном мощении многометровые картины цветными мелками. Как видно, это копии музейных полотен, тщательно перерисованные с открыток и репродукций.
Вот светловолосый юноша с поврежденными кистями рук отложил мелки и, ссутулившись, сел рядом. Он очень постарался, изобразив итальянскую красавицу эпохи Возрождения. Монеты прохожих падают в чашечку, оплачивая труд и талант самоучки.
На стоящем рядом картоне читаю надпись: «Я должен зарабатывать деньги живописью, так как, к сожалению, не могу больше заниматься тяжелой работой. Спасибо».
— Ведь эта картина до первого дождя? — обращаюсь я к стоящему рядом зрителю.
— Да, вы правы — до дождя или до вечерней моечной машины,— с удовольствием отзывается тот.— Утром и вечером кёльнские улицы моют шампунем.
Но вот мы входим в Кёльнский собор. Кажется, своды его исчезают в таинственном свете, льющемся через огромные окна, заполненные цветными витражами. «Стеклянная живопись» создавалась постепенно. От самого первого витража 1310 года до знаменитого «Баварского окна», выполненного в 1848 году. Говорят, общая площадь здешних витражей так велика, что ими можно дважды покрыть весь пол собора.
— Удивительно, правда? — говорю я Лео, поглаживая теплую дубовую скамью хора.
— Этим скамьям почти шестьсот лет,— скромно замечает он.
Мы обходим собор и долго стоим у Распятия—самой древней скульптуры храма, созданной в 975 году. Потом подходим к дароносице «Три короля», изготовленной немецкими мастерами в 1180—1225 годах из чистого золота и драгоценных камней. А вот и знаменитая алтарная картина-триптих «Поклонение волхвов», которая когда-то восхитила Гёте. Созданная в начале XV века Стефаном Лохнером, она считается олицетворением всей школы кёльнской живописи средних веков. Перед картиной хочется стоять тихо, благоговейно рассматривая фигуру за фигурой. Художник сумел здесь передать появившиеся тогда в немецком искусстве утонченность, трепетность и вместе с тем земную предметность библейских персонажей.
