Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1975 год
Куда же мог исчезнуть самолет? Он или погиб, захваченный ураганом в воздухе, или совершил где-то вынужденную посадку. Одно ясно — случилась беда, и, если люди живы, им требуется немедленная помощь.
В штабе задержались до полуночи. Надо было принимать срочные меры. Первым делом попытаться обнаружить самолет, сбросить продукты, медикаменты, затем уже в зависимости от обстановки организовать спасательный отряд. Но где искать? Территория огромна, безлюдна; несколько эвенкийских поселков — и те ютятся по реке Уде, вблизи моря, вот и все.
Рано утром я с заместителем Плогкиным был на аэродроме. Транспортная машина Ли-2 уже готова подняться в воздух. Небо чистое, кажется, вымерзшее до синевы. Только резкий, холодный ветер омрачает день.
Берем с собой палатку, железную печь, валенки, полушубки, продовольствие, медикаменты. Все это упаковано с расчетом, что будет сброшено с большой высоты. Наша задача обследовать трассу и главным образом равнину, расположенную вправо от реки Уды. Именно где-то там самолет, вероятно, столкнулся с ураганом.
Летим на большой высоте. Кажется, что мы застыли на одном месте, а земля проплывает мимо. Ни жилья, ни дыма, ни костра, ни следа человека. Горизонт на востоке залит густым багрянцем, который тает на глазах. Огненный диск появившегося солнца бледнеет. Я смотрю, как вспыхивают от ярких лучей вершины гор, застывшие над черными пропастями, как тают по ущельям тени, как все на земле оживает, почувствовав тепло солнца.
Шире распахивается необозримое пространство восточной оконечности материка. Слева, вдали,— отроги Джугдыра, подбитые снизу бархатом темных лесов. Нашим курсом тянется Сектант — плосковерхий, сглаженный временем хребет. Ничто не нарушает покоя. Только мы одни плывем над обширным безмолвием.
Самолет незаметно набирает высоту, переваливает последние гребни гор у Экимчана, и вдруг взору открывается Удская равнина. Мари, мари, бесконечные мари, уходящие до Охотского моря, слитого с синевою горизонта.
Идем на высоте семисот метров над ноздреватой землей. Взору все доступно. Каждое деревце, каждая выемка — словом, то, что приковывает взгляд. Но глаза ищут дымок костра. Без огня в такой холод нельзя прожить и часу.
Мы надеемся на опыт Тиманчика. Он и в бурю и в дождь сумеет разжечь костер, тем более зная, что сегодня их будут искать с воздуха. А гул мотора они услышат издали.
Я прошу пилота делать облет кругами, так мы сможем более тщательно обследовать местность. Машина описывает огромный эллипс от реки Уды до Селитканских гор. Только стада диких сокжоев, вспугнутых ревом моторов, рассыпаются под нами...
Неужели люди погибли?
Летчик Никишкин недавно кончил училище, у него еще нет опыта в борьбе с бурями ни в воздухе, ни на земле... А что, если они еще живы, еще продолжают бороться, ждут помощи, а у нас истекло время, и мы вынуждены прекратить поиски, вернуться? Нет, без огня и палатки им не спастись!
Обратно летим южным краем равнины по-над Селитканским хребтом. Снова мари и тайга — и нигде дыма костра. Завтра мы исследуем северную часть равнины от реки Уды до Чагарских гольцов...
По пути садимся в Экимчане. На метеостанции определяем по времени приблизительные координаты встречи бури с самолетом и возможной катастрофы. Место это находится где-то в середине Удской равнины, но мы ничего не нашли!
Как выяснилось, циклон пронесся над всей огромной территорией Приохотского края с силой в десять баллов. Для По-2 это непреодолимая преграда. Опытный пилот, заметив непогоду, повернул бы обратно, а если у него уже не было времени добраться до базы — сел бы при первой возможности. Никишкин слишком молод, слишком самонадеян и невыдержан. Надо же было мне послать именно его! Этого, кажется, я не смогу себе простить...
Когда мы снова были в воздухе, я заметил на далеком горизонте у Охотского моря полоску тумана. Скоро потускнело и солнце. Небо казалось выцветшим, старым. «Что бы это значило?» — не без тревоги подумал я.
В шесть утра в штабе рассматриваем сводку погоды, переданную нашими полевыми подразделениями. Восточный край материка охвачен непогодой. Ветер 6—7 баллов, видимости нет. Ветер бьет с размаха в окна, в помещении полумрак, тучи заслонили утро. В железной печке нет-нет да вспыхнет огонек и обольет алым заревом безмолвные фигуры собравшихся людей. На лицах, внезапно выхваченных из темноты, безнадежность. Говорить не о чем. Рухнули последние надежды спасти экипаж По-2...
