Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1978 год
Было видно, что собравшиеся начинают раскалываться на два лагеря. Молодежь и женщины что-то недовольно закричали. Не теряя самообладания, Андри встал и подчеркнуто вежливо поклонился своему оппоненту.
— Я был бы очень признателен, ранхаги, если бы вы рассказали молодым о причинах некоторых фади. Но поскольку я человек приезжий, то, прежде чем начинать наш разговор, давайте сначала познакомимся. Меня зовут Андрианарананацифера, но можно просто — Андри. А как ваше имя, ранхаги?
Старец неожиданно покраснел и, смешно надув щеки, сжал губы. Молодежь захихикала, ортодоксы зашептались. Затем все притихли.
— Как же вас величать, ранхаги? — нарочито медленно спросил Андри.
Старец обернулся к своей группировке, явно надеясь найти поддержку.
— Ранхаги зовут Б., — сказал кто-то из стариков. — Ранхаги Б. не может произносить свое имя. Для него это — фади.
— Ах, фади, — удивленно произнес Андри. — А я и не знал. Тогда, может быть, ранхаги Б. объяснит нам происхождение этого запрета?
Старец покраснел еще больше, и его кряжистая, посаженная на неестественно толстые ноги фигура как-то осела, сникла.
— Это мое фади, — громко, но без былой уверенности произнес он. — Его завещал мне еще отец. В нашей семье мужчины никогда не произносят свои имена.
— Но ведь, как ты говоришь, у каждого фади есть своя веская причина, — вмешался мужчина, выступавший первым. — Почему же ты, ранхаги Б., прожив целых семь десятков лет, ни разу не произнес свое имя. Ведь это так неудобно: знакомясь с человеком, ждать, чтобы подошел кто-нибудь третий и сказал за тебя. Объясни нам, что случится, если ты произнесешь это слово сам.
Б. собрался было что-то ответить, но потом гордо выпрямился, сплюнул и направился на свое место. Старцы притихли. Молодежь и женщины ликовали.
— Значит, есть все-таки глупые фади, смысл которых не могут объяснить нам даже люди, которых мы должны уважать и слушаться, — произнес Андри, когда собравшиеся успокоились. — Что же касается моих поступков, которые Б. назвал необоснованными, то я хоть и молод, но могу их объяснить. Да и не только я. Все в Андрофари, кто выступает против некоторых фади, хотят, чтобы деревня жила лучше, чтобы мужчины не уезжали в Анталаху, чтобы у женщин были мужья, чтобы вы все вместе сажали ваниль и получили от нее доходы. Еще большие доходы можно получить, если сообща поднять новые земли, увеличить посадки сахарного тростника, перенести их с сухих земель на плодородные. Нам всем пора думать не только о разана и о лемурах, но и о своих интересах, об интересах нашей родины и ее будущем, в котором будут жить наши дети.
Андри замолчал, как бы дав собравшимся продумать сказанное им. Его слова попали в цель, ретрограды явно готовились к обороне, а молодежь переходила в наступление.
— Ты, товарищ Андри, сказал о детях, — робко начала девушка из заднего ряда. — Я учительница, школа расположена не здесь, а в соседней деревне. По прямой до нее километров шесть. В последнее время я стала замечать, что многие ученики опаздывают, другие не приходят вовсе. Поинтересовалась причиной; говорят, что некоторые родители объявили дорогу фади, чтобы не беспокоить лемуров, А дорога в обход — почти в три раза длиннее, по камням, корягам. Вот ребята и опаздывают, сбивают ноги, болеют. Об этом тоже надо было бы поговорить.
Андри вновь обратился к Б., в его голосе по-прежнему звучали уважительные нотки.
— Почтенный ранхаги только что сказал, что он стоит на страже фади в интересах духов предков. Он считает также, что многие из этих духов переселились в лемуров. Так не рассудят ли нас сами добрые сифаки? Почему бы нам всей деревней не попробовать позвать их из лесу? Если наш сегодняшний разговор не обидел разана, то они, наверное, откликнутся на наш зов. И тогда вместе с ними мы отменим те фади, которые мешают нам жить лучше.
Кабари начинало заметно походить на игру с предрешенным концом. Наверное, не мне одному было ясно, что Андри никогда не сделал бы подобного предложения, если бы не был уверен в поддержке лемуров. Однако устраивающая стариков мистическая форма отказа от фади была соблюдена, и любому ортодоксу, заподозрившему подвох со стороны молодежи, можно было всегда ответить: «Хорошо, пусть даже друзья Андри заранее приманили лемуров.
Но если бы те были против их затеи, они могли бы убежать в лес и не участвовать в кабари».
