Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1978 год
Сейчас я черпаю воду пригоршнями и пью вдосталь. Вода, срываясь с ладоней, падает в озеро и гулко звенит в тишине. Дед Васюха выходит из зимовья и тоже пьет озерную воду, черпая ее жестянкой.
— Любую заразу убивает, — объясняет он. — Пей, не бойся. Я только благодаря водичке этой и живу...
Лицо Васюхи делается светлым и как бы вбирает в себя утреннюю свежесть Арея, Колечки русых кудрей спадают на его лоб, синенькие глаза перекликаются цветом с чистым высоким небом, слегка разглаживаются складки морщин.
Подошли две старушки на слабых ревматических ногах, одна из них попросила грязи.
— Иди возьми, сколь тебе надо, —. показывает Васюха на распахнутую дверь зимовья. Там у него стоят тазы, кастрюли и ведра с грязью. — Тяжело! — жалуется дед. — Хоть бы курорт открыли тут. Я бы тогда на спокой ушел.
Арей давно привлекал внимание ученых. Специальные экспедиции и комиссии начиная с 1769 года писали в своих заключениях примерно следующее: «Арейские грязи, водоросли, кварцевые пески, воды прибрежных источников и вода самого озера, в которой содержатся натрий, кальций, магний, хлор, радон, йод, железо, обладают целебной силой, но создание санатория на Арее нецелесообразно ввиду незначительного запаса целебных грязей и водорослей, ввиду короткого теплого периода (один июль), а также из-за удаленности от главных дорог». Только один врач, восторженная Анна Бек, посетившая Арей в 1916 году, высказала предложение открыть на Арее санаторий.
В палатках проснулись туристы. Начинается возня у воды, рыболовы-любители отталкивают от берега плоты, лодки. Палатки туристов-дикарей спрятаны в глубине леса — дым костров путается в хвое сосен и лиственниц: варят завтрак. Возле зимовья выстраивается очередь, дед Васюха наделяет жаждущих здоровья дарами озера.
Из поселка приходят рыбаки Юра и Гоха. Бросают на дно плоскодонки невод. Будет рыбалка!
Мы с Юрой садимся в лодку, а Гоха и дед Васюха идут берегом. Плывем под темный ольховый обрыв — там держится щука, да и туристов меньше;. Вода переливается, колышется за кормой. Переливы ее чисты, и даже на глаз видно, что это необычная, непростая вода. Дыхание освежают глубинный холод и запах йода. Нити колючих с виду водорослей качаются в глубине.
На песчаном откосе стоят грузовые автомобили. Капот одной машины открыт, шофер копошится в моторе. Словно кровь на рубашке, на песке ширится темное пятно. Шофер, очевидно, сливает отработанное масло. Низкорослый Васюха коршуном налетает на шофера, начинает кричать, машет руками.
Архивная фраза «Озеро Арей удалено от больших дорог» устарела. Неподалеку строится мощная автострада. Но и на старой дороге густо пылят колонны автомобилей, идущих на Чикой, Хилок, Петровский Завод. Старая дорога проходит по касательной к озеру, и каждый водитель норовит отдохнуть на Арее. Земля в этом углу плотно утрамбована колесами, залита маслом, в воде возле берега валяются железяки, старые шины.
— Народу здесь много, — говорит Юра, — а охрана озера налажена плохо.
Дед Васюха все еще шумит на шофера. Глядят с бугра на воду глазами-окнами реденькие домики старого Арея (новый поселок в стороне, за полосой леса), темной ботвой зеленеет в огородах картошка. Юра-рыбак рассказывает: было у Васюхи свое хозяйство, дом, но он отдал его на слом — вроде уезжать надумал. Не мог смотреть на строительство туристских баз, на толпы организованных и диких туристов, которые, как ему казалось, вели себя одинаково дико: рубили на берегу деревья на дрова и палаточные колья, выливали мыльные остирки в арейскую воду, оставляли в лечебном песке стекло битых бутылок. А дед помнил берега Арея девственными: на той стороне, где сейчас стоит турбаза «Кристалл», плавали дикие гуси, купались лоси и трубили изюбры, воздев морды к небу и вытягивая вдоль спины длинные ветвистые рога. Но вскоре понял дед Васюха, правда, слишком поздно понял: нельзя ему уезжать с Арея, нельзя! Будет он тут жить до конца дней своих, по мере сил и возможности охраняя озеро. А дома-то у Васюхи уже не было, и рыбаки отдали ему под жилье зимовейко с одним маленьким оконцем: «пустили на фатеру».
Лодка уткнулась в песок. Расправляем невод, Юра подвязывает веревки, делаем первую тоню. Плоскодонка описывает полукруг и, оставляя за собой цепь темных точек, возвращается к берегу.
