Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1983 год
К середине дня мы остановились перекусить. Нордруп с двумя спутниками развели костер из кизяка. Когда вода вскипела, они бросили в нее листья чая, соль и масло. Затем каждый из троицы насыпал в чай по горсти ячменной муки (дзамба) из собственных запасов. Они с большим удовольствием поели этого варева. Мне нечасто доводилось видеть, чтобы гималайцы пили холодную воду. Они считают, что это вредно для здоровья. И напротив, охотно просят налить «чашку горячей воды».
Глянув на восток, я различил перевал Пеней, к которому мы поднимались. Поражала полная обнаженность перевала — то была унылая ледяная тундра, она казалась мне нескончаемой. Двое суток ходьбы, и ни одной деревушки — этим можно было измерить степень изолированности Занскара. А ведь этот длинный перевал — самый удобный доступ в княжество.
Нордруп сказал мне, что перевал был границей, где начинались пастбища Занскара. Ночь почти уже опустилась, когда я увидел вдали зеленую массу ледника, чьи растрескавшиеся волны плыли под нами. Мне казалось странным ступать по совершенно сухой земле, находясь над ледником. Это объясняется тем, что, оказавшись под прикрытием высокого хребта, мы попали в так называемую «дождевую тень», то есть в район, где выпадает мало осадков. Занскарский хребет — место, где граница вечных снегов проходит выше, чем в любом другом районе земного шара. В разгар лета она находится на высоте шести тысяч метров над уровнем моря!
Несколько километров мы шли по этому горному плато, а потом тропа резко пошла вниз вдоль обрыва и уткнулась в первые морены ледника, который мы видели сверху. Решили разбить здесь свой лагерь. Я продрог от холода и поспешил расставить палатку. Мои спутники спали на открытом воздухе. Они соорудили из седел и багажа убежище от ветра, там и провели всю ночь, прижимаясь друг к другу под одним одеялом.
Наутро я проснулся, клацая зубами, и приготовил для всех чай. Мы с трудом отыскали животных — за ночь они отошли далеко в сторону от лагеря. Их опять пришлось седлать и навьючивать — долгая и скучная работа, которую предстояло повторить в полдень.
Под звон колокольчиков, перестук корзин и мешков мы спустились по тропе до пенистого потока, несущегося с Занскарских гор, и перешли его вброд.
Нордруп сообщил, что мы находимся в провинции Стод («Верхняя») — одном из четырех районов Занскара. Три из них располагаются, как спицы колеса, вокруг центральной провинции Джунг, что означает «центр, власть». Каждой из провинций правили знатные семьи, подчинявшиеся князю Падума, а северная провинция находилась под управлением княжеского рода Дзангла.
После перехода вброд еще одной речки мы встретились с караваном. Обе процессии остановились, а я, воспользовавшись этим, уселся на землю, чтобы передохнуть, и не сразу заметил, что люди принялись разгружать наших пони. Нордруп объяснил мне, что он возвращается в Рангдум вместе с лошадьми, которыми мы пользовались, а я продолжу путешествие на пони его приятеля Лобсанга, молодого монаха из встречного каравана.
Я обеспокоился, поскольку надеялся на Нордрупа, на его хорошее знание тибетского языка, к тому же он умел читать и писать, что должно было облегчить мне изучение истории княжества. А теперь меня передавали на попечение совершенно незнакомого человека. Я был готов отвергнуть новый договор, но Нордруп, обаятельно улыбаясь, заверил, что вернется через трое суток и я могу подождать его в доме брата, в Тхунри. Он прибудет туда вскорости, а я меж тем смогу посмотреть состязания лучников, которые не должен пропустить никоим образом.
Нордруп отличался одновременно дерзостью, прямотой, непостоянством и... действенностью. Лобсанг, как я вскоре понял, был полной противоположностью ему. Он был немногословен, медлителен, обязателен и, к счастью, как и его друг, никогда не терял доброго и шутливого расположения духа.
Друзья походили на братьев и очень редко расставались. Несколько лет подряд в начале зимы, перед тем, как снег завалит перевалы, они вместе отправлялись в Индию и после трех суток езды по железной" дороге добирались до штата Майсур, где в школе учили детей тибетскому языку. Поскольку Майсур отделяет от Занскара расстояние в две тысячи ;километров, я отдал должное их предприимчивости. Позже узнал, что они совершали и более далекие путешествия, принесшие им славу в Занскаре. Они исходили вдоль и поперек весь обширный мир Гималаев; побывали в Бутане, Лхасе, Калькутте, Непале; монастырь поручал им закупать золотые чернила для написания священных текстов, краски для фресок и прочие товары, как, например, колокольчики и ритуальные барабаны.