Мысли невольно возвращаются к прошлому. Встают в памяти походы, подъемы на пики, тропы по неизмеримым болотам, всегда манящие к себе дали; Тиманчик, с которым мы делили походные дни и ночи. И где-то в душе снова зашевелилась надежда, непростительным показалось уныние. Надо что-то предпринимать...
На всякий случай даю распоряжение загрузить самолеты Ли-2 и Ан-2 и держать их в готовности для вылета. Обязали все наши полевые станции на побережье Охотского моря давать погоду через каждые два часа. Но даже чудо не спасет людей в такой холод и ветер. И обнаружить с воздуха место катастрофы будет трудно. Проклятая буря, что наделала!...
Много дней ярилось море. Полчища туч, подхваченных ветром, день и ночь проносились над восточным краем материка. Все живое, способное сопротивляться, не смело покинуть убежище. Вымер и поселок. Ни лая собак, ни людского говора. Только воет и злится в трубе ветер, да на душе затвердевшая боль...
И вот однажды, это было, кажется, на седьмой день после катастрофы, меня разбудил резкий стук в окно. Я вскочил. С аэродрома доносился гул разогреваемых моторов.
— Приехали за вами. В восемь назначен вылет, — услышал я голос шофера.
Сборы недолги, все давно приготовлено. Тороплюсь, тут уж не до завтрака. Старушка хозяйка, добрейший человек, засовывает в карман моего полушубка сверток с едой.
— Пошли вам господь удачу! — по ее морщинистому лицу катятся крупные слезы.
Бури как не бывало! Исхлестанные ветром деревья стоят безвольные, в мертвом покое, да вдали сквозь сумрак виднеются на фоне синевы горы. В прозрачном воздухе — неподвижные столбы дыма из труб.
Подъезжая к аэродрому, мы видели, как оторвался от земли Ан-2 и, не разворачиваясь, лег курсом на Уду. Как договорились, он будет базироваться вблизи поселка Удское. Наш Ли-2 еще заправлялся.
— Предупредите все станции побережья: сегодня дежурить весь день, — сказал я радисту.
— Если будут какие сообщения?
— Передадите на борт.
Никогда я не отправлялся в путь с таким волнением. Мы с Плоткиным не отходим от иллюминаторов. Настороженно караулим пространство. Оно мертво.
Вот и Удская равнина. Она появляется внезапно из-за хребта, вся сразу, залитая ярким светом. Машина забирает вправо, обходит равнину большим кругом, направляется к Чагарским гольцам... Самолет рассекает всю эту огромную площадь мари на мелкие квадратики. Летим низко. Глаза устают от долгого напряжения.
Время на исходе. Пора возвращаться на базу. Последний раз смотрю на седую пустыню с блюдцами озер, простроченную узкими перелесками. Она молчит. Машина набирает высоту. Наш путь лежит на запад. Мельчают Чагарские гольцы, уже не просматриваются озера на обширных марях, далеко в синеву уходит горизонт.
— Дым!.. — кричит Плоткин.
Я подбегаю к его иллюминатору. Жадным взглядом окидываю всхолмленную местность. Ничего не вижу.
— На дне пади, справа от реки! — поясняет он.
Теперь и я замечаю дымок. Он лежит на лесе серым расплывчатым пятном, точно клочок тумана.
— Это не костер. К тому же наши не могли так далеко залететь от трассы, — сказал я не без разочарования.
Самолет разворачивается. Быстро снижаемся. Идем на дымок. Узнаю местность: мы над Удыгином — левобережным притоком Уды. Не могу успокоить вдруг разбушевавшееся сердце. Неужели удача?..
Плоткин на радостях обнимает меня, трясет изо всех сил.
— Наши!.. Честное слово, наши!..
— Да, да, это наши, больше тут некому быть, — шепчу я.
Еще несколько напряженных минут — и мы увидели под собою небольшой участок сгоревшего леса. Упавшие деревья скрестились, словно пики в бою. Кое-где на обугленной земле еще дымились головешки. Кто поджигал лес? Почему не осталось следов?
На втором заходе машина опустилась до предела, проносится низко над землею. И вдруг общий крик — все увидели в центре пожарища скелет сгоревшего По-2.
— Бензин у нас на пределе. Мы не можем терять ни минуты. Идем на базу, — доложил командир экипажа.
Мы еще пытаемся что-нибудь разглядеть внизу, но машина быстро уносит нас на запад.
Совещаемся на борту самолета. Приходим к единому мнению, что люди погибли при катастрофе, иначе они подали, оставили бы какой-то знак. Еще раз с большой высоты осматриваем холмистые пространства, прикрытые хвойным лесом. Ни дыма костра, ни следа человека. Все кончено. Но где-то в глубине души все-таки копошится упрямая надежда. Она не дает покоя, убеждает, что не все кончено, что есть на свете чудеса. Я поддаюсь этому состоянию. А что, если они живы, слышат гул моторов, но не могут дать о себе знать? И меня охватывает ужас от промедления.
