Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1980 год
В известном многотомном сочинении «Россия. Полное географическое описание нашего отечества» подробно рассказывается, как еще в начале XV века русские посадские люди, пришедшие с европейского Севера, завели солеварение на речке Боровице, притоке Камы, а потом и на реке Усолке. Так начинался город Соль-Камская. В 1558 году Иван Грозный пожаловал Строгановых землями близ «Великiя Перми», дозволяя им строить города и призывать «людей неписьменных и нетяглых варницы заводить, соль варить». Несколько веков подряд начиная с XVI века центр России кормился солью-пермянкой. Шла она и на север, в Печорский край, в Олонецкую губернию, в Финляндию.
Развивался соляной промысел, возникала и русская деревянная промышленная архитектура. Она до сего времени восхищает специалистов своеобразием, свежестью конструктивных решений. И своими размерами. Скажем, трубу-матицу, которую загоняли в землю на глубину нескольких десятков сажен, изготовляли из соснового бревна диаметром «с край на край аршин без дву вершков» — 62 сантиметра! По ней бадьями поднимали рассол. Со временем провели сквозь матицу обсадные трубы, и качал уже насос, приводимый в движение лошадью; над скважиной вырос сруб-башня... Некоторые исследователи не без основания полагают, что прототипом рассолоподъемной башни послужила башня сторожевая.
Добытый рассол по желобам, лежащим на столбах, тек в ларь, где его можно было хранить долгое время.
Ларь, что стоит сейчас на Заповедном холме, перевезли из Усть-Боровой не разбирая. Реставраторы знали, что собрать просоленные, проконопаченные смолой брусья будет сложно, и главный архитектор Пермской мастерской Генрих Лукиянович Кацко выдвинул и разработал план перевозки строения целиком.
...Сначала тащили стотонный ларь к берегу. Надо было преодолеть метров триста. Тащили осторожно, при помощи домкратов, различных блоков и полиспастов. Для этого на берегу реки, в Усть-Боровой, построили специальный причал, закопали якорь-мертвяк. То же самое пришлось делать и в конце пути, у берегов Заповедного холма. Триста километров плыл ларь на барже вниз по Каме. Весной. По большой воде.
Работа была трудная, необычная, и, хотя с того времени прошло уже лет пять, реставраторы до сих пор вспоминают, как это было.
В Пермской мастерской меня познакомили и с молодым исследователем Аркадием Федотовым; он готовил историческую справку на Усть-Боровский сользавод. Готовил для своей мастерской и для москвичей, которые работали над проектом музея под открытым небом в самой Усть-Боровой: «рязанцевские солеварни» — единственный в стране деревянный соляной завод — также решено сохранить. Как всякий одержимый исследователь, Федотов знал о своем предмете так много, что поначалу ему трудно было решить — с чего начать наш разговор? Он протянул мне пухлую, отпечатанную на машинке рукопись, в которой меня поразил библиографический список: Государственные архивы Пермской области, «Хозяйственное описание Пермской губернии» издания 1811 года, «Продолжение дневных записок путешествия Ивана Лепехина, академика и медицины доктора... по разным провинциям Российского государства в 1771 году» и т. п. Любопытно, что в работе Федотова были ссылки и на бухгалтерские отчеты Усть-Боровского соль-завода, и на записанные самим историком воспоминания старых рабочих — А. В. Надымова, И. П. Дуракова, А. Я. Поповой. История соляного промысла в Прикамье вставала со страниц рукописи во всех подробностях...
Аркадий Федотов посоветовал мне встретиться с жительницей Усть-Боровой Александрой Якимовной Поповой, дал ее адрес. «Она здорово нам помогла, — сказал Аркадий. — Многое помнит, даже названия каждой варницы — Иверская, Васильевская, Троицкая...»
...Аккуратненькая старушка в платочке сидела на завалинке возле избы. Рядом, через улицу, поднимались бревенчатые стены сользавода. Хозяйка словно и не удивилась мне, повела в дом, усадила за стол, накрытый чистой клеенкой. В углу, обдавая теплом просторное помещение, белела русская печь. На дальней стене смежной комнаты висели в рамках фотографии — целый «иконостас».
— Это «рязанцевская» изба, — отозвалась Александра Якимовна, заметив, как я рассматриваю беленые стены. — В прежние времена здесь две семьи жили, ребятишкам даже лечь негде было, разве на полати к бабке заберутся, пристроятся. Потом моя семья здесь поселилась: мы с мужем да дети. Было их семеро... Двое осталось. И мужа и детей война забрала...