Идет невод трудно — гребет водоросли. Их нити густо утыканы узкими упругими листиками, похожими на пихтовую хвою. Из клубочков вместе с рачками, похожими на больших блох, вылетают синявки, караси-карлики размером вдвое меньше спичечного коробка. Подошла мотня. Ярятся золотисто-зеленые щуки, хлобыщут водой, как лошади. Юра кидает щук на дно плоскодонки.
Мы делаем две-три тони, а потом невод начинает барахлить: крылья его закручиваются веревкой, мотня ничего не приносит, кроме водорослей. Берег обрывист, неловок. Невод приходится разбирать на узкой песчаной полоске или совсем в воде.
Жара накаляет воздух. Юра уходит домой обедать. Я запекаю в песке щуку, разложив маленький костерок. Вкус арейской щуки особый — она вся насквозь пропитана йодом...
Миную овраг, в низине которого расположилась лодочная станция. В тени лиственниц и ольховника выбита глубокая тропа. За поворотом обрыв берега сходит на нет — начинается «Чингизов» вал. К берегу примыкает широкая отмель с бархатным илистым дном. Вода здесь прогрета, и потому сюда часто ходят купаться дети и старички ревматики. Любители сфероностоков тоже тянутся к этому месту: как раз напротив отмели донная плантация водяных яблок. Их достают с лодки сачком из марли или легкой сетки. Аквалангисты ныряют за ними. А иные, стоя по горло в воде, шарят по дну ногами, приноравливаясь ухватить яблочко пальцами ног.
Говорят, что сфероностоки растут на тех самых ветках, которые напоминают птичьи перья. Но дед Васюха утверждает, что они заводятся сами по себе, нарастают, круглеют, лежа в белесых водяных мхах. И аквалангисты соглашаются: так оно будто бы и есть.
Я раздеваюсь и тоже забредаю в воду. По топкому слою ила тучами ползают вьюны, оставляя за собой дорожки-канавки. Стоя по горло в воде, удержаться на ногах трудно: так и норовит подбросить тебя вверх. Но я все-таки умудряюсь поймать несколько мелких яблок и два крупных.
Под кожицей яблок студенистая и совершенно безвкусная мякоть. Такое впечатление, будто ешь мармелад, в который забыли положить сахар и специи. Большие зрелые сфероностоки внутри имеют белый твердоватый комок. По утверждению деда Васюхи, зрелые яблоки несъедобны: их обычно кладут на раны или мозоли. Но и мелкие следует пробовать осторожно, немного. На памяти деда был случай, когда больной желудком съел целую кастрюлю водяных яблочек и по дороге в больницу мучился «ломотой в брюхе».
Могучие меднотелые сосны лепятся к самому краю песчаного вала. Крыльями распростерты их кривые сучья. Корни обнажены штормами и ветрами. Кажется, что сосны готовятся улететь, как и те гуси, которые табунились когда-то у арейского берега.
В сторону тайги вал обрывист и крут. Топорщатся ветки дикун-травы, сплетаются непривычно огромные кусты багульника, темнеет прихотливая резьба листьев угрюма. Его длинные корни телефонными проводами оплетают песок вала, оберегая его от разрушения.
Далеко внизу маячат замшелые кочки, ерник, колоды, пестрят стволы берез. Юра-рыбак прав: копни бульдозером песчаную перемычку, и вода хлынет в кочкастую сырую падь. Боязно смотреть туда, вниз...
Купальщики нежатся на песке. Уезжающие нагребают песок в мешочки, чтобы увезти домой: не то для лечения, не то в качестве сувенира. Утекает арейский песок в Казань, Благовещенск, Вологду...
Тихо на озере. Глубины его источают прохладу, лучатся донным сине-зеленым светом. В центре озера крутится грибом еле заметный белесый дым: это бьет со дна сильный радоновый ключ.
У бурят есть старинная загадка-триада: «Что три самых чистых в мире?» Испытуемый при этом должен ответить так: «Лазурь бесконечного неба чиста, вода священных озер чиста, глаза юной девушки чисты и безвинны». Здесь, в тишине прохладного арейского вечера, приходит на ум эта загадка. Холод загоняет больных и туристов в палатки, к теплу костров. На берегах становится пустынно и тихо. Чистота неба открыто перекликается с чистотой воды — небо глядится в озеро, а озеро — в небо. И действительно, нет ничего чище воды и неба...
Дед Васюха сидит на старой перевернутой лодке, смотрит на воду и в небесные дали. И, возможно, он тоже думает о чистоте воды и неба. Для опоры души человек должен видеть перед собой неподдельное, глубокое, чистое. Без этого нет ничего.
Подплывает Юра на плоскодонке, выбирает щук, застрявших в сети. Щуки брусковидные, ровные, каждая величиной с полено. И вдруг среди этого однообразия ворохнулось некое темно-золотистое чудо: не то солнечный круг, не то самовар...