Целый день мы шли по пустынной местности, преодолевая склоны, покрытые каменными завалами и моренами. Неожиданно мое внимание привлек небольшой цветок, растущий рядом с тропой. То был голубой мак, редчайшее растение, которое я давно искал, но ни разу не видел за все восемнадцать лет скитаний по Гималаям. Голубые тибетские маки — предмет зависти любого ботаника.
По всем своим признакам этот цветок и его листья идентичны (по крайней мере, для профана) красному маку наших лугов. Но четыре его лепестка горят ярко-голубым цветом, а при особом освещении дают пурпурные блики. Его тычинки и пестик — желтого, а не черного цвета.
Вскоре наш караван оказался у перевала, над которым высились башня и руины небольшой крепости Ра Дзонг. Мы вступали в обитаемую часть Западного Занскара. У моих ног расстилалась обширная, почти ровная долина, окаймленная пиками; языки стекавших с них ледников словно слизывали с равнины громадные морены.
Ночь мы провели на краю небольшого поля деревни Чибра.
Утро выдалось холодным и мрачным, тяжелые облака крышей нависли над долиной. Мы брели по траве, пока не добрались до деревни Абранг — десятка три домов с гладкими стенами, с прорезанными кое-где узенькими оконцами, которые позволяли их обитателям высунуть голову наружу и поглядеть, кто идет мимо. В этой части страны стены домов известью не белят. Вокруг домов лежат небольшие орошаемые поля нежно-зеленого ячменя. В провинции Стод, расположенной на высоте четырех тысяч двухсот метров над уровнем моря, нет ни деревьев, ни кустарников.
Мы миновали еще пять деревушек, лепившихся на горных карнизах, пока не добрались до большого села Пхе, перед въездом в которое высился чортен. Как и почти все чортены в Занскаре, он не имел заостренного шпиля с тринадцатью утолщениями, характерного для этих памятников. Все объясняется просто — по традиции шпили вырезаются из большого ствола дерева, а местным крестьянам такое дерево негде достать или купить. Эти укороченные чортены стали как бы дорожными столбиками на моем пути по тропе, огибающей горы Занскарского хребта.
К вечеру долина стала шире, и в деревнях появились первые деревья, высаженные по берегам небольших оросительных каналов. На этой высоте выживали лишь тополя и ивы. Пышные ивовые ветви обрубаются каждые три года и служат топливом. Из тополей строят дома. Когда ствол достигает определенной толщины, его спиливают примерно на метровой высоте от земли. Верхнюю часть пня обмазывают глиной, что вызывает рост боковых побегов; эти ветви затем спиливаются, и они идут на изготовление балок.
В одной деревеньке я с приятным удивлением наткнулся на сад, разбитый на нескольких сотнях квадратных метров. Такие «парки» — роскошь в Занскаре.
Была уже почти ночь, когда мы вошли в Тхунри — тридцать или сорок домов, скучившихся над полями, которые террасами сбегали к реке. Один из крестьян отвел меня в дом брата Нордрупа — Наванга, молодого высокорослого монаха. Низенькая деревянная дверца вела на первый этаж — темное помещение для скота. Наванг взял меня за руку и по крутой лестнице привел наверх, на террасу. Еще одна низкая дверь открывалась с террасы в небольшую пустую комнату, где в небольшом глиняном очаге горел несильный огонь. Эта единственная в доме комната была сумрачной и задымленной, но в ней было тепло.
Когда утром я выбрался из жилища Наванга, жители деревни — женщины, украшенные драгоценностями, и мужчины в праздничных одеяниях — уже направлялись небольшими группами к монастырю. Вокруг чинно ступающих родителей крутились ребятишки.
Тем временем я заключил с Лобсангом договор, по которому он с тремя пони должен был сопровождать меня в путешествии по Занскару. Мы договорились и об общей стоимости лошадей и ежедневной оплате его услуг.
Пока мы ели незамысловатое блюдо из риса, сваренное Навангом, появилось множество жителей деревни. Они бесцеремонно усаживались рядом с нами. Мой спальный мешок вызвал одобрительные восклицания и пространные комментарии, как, впрочем, и кухонные принадлежности, часы, рубашка. Я, в свою очередь, спрашивал, как называются и сколь разнообразны их одежды, сшитые из шерстяной материи, которую ткут сами жители. Таким образом я узнал, что в Занскаре женщины занимаются прядением шерсти, а ткачество — профессия исключительно мужская.