Она поднесла кончик платка к выцветшим глазам.
— Да вы пейте чай-то, пейте.
Помолчали.
— Я как родилась, так и состарилась в этом околотке, — сказала Александра Якимовна. — Вся жизнь на сользаводе прошла. Сколько переробила! И муж мой, и отец таку работу тяжелую ломили... Отец, тот поваром был, старшим в варнице. Все дни на заводе пропадал. Утром мать говорит: «Девки, сбегайте за отцом...» Придет Яким Алексеевич домой, чаю попьет и снова на завод...
— А что за работа в варнице?
— Ответственная. Момент надо не пропустить, когда во время кипежу рассола соль родится.
Александра Якимовна рассказала, как в давние времена крутился в «соляной избе», не зная ни минуты покоя, повар и его помощники. Повар затапливал печь и, когда цырен — огромный металлический противень, подвешенный над печью, — нагревался, посылал ярыжек-цыренщиков подметать противень березовыми вениками. А потом промазывать места сшивок (цырен сшивался из железных полотнищ) тестом из ржаной муки, тщательно пережеванным самими ярыжками. Считалось, что слюна не пропускает воду. Цыренщики прыгали на горячем противне, а повар колдовал с печью. А уж когда цырен разогревался и шел рассол — тут к повару не подходи!
Сама Александра Якимовна тоже стояла у цырена, соль вынимала. Но тех времен, когда печь топили по-черному, Попова уже не застала. Хотя старики, говорила она, помнили «черные соляные избы».
— Иной раз подумаю, — сказала Александра Якимовна, — вроде и не для чего жила... Внуков нет. Ничего-то не видела. Образования, считай, никакого. Три класса церковноприходской школы... А вот пришел этот паренек, Федотов, и будто всколыхнул меня. Уж так слушает, так слушает, как мы робили, — значит, интересно, значит, нужно кому-то?..
Я брожу между строениями соляного завода на Заповедном холме, вспоминаю Александру Якимов ну и думаю о том, что хорошо, если бы имена потомственных солеваров не пропали втуне, нашли бы свое место в экспозициях будущего музея...
В высокой полевой траве мелькнул синий школьный пиджачок Олега. Рядом с мальчиком, ссутулясь, шел пожилой мужчина. В руке у него топор и связка ключей.
— Это дядя Миша, сторож, — заволновался Олег, подбежав ко мне. — Он нам сейчас все покажет!
Дядя Миша надвинул кепочку поглубже, перекинул папироску из одного угла рта в другой, представился:
— Михаил Константинович Ширкалин.
Мы стали взбираться по тропинке к пожарке. Простой силуэт ее — изба, над которой поднимается деревянная вышка, — четко отпечатался на темно-зеленом фоне ельника. Со временем рядом с пожаркой, перевезенной из деревни Скобелевки Пермского района, встанет типичная деревня Северного Прикамья. В облике пожарки и строений сользавода, которые остались у нас за спиной, чувствовалась основательность, прозаичность назначения, что ли, и не было ничего от возвышенной строгости колокольни, видневшейся за пиками елей, и от доброй простоты ветряной мельницы, что стояла на зеленой поляне...
Дядя Миша шел молча, а Олег без остановки тараторил:
— Посмотрел я, как дед мой тюкает. Сначала вроде интересно, а потом скучно стало. Тюкает и тюкает топором без остановки... Дядя Миша, — остановился он у мельницы, — открой, посмотрим, что внутри...
Распахнулась дверь — и Олег замер возле мельничного механизма. Но через минуту забросал дядю Мишу вопросами, и тот, посмеиваясь, объяснял, куда ссыпали зерно да как его перетирали жернова...
В сторожевой башне застряли надолго. Дядя Миша поддел топором доску, прикрывавшую дверь, и мы увидели, что помещение завалено самыми удивительными предметами, собранными экспедициями музея. Здесь были старинные стулья фирмы «Братья Тонет», вазы, церковная утварь, самовары, огромная пила, паровой утюг... На каждой вещи висела бирочка. Пока мужчины рассуждали о «принципе» работы парового утюга и самовара, я рассматривала башню внутри и снаружи, подсчитывала количество венцов, любуясь рисунком рубки в обло и невольно отмечая различие в цвете бревен. Светлые были положены недавно, темные давно, но не в том XVII веке, к которому долгое время относили эту башню.
...Историю башни рассказал мне Гершен Давыдович Канторович, начальник проектного отдела Пермской мастерской. Вместе с Аюпом Асыловым он разбирал ее и вывозил из села Торговище Суксунского района.
