Вильгельм - Александра Лисина
Гул этот стремительно нарастал, причиняя ощутимое беспокойство. От него мгновенно заложило уши. В глазах помутилось. В висках застучали крохотные молотки.
А потом в моей голове словно взрыв раздался, и остатки воспоминаний разлетелись, будто вспугнутые птахи из первого видения.
Вместо светлых и ярких картин меня снова накрыла темнота. А через некоторое время ей на смену пришли совсем иные видения.
Я брел во тьме, не помня себя и не понимая, зачем и куда иду.
Брел наугад, не думая ни о чем, не глядя по сторонам и не обращая внимания, куда ставлю босые ноги. Мимо меня неспешно проплывали исцарапанные чьими-то когтями земляные стены. Затем на смену им пришел такой же исцарапанный, а порой даже погрызенный кем-то камень. Когда-то мне приходилось ползти на четвереньках, чтобы протиснуться в узкий лаз. Но я по-прежнему не думал, не анализировал, а просто приспосабливался и шел дальше, не чувствуя усталости и не испытывая ни страха, ни голода, ни стремления понять, куда и зачем иду.
Порой я чувствовал, что нахожусь во тьме не один.
Когда-то из глубины пещер, через которые мне доводилось пробираться, в мою сторону обращалось множество внимательных глаз. Иногда я слышал чей-то вкрадчивый шепот и видел мелькающие вдалеке белесоватые тела. Но не останавливался. Не сворачивал. И те, что живут во тьме, меня не трогали. А если я оказывался слишком близко, то неизменно расступались, не смея загораживать мне дорогу.
В какой-то момент меня посетило чувство направления, и это стало той самой целью, которой удалось привлечь мое внимание. Ощущение сначала было слабым, но в отсутствии иных раздражителей я его все-таки отметил, расценил как важное и двинулся в ту сторону, откуда донесся едва различимый, беззвучный, но на редкость настойчивый зов.
Как оказалось, зов привел меня в очередную пещеру. Одну из многих, которые я к тому времени успел посетить. В той пещере оказалось много костей. Целые залежи, можно даже сказать — горы. Однако не они заставили меня замереть на месте — именно там, во тьме, я впервые заметил мерцающий вдалеке крохотный алый огонек. И неожиданно понял, что хочу… просто должен его забрать.
И я забрал.
Выкопал его из груды костей и съел, ощутив при этом нечто вроде смутного удовлетворения. Моя самая первая эмоция… и первое воспоминание, всего на миг, но все-таки освободившее мой разум от долгого сна.
Потом мне не единожды встречались подобные находки. И каждый раз я заранее чуял, куда нужно свернуть. Я старательно их искал, собирал, с каждым разом осознавая себя чуть дольше и вспоминая чуть больше. А когда ощущение направления привело меня на поверхность, то без колебаний покинул подземный мир и снова взялся за поиски, откуда-то зная, что в моей новой жизни нет ничего важнее.
Правда, на поверхности оказалось неуютно — горячее яркое пятно, которое время от времени освещало землю, слепило мои глаза и глушило исходящий от огоньков зов. Несколько раз из-за этого я падал с обрывов, врезался в деревья, калечился и уходил совсем не в ту сторону, в какую мне было нужно.
На восстановление требовалось какое-то время. Сломанные кости срастались быстро, но потом тело слушалось немного хуже, чем раньше, что в свою очередь существенно замедляло мое продвижение и мешало поискам.
Пришлось приспосабливаться, забираясь в светлое время суток под толстые коряги, в дупла, в чужие логова. И уже после того, как «пятно» исчезнет, снова выбираться наружу…
— Вот оно что, — задумчиво обронил я, открыв глаза и по-новому взглянув на лежащий в моей ладони осколок. — Значит, это ты меня разбудил?
Огонек, словно услышав, приветливо мне подмигнул.
— Но ты же и пытался потом снова меня усыпить. Зачем?
На этот раз камень не ответил, будто предлагая мне самому найти ответ на этот вопрос. Но поскольку идей на эту тему не было, то я лишь качнул его в руке и, покопавшись во внезапно обогатившейся памяти, решительно дернул за ворот рубахи.
Когда шнуровка разошлась, обнажив сероватую кожу, я медленно провел пальцами вдоль идущего от ключиц до самого живота тонкого шрама. Сколько себя помню, он был у меня всегда. Правда, непонятно, появился он в старой жизни или уже в новой.
Впрочем, это не имело значения.
Подцепив ногтем краешек раны, я слегка за нее потянул, и кожа с готовностью разошлась, открывая то, что так долго прятала: тьма… внутри меня жила точно такая же тьма, как и та, что источал лежащий в моей ладони камень. Ни легких, ни крови, ни сердца там попросту не было — одна лишь тьма, клубящаяся внутри подобно живому облаку. Но вместе с тем она не была однородной. Нет. Там, в глубине, тихонько тлели десятки кроваво-красных угольков, к которым я без колебаний добавил еще один. И совсем не удивился, когда туда же тонкой струйкой втянулся и дым, успевший к тому времени заполнить подземную комнату почти до потолка.
— Интересно… — протянул я, когда помещение полностью очистилось, а на полу вместо двух вполне себе живых мужчин обнаружились