Старики посовещались и передали Андри свое благосклонное согласие. Женщины затянули монотонную песню, а несколько юношей из тех, что собирались вчера в нашей хижине, бросились в лес. Не заставив себя долго ждать, они вскоре вернулись в сопровождении моего мудрого знакомца ранхаги Р. На плече у каждого сидело по сифаке.
— Я надеюсь, что почтенный ранхаги Б. согласится с тем, что, откликнувшись на приглашение молодежи пожаловать в гости, сифаки дали понять, что не в обиде на нас? — спросил поддерживавший Андри мужчина — секретарь собрания.
Ранхаги Б. слегка кивнул головой. Другие старики последовали его примеру.
Затем жители Андрофари проголосовали за отмену фади на выращивание ванили, ношение сандалий детям и юношам, использование тропинки, над которой отдыхают бабакуты, и обработку земель, которых не возделывали разана. Секретарь собрания почему-то сначала спросил, кто будет против подобной отмены, но таковых не оказалось. Старики от голосования воздержались, а молодежь, женщины и мудрый Р. проголосовали «за». В сгущавшихся сумерках мне даже показалось, что сифаки, глядя на людей, радостно тянущих вверх руки, тоже подняли свои белые лапы.
Когда следующим утром мы уезжали на грузовике в Анталаху, попадавшиеся нам по пути мальчишки шли в школу по еще вчера запретной дороге в сандалиях, сплетенных из волокна пальмы — рафии. Я поздравил Андри с завершением успешной кампании борьбы против суеверий. Он смущенно улыбнулся. «Чтобы покончить здесь со всеми фади, — сказал он, — придется провести еще не одно кабари. И может быть, потруднее сегодняшнего...»
Остров Мадагаскар
Сергей Кулик
Долгощельская верфь
Весна запаздывала, реки были подо льдом, в лесу снег, и в Мезени я застрял основательно. Местный аэродром принял наш Ан-2 из Архангельска, а дальше все сельские посадочные площадки были закрыты. А я должен был как можно скорее попасть в Долгощелье, чтобы не пропустить день закладки карбаса (1 Начало см. «Вокруг света», 1978, № 5 — В. Орлов, «Серый парус карбаса».).
Первой открылась посадочная полоса в деревне Сояна, что расположена на реке с одноименным названием, левом притоке Кулоя. От Сояны до Долгощелья сорок километров рекой вниз по течению. Сояна стоит на высоком берегу узкой извилистой лесной реки. Полторы сотни домов, рыболовецкий колхоз. До Белого моря 50 километров, но соянцы там бывают редко: они ловят рыбу в озерах, расположенных вверх по реке, и, кроме того, имеют два собственных траулера, плавающих в Атлантике.
В Сояне я провел два дня, ожидая, когда на Кулое у Долгощелья закончится ледоход. Ходил по деревне и чувствовал, что хотя дома здесь такие же, как и в Долгощелье, — огромные, крытые тесом, с серыми от времени и непогоды стенами, и небо здесь такое же — с низко бегущими облаками, и говор тот же, а все-таки деревня сильно отличается от Долгощелья. Потом понял — здесь нет привычных для Поморья карбасов. Сояна — быстрая, легкая и извилистая река, и лодки «соянки» приспособлены именно к ней. Узкие, длинные, с низкими бортами, они очень быстроходны, но в море на таких не поплаваешь. Зато вверх по реке, по порогам, в озера на них пройти несложно. Второе отличие — в характере людей. В Долгощелье — рядом море, два раза в день поднимается по реке морской прилив, и вода со скоростью 5—10 километров в час идет вверх, против течения. Пропустишь отлив, не уйдешь в море и жди нового отлива. А возвращаясь с рыбной ловли, у устья Кулоя надо опять ждать воды — прилива, иначе с течением не совладать. Море, смена приливов и отливов, сильные морские ветры сформировали особый характер долгощельцев — они скоры в движениях, им не свойственна медлительная задумчивость. Соянцы же — озерные поморы — неразговорчивы, спокойно-рассудительны. Они знают, что их река Сояна всегда течет вниз, и спеши не спеши — раньше срока никуда не попадешь.
К Долгощелью мы подходили уже среди плывших по Кулою льдин. Над рекой шли косяки гусей и уток, неожиданно низко — казалось, на расстоянии вытянутой руки — пронеслись, тяжело рассекая воздух, лебеди.
Ивана Яковлевича Прялухина мы застали дома. Ходил он с трудом, три раза в день пил «но-шпу» и медленно поправлялся после зимнего сердечного приступа. Ни о каком шитье карбаса не могло быть и речи.
Взялся шить карбас Геннадий Федорович Федоровский, техник-строитель колхоза. Федоровский взял себе в помощники и ученики Алексея Николаевича Селиверстова, мужчину рукодельного, как говорят в деревне, а главное, работящего.
